Тем не менее многие евреи продолжили свое сотрудничество с крестьянами-евангеликами, некоторые из этих евреев впоследствии даже приняли христианство. Полиция продолжала называть их «новозаветными евреями». Самый известный кружок «новозаветных евреев» сложился вокруг Иосифа Рабиновича в 1884 г. в Кишиневе, в Бессарабии. Согласно докладу бессарабского губернатора Министерству внутренних
По поводу кружка И. Рабиновича «Израиль Нового Завета» Министерство внутренних
Полиция не смогла прекратить связей секты «Новый Израиль» со штундистами Кишинева. Б течение 1890-х гг. евреи-христиане и русские и украинские евангелики получали из-за рубежа через немецких единоверцев Рабиновича религиозную литературу. Крестьяне-штундисты продолжали регулярно посещать молитвенные собрания в кишиневском доме Рабиновича. Никита Шарахович, один из русских последователей Рабиновича, играл важную роль в поддержании контактов с сектантами-крестьянами. Б 1895 г. местное духовенство вновь пожаловалось бессарабскому губернатору о новых случаях ухода из православия под влиянием «Нового Израиля» и кишиневских штундистов. Как выяснилось, все подозреваемые штундисты, включая Шараховича, использовали молитвенный дом Рабиновича для протестантской пропаганды среди православных крестьян. Б декабре 1895 г. уездный суд Кишинева приговорил Шараховича и его единоверцев к тюремному заключению за их штундистскую пропаганду среди православных христиан[770].
Под влиянием различных западных христианских миссионерских организаций некоторые российские евреи обратились в христианство. Руководители украинских штундистов и баптистов, такие как Рябошапка и Балабан, публично призывали евреев переходить в баптизм[771]. Однако полиция опасалась крещения евреев в баптизм. С 1880-х по 1910-е гг. полиция внимательно следила за образованием еврейской евангелической организации в Одессе. Полицейские чиновники анализировали публикации еврейской газеты «Zions Freunde», особенно те из них, которые касались евреев-пропагандистов евангелического христианства. По вечерам каждые вторник и пятницу Исаак-Леон Розенберг, одесский еврей, читал евангельские проповеди в штундистском молитвенном доме. Во время молитвенных собраний 1908–1909 гг. полиция насчитала по крайней мере сорок штундистов, которые регулярно посещали проповеди еврейского проповедника в молитвенном доме в центре Одессы. Как впоследствии выяснилось, украинские евангелики встречались с еврейскими проповедниками и в других молитвенных домах Одессы, начиная с 1891 г.[772].
Один из полицейских осведомителей сообщал, что еврейская баптистская христианская община с 1891 г. значительно выросла, но сохраняла элементы еврейской культуры. По мнению осведомителя, это отрицательно воздействовало на православных сектантов, привнося в общину «еврейский дух»: «Еврейский проповедник Розенфельд последнее время читает свои христианские проповеди на иврите», а русские и украинские сектанты, участвовавшие в этих молениях, этому не противодействовали. Местная полиция была обеспокоена участием евреев в христианском сектантском движении: «Из-за известной склонности евреев к интригам, еврейское вмешательство в русское сектантское движение может направить сектантов в нежелательном антирусском политическом направлении»[773]. Администрация Русской православной церкви информировала полицию о четырех самых известных евреях, баптистских священнослужителях из южных губерний России. Полиция нашла только троих из них: Владимира И. Меламеда, Баруха Н. Шапиро и Леона Розенберга, которые давно уже служили баптистскими проповедниками в местных штундо-баптистских общинах. Полиция также обнаружила, что Розенберг, еврейский книготорговец из Одессы, переписывался с другим христианином-евреем, Самуилом Вилынензоном, представителем Лондонского Библейского общества, который регулярно посылал деньги и литературу евреям и штундистам Одесского уезда[774].
В ноябре 1902 г. в деревне Снегуровка Васильковского уезда Киевской губернии полицейские задержали группу молящихся крестьян-штундистов, ожидавших «нисхождения и влияния на них Святого Духа и освобождения от земного угнетения и страданий»[775]. Среди 126 гостей, участвовавших в этом ритуале, было два еврея. Одним из них оказался «еврейский мещанин из города Корсуня, Каневского уезда Киевской губернии, Берко Евсей Гершков Островский, который называл себя штундистом и который уже задерживался прежде полицией как штундист 10 апреля 1902 г.». Второй был «подданный австрийской короны, крещеный еврей Петр Крамарь, перешедший в униатскую (греко-католическую) веру из иудаизма». Как выяснила полиция, оба эти евреи были связаны с «новозаветным» движением среди евреев, которые и обеспечивали новой религиозной литературой и деньгами местных штундистов[776].
