- Мне работать надо, я ж не герой войны, а просто директор. Спи!
Врет он все, про то, что не герой войны. Он мне ничего не сказал, но от Гермионы я знаю, что в Министерстве нас всех ожидают ордена, только церемонию отложили до моего полного выздоровления. Меня, как самого героического героя, ждет Мерлин первой степени, а всех их - Северуса, Кингсли, Герми и Рона - второй. Ну и еще куча наград поменьше для всех, кто так или иначе поучаствовал - для Невилла, Луны, Мак Гонагалл.
Так выходит, что эти дни становятся для меня невероятно светлыми, наверное, самыми счастливыми и беззаботными в моей жизни. Я подолгу валяюсь, лениво завтракаю, читаю, а когда мне все это надоедает, вылезаю на улицу, где устраиваюсь на уже частично восстановленной трибуне квиддичного стадиона и наблюдаю, как деловито командует Люциус Малфой, гоняя исправляющихся бывших подданных Волдеморта то в Запретный лес, то к пилам и топорам - палочками-то им пользоваться нельзя! Как, впрочем, и ему. Или иду проведать Невилла, все сокрушающегося по погибшим в теплицах растениям, пересаживающего новые саженцы, постоянно что-то поливающего и подкармливающего. Там я обычно нахожу и Луну - она либо просто сидит и бездумно наблюдает за тем, как он работает, либо все же берется помогать. И тогда я с умилением смотрю на них и думаю, кто же в их нелепой, но при этом безумно гармоничной паре более бестолков. Если я не попадаюсь на глаза Северусу, который немедленно отправляет меня домой обедать и спать, я забредаю к Хагриду, шустро восстанавливающему свою хижину после памятного Директорского Поджога, глажу его зверюшек, только к единорогам больше не приближаюсь. Хагрид, заметив это, только посмеивается да гадает, кто та счастливица, что лишила меня возможности общаться с чудесными животными, предпочитающими девственников…Вот уж он вряд ли догадается. Ну а потом я все-таки бреду в замок, где с каждым днем все меньше заметны следы разрушений, подолгу стою у высоких стрельчатых окон, смотрю на залитый солнцем дворик с фонтаном, в котором когда-то видел себя Святым Себастьяном. И думаю, теперь уже без боли и сожаления, что мой сон все же сбылся, хотя ничего из того, что в нем было, не случилось в жизни. Но вот по самой своей сути мой сон был абсолютно правдив.
Когда я стою у окна и смотрю на лес, зеленеющий за стадионом, или на неподвижную в теплом воздухе гладь озера, я больше не ощущаю ни обиды, ни разочарования, ни предательства, мысли о которых так обжигали меня, когда я отправлялся за Диадемой или готовился умереть от заклятий Волдеморта. Может быть, дело действительно в том, что все позади, а может быть и в том, что я просто обрел свой якорь в этой жизни. Или в том, что, стоит мне закрыть глаза, ко мне приходят совсем иные воспоминания - память о его руках, губах, прикосновениях, что, кажется, поселилась у меня под кожей. И тогда, чтоб отогнать эти несвоевременные мыли и воспоминания, я бреду в библиотеку, отчего-то тоже очень сильно пострадавшую в битве. Наверное, Ноту и Макнейру, проникнувшим тогда в замок и учинившим разгром именно здесь, не терпелось разодрать в клочья все книги, немало лет отравлявшие им жизнь во дни их учебы в Хоге. Тут, среди гор книг, пока еще лежащих в беспорядке, в лабиринтах недавно отремонтированный полок, неизменно нахожу Герми, иногда Рона, если он, конечно, не помогает Хагриду, а еще притихшую Панси Паркинсон, заглушающую возней с огромными томами горе от потери всех своих родных. Как сказал мне Северус очень давно, еще на шестом курсе, неважно, на чьей стороне сражались твои близкие - боль от утраты ты чувствуешь все равно. Тогда я этого не понимал, считая его слугой Темного Лорда. А теперь я говорю Панси почти то же самое.
- Как ты можешь, Гарри? - непонимающе спрашивает она меня, глядя куда-то мимо пустыми заплаканными глазами. - Как можешь именно ты говорить мне это?
- Понимаешь, я…, - я пытаюсь подобрать слова, - когда погибли мои родители, один человек сказал мне… Впрочем, это неважно. Важно то, что ты их любила. И нет никакой разницы, за кого они сражались. Для тебя-то это ничего не меняет. Ты также оплакиваешь их, как самых что ни на есть героев. Потому что ты их любила и любишь. У тебя на это столько же прав, как и у всех остальных. И ты не должна прятаться, когда ты плачешь или придумывать отговорки, когда ходишь на их могилу. Поверь мне. - И я просто крепко сжимаю ее руку.
