На лестнице до сих пор не слышно его шагов, значит, он тоже не торопится возвращаться. Что ж, тем лучше, не будет мучительных вопросов о том, как я себя чувствую, или как прошел день. Для него теперь никак. Он даже не стал слушать меня. «Так будет лучше для нас обоих. Поверь». Он боится себя, а рядом со мной боится себя еще больше. Что ж, живите в мире со своей совестью, господин директор, не стану Вам мешать. То, что Вы сегодня отняли у меня последнюю возможность иметь привязанности в этом мире, абсолютно Вас не касается.

Я накрываюсь тонким одеялом и задуваю свечу. Кончился мой сон про счастье. Может быть, нам не стоило вообще разговаривать тогда про ритуалы, когда я валялся полуживой в его кровати. Он, оказывается, умеет делать из всего абсолютно неправильные выводы. С точностью до наоборот. Пусть в моей комнате будет темно - я не дам ему шанса зайти, опять объяснить, как ужасно для меня пребывание бок о бок с ним, как он беспокоится за меня. Я просто должен уйти, а куда - Мерлин знает.

И все-таки, когда я слышу на лестнице его шаги, у меня замирает сердце. Пожалуйста, ну, пожалуйста, остановись хоть на секунду, поверь, что я просто притворяюсь спящим, положи мне руку на лоб, проверяя, нет ли у меня жара, проведи, будто забывшись, пальцами по волосам. Нет, не останавливайся, не замедляй шагов, я хочу быть уверен, что тебе все равно, что ты выбросил из своей жизни Гарри как недопустимую иррациональную привязанность и оставил только извечного Поттера - героя магического мира бла-бла-бла и своего студента. И бывшего пациента по совместительству.

И он не останавливается, я слышу, как захлопывается дверь, ведущая в его спальню, облегченно вздыхаю и горько улыбаюсь. Если бы у меня была мантия-невидимка, я ушел бы сейчас. Хотя, черт, я же просто могу подождать еще пару часов, пока он заснет, и в темноте выбраться из Хога. Я дурак. Это же так просто - уйти ночью. Меня никто не заметит и не остановит - я знаю Хог, как свои пять пальцев. И, успокоенный этой мыслью, я лежу еще некоторое время, глядя в темноту, и не замечаю, как начинаю дремать.

Теплый воздух, врывающийся в мое окно, отчего-то вдруг становится очень влажным, наполненным запахами цветущей застоявшейся воды, благоухающих южных цветов, буйной густой зелени. И к этому влажному растительному букету примешивается чуть слышный запах гари - копоть факелов, вдруг понимаю я. Я даже хочу подняться, чтобы закрыть окно, но не успеваю, потому что на меня наваливаются несколько человек и волокут куда-то вперед. И когда я, не имея сил больше сопротивляться, перестаю брыкаться в их руках, я вижу, что стою на вершине огромной пирамиды, у жертвенного камня, и меня окружают люди в черных мантиях и белых масках, и только у одного из них маска имеет форму черепа, а вместо мантии полуголое раскрашенное тело украшают сверкающие ожерелья и татуировки. Но его голос выдает его сразу.

- Прошу, Гарри! - ласково говорит мне Волдеморт и приглашающим жестом указывает на алтарь. И в его руках черный жертвенный нож, сделанный из обсидиана.

Они, я не знаю, кто, да это и неважно, вновь подхватывают меня, тащат к алтарю, моя грудь открыта для удара, так что свидание с богом дождя на этот раз отклонить не удастся. И Волдеморт одним точным ударом вырывает мое сердце и поднимает его высоко над головой. Мне не больно. Я обнаруживаю, что вполне могу жить без сердца и дальше. Без него даже значительно лучше.

А Темный Лорд разглядывает мое сердце, зажатое в его ладони, как диковину, а затем протягивает его мне. И я вижу, что в его руках просто небольшой каменный мяч.

- Смотри, Поттер, ты никогда не жил, значит, не сможешь и умереть.

Он дико хохочет, и все, кто сейчас стоят рядом с нами на вершине пирамиды, смеются вместе с ним. А он сбрасывает каменный мячик, только что бывший моим сердцем, вниз со ступеней, и мячик разбивается на осколки, на мелкое крошево, а толпа внизу разочарованно гудит, не видя крови.