Как мы видим, евангелическое движение объединило «новозаветных» евреев, радикальную левую интеллигенцию и крестьян-штундистов в один оппозиционный российскому православию и царской администрации лагерь. Между ними было много общего. Они разделяли один и тот же эсхатологический дискурс о будущем конце «грешного мира социальной несправедливости» и о счастливом будущем всего человечества. Социалисты, радикальные евангелики и «новозаветные» евреи верили в возможность создания «нового Рая на Земле» без эксплуатации и унижения[777]. В то же время все эти радикалы представляли будущее общество возможным только на принципах моральной чистоты и человеческого достоинства. Согласно их эсхатологическим мечтам, такое общество будет существовать без расовой и этнической ненависти.
Православная печать и полиция опасались одного и того же – еврейских и немецких влияний на православных крестьян. Все наблюдатели отмечали, что штундисты даже «этнографически» отличались от своих соседей, православных крестьян[778]. Штундисты предпочитали идентифицировать себя с немецкими колонистами или даже с горожанами-евреями, чем со своими православными односельчанами. «Немецкие колонисты живут чище, лучше и разумнее, чем православные, – говорили штундисты православному миссионеру, – поэтому мы предпочитаем жить как немцы, и вот почему мы присоединяемся к немецкой нации»[779]. Штундисты прекратили какие-либо отношения с православными крестьянами, которых они обвиняли в «пьянстве, разврате, воровстве, насилии, прелюбодеянии и безделье». Б их новой идентичности большую роль играли жизненные принципы немецких колонистов[780]. Отказ от традиционной идентичности украинского православного крестьянства у украинских штундистов был настолько очевидным, что некоторые современники их даже называли «антиукраинцами»: «Штундисты убрали все элементы украинской народной культуры из своей жизни. Они изменили свои нравы, обычаи, характер и песни. Даже язык их изменился – они говорят на странной смеси малоросского, немецкого, польского и литературного великорусского языков. Штундисты избегают всякого выражения народной культуры, будь это украинские песни, танцы или одежда. Бы не услышите ни украинской народной песни, вы не увидите ни одного украинского народного ритуала в местах, где проживают штундисты. Похоже, что штундисты стремятся стать отдельным народом, отличным от их православных соседей-крестьян»[781]. Подобное отрицание их крестьянского прошлого и их традиционной православной крестьянской идентичности стало главной составляющей «штундистской реформации» украинской деревни. Штундисты изменили не только свой образ жизни. Б глазах современников они выглядели более похожими на европейских фермеров, терпимо относящихся к евреям, нежели на православных крестьян-антисемитов[782].
Такой радикальный отказ от православной крестьянской идентичности достиг апогея среди штундистских последователей «харизматического пророка» Кондрата Малёванного, действовавшего в 1890-е гг. Ожидая тысячелетнее Царство Иисуса Христа, малёванцы прекратили работать, изменили свой рацион, одежду и даже прически. Сектанты отказались от крестьянского образа жизни и переняли поведение, ассоциировавшееся у них с жизнью городского среднего класса. Малёванцы одевались в модные городские наряды, надевали на себя украшения, использовали духи и косметику, все то, что было для обычных крестьян необычно и вызывающе. Вместо типичной крестьянской пищи сектанты стали есть больше конфет, пряников и шоколада, пить чай и «другие некрестьянские напитки»[783]. Они даже изменили свою манеру говорить, стараясь избегать крестьянских выражений и подражать языку образованной российской элиты[784]. Как доносило следствие, в мае 1892 г. в домах малёванцев было найдено много дорогостоящих продуктов питания. Сектанты одевались в современную одежду, сшитую по последним европейским фасонам, за которую они заплатили еврейским купцам крупную сумму денег – 140 рублей. Как отметил один из членов следственной комиссии, «сектанты отказались от своих национальных костюмов как крестьянских эмблем их прежнего рабства и труда; их новые одежды служили символами ожидаемых ими новых форм лучшей общественной жизни и их ожидаемого привилегированного положения в царстве Спасителя, которое установится для них здесь на Земле, а не на Небесах»[785].