У Гермионы, когда она меня видит, кажется, срабатывает в голове некий будильник, потому что, стоит мне появиться в библиотеке, немедленно устраивается обед. Мы располагаемся за одним из уже расчищенных столов, Добби мечет перед нами нехитрую еду, никаких деликатесов, у нас же здесь полувоенный лагерь. Мы поглощаем суп, мясо с овощами, стараемся развеселить Панси болтовней о том, какой строгой библиотекаршей ей предстоит стать под крылом у мадам Пинс. А потом под укоризненным взглядом Герми, а если я не сразу понимаю, то она немедленно обещает мне пожаловаться господину директору, я выдворяюсь на тихий час. Моя мирная жизнь - теплый воздух их распахнутых окон, книжки, с которыми я валяюсь в постели или на диване, тарелка с клубникой, которую я неизменно нахожу на столике. От Добби…
А еще эти дни наполнены для меня совершенно новыми ощущениями. Я открываю для себя, что мы, я и Северус, теперь можем касаться друг друга совершенно иначе. Теперь он, не боясь уже напугать меня, подолгу целует меня по утрам, перехватывает мою руку, когда мы случайно оказываемся рядом, отводит со лба прядь моих волос, когда я демонстративно усердно читаю при нем учебники. Обнимает меня за плечи, укладываясь рядом и объясняя мне зелья. А еще он обнаруживает, что я страшно боюсь щекотки - и тогда мы долго возимся в кровати, я пытаюсь убежать от щекочущих меня тонких пальцев, а он добирается везде, стоит мне только зазеваться - до пяток, подмышек, выступающих ребер, живота. И, наконец, хватает меня так, что мне уже не вырваться, и целует - в шею, за ухом, между лопаток, проводит языком снизу вверх по позвоночнику, а руки его в итоге неизменно оказываются у меня в боксерах. Он смеется, видя, как я весь изгибаюсь, судорожно дышу, пытаюсь все-таки обхватить его руками, даже плотно прижатый спиной к его груди.
- Северус, вот что ты делаешь? - в очередной раз, пытаясь отдышаться, спрашиваю я его.
- Соблазняю тебя, конечно, разве это не очевидно? - целует меня опять, не давая говорить.
- Ужас какой, - я смеюсь, - ты же директор магического учебного заведения, лучшего во всей Британии!
- Это только развязывает мне руки!
Мы смеемся, теперь уже оба. Просто нам хорошо вместе. Да, и ему тоже, хотя он по-прежнему не позволяет себе добраться до меня уже по-настоящему. И я тоже, хотя и очень осторожно, начинаю не то чтоб соблазнять, но уже совсем не так, как раньше, прикасаться к нему. Не ища защиты или утешения. Просто подкрадываюсь к нему сзади, когда он еще сидит в кабинете наверху, зарывшись в бумаги - счета за работы или переписку с Министерством - и обнимаю его, отвожу за уши его длинные волосы, зарываюсь в них носом, целую в шею. Дышу им. И однажды даже отваживаюсь чуть-чуть, совсем легко, прихватить зубами мочку его уха, а потом осторожно провести кончиком языка позади его изящной, словно сделанной из алебастра, ушной раковины, ощущая терпкий и чуть солоноватый вкус его разгоряченной кожи. И дальше вниз, спускаясь к вырезу его рубашки… Он вздрагивает, тут же перехватывает мою руку, и я оказываюсь сидящим у него на коленях.
- А ты что делаешь? - насмешливо спрашивает он, а сам уже тянется к моим губам. Хорошо, что в верхнем кабинете нет портретов!
- Наверное, соблазняю тебя, - как раз успею выговорить я, прежде чем его губы касаются моих, а ладони пробираются под футболку.
- Мы же не будем разорять кабинет? - еле-еле лепечу я через несколько минут, уже совершенно растрепанный и по-прежнему сидя у него на коленях.
Он чуть наклоняет мою голову, наши глаза сейчас друг напротив друга, он прищуривается, улыбается, и его непроницаемо-черные глаза отчего-то кажутся мне наполненными золотом, как у дракона из моих снов.
Мое счастье наполнено теплом лета, запахом зелени, свежей краски, новой каменной кладки, ветром, приносящим запах воды и цветов. И его шутливой нежностью в полумраке нашей спальни.
У меня такое чувство, будто в моей жизни наступили какие-то невероятные бесконечные каникулы, и я уже не маленький, но еще и не вполне взрослый, где рядом со мной вдруг совершенно неожиданно оказался человек, дающий мне такую опору, какой не давали мне родители во дни моего детства, и в то же время совсем не родитель… Почти любовник? Уже любовник? Любимый? Я не могу сказать, да и не пытаюсь пока что сформулировать для себя какое-то четкое определение тому, что происходит между нами. У меня в распоряжении абсолютная, напоенная летом плюс бесконечность. И чего мне еще желать?
И рассекая жаркую, знойную бесконечность одного из июньских дней, мы - я, Рон, Герми и Невилл с Луной - несемся по высокой траве от теплиц к замку, чтобы успеть до дождя. Срезаем напрямик, высокие стебли с белыми шапками мелких соцветий бьют нас по ногам. И, конечно, не успеваем. Серые тучи, заглядывавшие еще с утра в окошки отремонтированной теплицы, где мы с утра пересаживали саженцы в мягкую рассыпчатую землю в маленькие аккуратные горшочки, как оказалось, не просто собирались попугать нас надвигающейся грозой. Я еще чувствую тепло земли, аромат свежей зелени, немного резкий запах сока из подрезаемых секатором стеблей на моих ладонях - и вот их уже смывают первые крупные капли дождя. И первые раскаты грома заставляют нас бежать еще быстрее, но нет, нам не выиграть эту гонку с дождем, он уже набирает силу, по нашим спинам под тонкими перемазанными футболками все увереннее ударяются, нет, уже барабанят капли, становятся все тяжелее, и уже не различить следов, оставляемой каждой из них, потому что дождь стремительно превращается в нескончаемый поток, льющийся на нас с неба.