Я пытаюсь броситься вниз, чтобы собрать эти каменные крошки. Мне почему-то кажется, что это важно, что если я не соберу их, случится действительно нечто непоправимое, но я не успеваю - потому что вместо пирамиды, на ступенях которой я только что стоял, я оказываюсь в каких-то бесконечных коридорах и переходах, в которых никого нет. Но я упорно бегу вперед, и во мне нарастает страх, хотя кругом пусто, только мои шаги гулко отражаются от каменных стен. На мне длинная черная школьная мантия. Я знаю, кого я ищу. Того, кого столько раз искал в своих снах в детстве, и никогда не мог настичь. И вот коридор впереди делает поворот, меня на секунду охватывает ужас - мне кажется, там, за этим поворотом, меня ожидает нечто такое, чему и названия нет. Но я упорно делаю еще несколько шагов вперед и замираю.

Они стоят прямо передо мной - неподвижные фигуры в темных одеждах. Их лица направлены в разные стороны, но глаза не видят. Словно статуи, нет, восковые фигуры, они абсолютно реальны, но мертвы и неподвижны. Я медленно приближаюсь и обхожу их - вот Дамблдор в одеждах, расшитых звездами, вот папа в алой аврорской мантии, рядом мама - мертвенно красивая и неживая… А чуть дальше только черное - Белла, Нотт, Макнейр, Долохов, еще несколько, чьи лица мне знакомы, но имена неизвестны. А вот и Волдеморт - бледное змеиное лицо, оскаленный рот, поднятая палочка. И ни единого движения. Молчание и неподвижность. И когда я добираюсь до конца этой группы, я вижу ЕГО. Высокая стройная фигура, волосы гораздо длиннее, чем сейчас. Я захожу ему за спину, пячусь дальше, не в силах сказать ни слова. А он вдруг оборачивается и смотрит на меня через плечо - изящный хищный профиль, ничего не выражающий взгляд. Он намного моложе, чем я знаю его сейчас. И он тоже не двигается с места. Слезы начинают литься из моих глаз, я не в силах разжать губы, только все отступаю и отступаю назад, прижимая к груди невесть откуда взявшиеся цветы - огромный букет, маленькие нераскрывшиеся красные и белые бутоны. А фигуры остаются по-прежнему мертвыми и неподвижными, только он смотрит на меня, а я все плачу и не могу остановиться.

Я сажусь на кровати, резко втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. И по моему лицу продолжают течь слезы. Я буквально скатываюсь вниз, на ковер, забывая обо всем. Я потеряю его, я уже потерял его! Они все мертвые! С ним что-то случилось или скоро случится. Последний человек, оставшийся у меня в этой жизни, покидает меня! Я должен хотя бы увидеть его сейчас, немедленно, просто посмотреть. Не умирай, не уходи, пожалуйста, только не ты! Я бросаюсь к двери - босой, полуодетый, забыв про очки, толкаю дверь, но она не подается. Тогда я бьюсь в нее, что есть сил, черт, он же не мог! Он закрыл ее! Еще удар - я не чувствую боли в плече, еще, я бью ее кулаками, разбиваю костяшки пальцев, уже не чувствую своего тела, бьющегося о непреодолимую преграду. Все, его нет, я потерял его. Случилось что-то непоправимое! Я рычу, как зверь, вновь ударяюсь плечом о несговорчивое дерево. Слезы бегут по моим щекам, силы покидают меня, я сползаю вниз, прислоняясь к дверному косяку - он там, среди мертвецов. Не уходи, не уходи, не уходи! Я не могу понять, кричу я или шепчу, только каменное сердце грохочет у меня в груди, больно ударяясь о ребра.

- Гарри, Гарри, ты что? - он трясет меня за плечо, у него кровь на руке, но я ничего не чувствую, только понимаю, что вижу его глаза, что он жив.

- Не уходи, не уходи, не умирай, пожалуйста, - шепчу я, еле двигая губами, - не оставляй меня!

- Что с тобой? - он ничего не понимает, у него заспанный вид, только черный халат поверх футболки из одежды.

- Ты запер дверь, - обвиняющее говорю я. Но это сейчас неважно. И то, что он спал, неважно. Важно, что он жив.

- Гарри, ты что? Я не запирал дверь. Как я могу? Она же открывается вовнутрь!

До меня, наконец, доходит, что я разбил себе в кровь руки и плечо, пока бился в открытую дверь, но и это неважно. Я должен сказать ему!

- Не умирай, пожалуйста! Они там все мертвые! Они не двигались! И мама, и папа, и Волдеморт - все-все!