Украинские сектанты отказались от крестьянской и украинской идентичности, которые связывались только с эксплуатацией и унижением. Отказываясь от прежней православной и национальной идентичности, они принимали евреев как «новообращенных христиан», подчеркивая при этом главный принцип новой идентичности – религиозную солидарность. Таким образом, украинские евангелики следовали главному условию «явления во славе» Иисуса Христа – обращению евреев в христианство. Некоторые еврейские интеллектуалы отреагировали на приглашение к диалогу и присоединились к евангелическому движению.
Современные православные критики всегда осуждали «евреев, эксплуатировавших нашу деревню и наших крестьян, в особенности». Эти авторы обвиняли евреев в «настраивании» штундистских крестьян против русской церкви и государства, в «подталкивании их в направлении коммунистической революции»[786]. Однако документы полиции и Синода дают нам иную картину отношений крестьян евангеликов и «новозаветных» евреев. Это были отношения дружбы и взаимопомощи. Образованные еврейские интеллектуалы старались помочь русским и украинским крестьянам в их поисках лучшей жизни и социальной справедливости. Радикальное евангелическое христианство и революционное движение создали условия для совместной деятельности между двумя группами «изгоев» («отщепенцев»), которых российское православное общество отвергало, – для радикалов-евреев и бедных украинских крестьян. Характерно, что большинство умеренных баптистов и традиционных евреев дистанцировались от «новозаветных» евреев, отказывались от сотрудничества с такими еврейскими реформаторами, как Гордин и Прилукер. Б то же время бедные украинские крестьяне, большинство радикальных евангеликов и «новых» или «молодых» штундистов активно сотрудничали с еврейскими реформаторами, стараясь приблизить тысячелетнее Царство Иисуса Христа, которое должно было быть Небесным царством равенства и справедливости для всех страждущих и униженных.
Т. Едлин (Университет Альберты, Канада)
Максим Горький и евреи[787]
Максим Горький (настоящее имя – Алексей Максимович Пешков) родился в 1868 г. в Нижнем Новгороде в мещанской семье. Будущий знаменитый писатель, публицист, издатель и политический деятель был самоучкой – с 11 лет он оставил школу и, как он писал, пошел в «в люди».
На протяжении почти всей своей сознательной жизни Горький был одним из тех немногих русских писателей, кого волновал еврейский вопрос. Б России было не так много писателей, кто интересовался положением еврейского населения. Большинство писателей старались избегать еврейской тематики, другие стояли на откровенно антисемитских позициях. К последним из великих русских писателей принадлежали Ф.М. Достоевский (1821–1881) и И.С. Тургенев (1818–1883). М.А. Горький, В.Г. Короленко (1853–1921), А. Куприн (1870–1938), Л. Андреев (1871–1919) и Н. Лесков (1831–1895) были одними из немногих громких критиков царской политики по еврейскому вопросу и выступали за их равноправие. Короленко был другом и учителем молодого Пешкова, который, так же как и Владимир Галактонович, был связан с деятельностью кружка народников в Нижнем Новгороде. Горький также хорошо знал работы Короленко в защиту прав многочисленных народов, населявших Российскую империю.
Вместе со значительным влиянием Короленко, большую роль в борьбе Горького за равноправие евреев оказало участие писателя в движении радикальной русской интеллигенции, а также его личный опыт. О евреях и их положении молодой Пешков узнал в возрасте 16 лет, когда он стал свидетелем первого в истории его родного города еврейского погрома. Это был 1884 г., и произошедший в Канавино (пригороде Нижнего) погром был первым антиеврейским выступлением за чертой оседлости. К погрому привели распространившиеся слухи о якобы произошедшем ритуальном убийстве. Позже об этих событиях Горький напишет рассказ «Погром» (1901). Из-за запрета публикации в России этот рассказ вышел за границей. Как известно, до 1907 г. царское правительство ущемляло евреев в правах: им предписывалось жить лишь на определенных территориях, за так называемой чертой оседлости, внутри которой с периодической частотой прокатывались волны погромов[788].
