- Думаю, тоже. Благодаря тебе, - добавляет он очень серьезно.
Ну вот, еще не хватало, чтоб он мне сейчас стал рассказывать о том, что я спаситель магического мира, но он и не рассказывает, просто усаживает меня на теплые, нагретые за день жарким солнцем камни на берегу. И мы молча созерцаем, как на озеро опускается вечер, прохладный и спокойный, как перестают ударять о берег волны, слушаем, как стихают в зарослях дневные птицы. У меня совершенно нет мыслей, и я абсолютно бездумно пододвигаюсь к нему и кладу голову ему на колени.
- Гарри, если нас из замка увидит Мак Гонагалл, ее хватит удар, - шутливо предупреждает он, накладывая чары невидимости.
- Ну ее, - отвечаю я. Мне так хорошо сейчас и спокойно, зачем мне Мак Гонагалл? Меня гораздо больше интересует сейчас другой вопрос: - А как ты все делаешь без палочки?
Он вздыхает, задумчиво запуская длинные пальцы мне в волосы, массирует виски, разглаживает уже наметившуюся маленькую складку у меня на переносице.
- Гарри, я вчера тоже хотел поговорить с тобой об этом, но как-то не вышло.
- Еще одна сто первая причина, по которой я должен сбежать от тебя, вопя во все горло «Помогите! Убивают!»? - я смотрю на него сейчас снизу вверх - четко очерченные бледные губы, изящные крылья хищного носа, щетина, уже пробивающаяся к вечеру на подбородке.
- На самом деле да.
- Я не боюсь твоей магии, - беспечно говорю я.
- И никогда не боялся?
Я уже хочу ответить, что, разумеется, нет, но тут я вспоминаю вечер перед нашим первым походом за крестражами, когда Северус изготовил для нас амулеты времени, а потом позвал нас в библиотеку. И от него волнами исходила мощь, равной которой я никогда не видел. И на шестом курсе, когда он только появился в Хоге - это незабываемое ощущение мрачной жути… И браслет, испещренный диковинными знаками…
- Вот видишь, - заключает он, хотя я ничего и не говорю. Он просто читает по моим глазам. - Моя магия абсолютно чужда этому миру со всеми этими цветочками, птичками, которых ты так любишь… И ее сила такова, что стоит мне лишь пожелать - и ты станешь подчиняться мне полностью, будешь страдать, но ничего не сможешь с этим поделать. Это тебя тоже не пугает?
А я отчего-то вспоминаю, как мы с ним курили у елки на Новый год, и он запускал светлячков, чтоб хоть как-то развеселить меня. Как от его рук исходило тепло, способное залечить все мои раны, как оказалось, не только телесные…
- Не пугает, - говорю я, глядя ему в глаза и улыбаясь. - К тому же я был в Саду Теней. Так что та магия мне вполне понятна. Научишь меня теперь запускать светлячков на Рождество?
- Глупый ребенок, - ворчит он, все так же, запутываясь, гладит мои волосы. - Ничего-то ты не боишься… Почему ты ничего не боишься, а?
- Не знаю. Ты мне еще скажи, что на самом деле у тебя рога и хвост, надежно скрытый под одеждой, а из ушей идет дым и валит сера. И что по утрам, когда я не вижу, ты пьешь кровь христианских младенцев. На шестом курсе мы все примерно так и думали.
Он фыркает, смеется, а потом долго-долго смотрит на меня отчего-то потеплевшими улыбающимися глазами. А потом, обняв меня покрепче, переносит нас обратно в директорскую спальню посредством одного только своего амулета.
И на следующее утро мне разрешен первый выход в свет.
- Правильно, - ухмыляется Северус, стоя у меня за плечом и наблюдая, как я старательно причесываюсь, торопясь на встречу с Роном, Герми, Невом и Луной в теплицы, - там эту красоту оценят по достоинству! Лонгботтом весь в земле и драконьем навозе, мисс Лавгуд, усердно помогающая ему, не лучше, Уизли, с утра строгающий доски у Хагрида и мисс Грейнджер, покрытая библиотечной пылью.
- Да, а я весь такой герой! Ты что, ревнуешь?