В последующие годы странствий Горький поселился в Самаре, где работал фельетонистом в местной «Самарской газете». В этом издании он мог публиковать свои рассказы. Один из них назывался «Легенда о еврее» (1896). В образе главного героя Рафаила Абен Талеба проступают черты знаменитого средневекового еврейского поэта Иегуды Галеви. Этот рассказ – очевидное свидетельство интереса Горького к еврейской литературе. Горький не только был озабочен дискриминацией евреев в Российской империи, но также интересовался историей, религией и жизнью «древнего народа» (так он называл евреев). Этот интерес был также вызван и личным опытом писателя. Во время своих путешествий по России молодой Горький провел некоторое время с еврейскими колонистами. Это произошло на Украине, в колонии Добрая, которая находилась между Харьковом и Николаевым. В колонии Горький работал батраком[789]. Позже он вспоминал, что те несколько месяцев, проведенных в колонии, дали ему возможность ближе познакомиться с евреями, с их религиозными обрядами и семейном укладом.
После публикации сборника рассказов в 1898 г. Горький (этот псевдоним Пешков взял именно в это время) получил признание и известность. Вернувшись в Нижний Новгород, где он стал редактором «Нижегородского листка», Горький начал помогать русско-еврейским писателям в публикации их сочинений на русском языке. Это были книги известного еврейского сатирика Шолома-Алейхема, романы Ш. Аша и И. Перетца, стихи Н. Бялика. Горький также ввел дружескую переписку с еврейскими студентами, некоторым из которых он оказывал материальную поддержку. Фактически встав во главе издательства «Знания», он мог публиковать работы еврейских авторов, написанных на русском языке[790]. Это было также время участия Горького в революционной деятельности: вначале в кругах народников, затем марксистов. Именно в этой среде он встретился с деятелями зарождающейся еврейской интеллигенции.
Это были люди, которым после реформ Александра II было позволено жить за чертой оседлости. Они смогли получить высшее образование и даже занимать некоторые должности в правительстве. Эта категория состояла из богатых купцов, отставных военных и членов их семей, а также людей с высшим образованием. Учитывая весьма распространенный в русском обществе антисемитизм, а также сложную ситуацию с правами евреев, неудивительно, что эти люди присоединились к революционному движению, целью которого было изменение политического, социального и экономического строя страны и предоставление равноправия всем народам России. Александр III и Николай II были твердыми защитниками самодержавия и не были готовы изменить сложившийся порядок вещей. Б то же время необходимо было решать назревшие в русском обществе национальный, крестьянский, рабочий, женский и многие другие вопросы. Антисемитизм был одним из главных компонентов еврейского вопроса. Б среде русской радикальной интеллигенции антисемитизм широко обсуждался и осуждался. Горький считал, что причиной русского антисемитизма являлась политика царского правительства. К сожалению, как мы видим, он ошибался. Горький последовательно выступал в защиту евреев. Так, в 1899 г. он поддержал незаконно обвиненного в государственной измене капитана французской армии Альфреда Дрейфуса. Жесткая позиция в защиту Дрейфуса привела Горького к разрыву с влиятельным издателем «Нового времени» A.C. Сувориным. Тем не менее это не помешало Горькому открыто выступать со своим мнением.
Участие писателя в марксистских кружках в Нижнем Новгороде привлекло к нему внимание охранки, тайной царской полиции. Б 1901 г. Горький был арестован[791]. Во время своего заключения он познакомился с членами подпольной организации, также уроженцами Нижнего Новгорода. Один из них был Зиновий Свердлов, сын еврея-часовщика. Обоих обвиняли в использовании мимеографа, приобретенного в целях революционной пропаганды. Спустя некоторое время они были освобождены. Дружба Горького и Свердлова была настолько крепкой, что для того, чтобы Свердлов смог записаться в Музыкальную императорскую академию в Санкт-Петербурге[792] (куда не пускали евреев), Горький предложил стать его приемным сыном. Зиновий получил от писателя отчество и фамилию – Пешков – и принял православие. Хотя Зиновий так и не научился музыке, он сохранил со своим приемным отцом тесные и близкие отношения[793]. Интересно заметить, что братом-близнецом Зиновия был Яков Свердлов, член партии большевиков и близкий друг В.И. Ленина.