Да нет, разумеется, я справлюсь, ерунда какая. Просто я отвык, одичал, разнежился тут в его апартаментах…

- Я попробую, - твердо говорю я.

- Ты не попробуешь, а сделаешь, потому что я уеду уже завтра утром и вернусь поздно. У меня еще масса дел в Министерстве.

- А почему не Флитвик или Мак Гонагалл? Ну, я думаю, они бы выглядели авторитетнее…

- Потому что я хочу, чтоб это был ты, - категорично заявляет Северус, и в этот миг у меня такое чувство, будто меня приняли на работу в Хогвартс.

И на следующее утро все так и происходит - он будит меня, уже совершенно одетый, в парадной мантии, постукивает по часам, хмурится, так что я немедленно вскакиваю и одним прыжком пытаюсь достичь ванной. Но он перехватывает меня у самой двери, торопливо целует в плечо, в шею, но потом спохватывается, отпускает меня, еще раз напоминая о том, что я должен сделать, и что должен не забыть про обед, и что мне надо отдыхать днем, и что зелья надо пить. Я только закатываю глаза. И так наступает мой первый день в роли распорядителя работ.

* * *

В тот вечер я еле дотаскиваю себя до директорских апартаментов - я бы и воспользовался амулетом, который мне дал Северус, но мы возвращаемся с квиддичного стадиона все вместе - я, Рон с Герми, Невилл с Луной, даже младший Малфой провожает нас до самых ворот Хога. Мы весело галдим, как в старые добрые времена, и я вовсе не чувствую усталости, пока мы не доходим до горгульи у кабинета Северуса и не начинаем прощаться. И вот тут-то, когда мы все никак не можем разойтись, я четко ощущаю - все, еще минута, и я упаду тут, без сил даже ступить на вращающуюся лестницу. От их голосов меня начинает подташнивать, разумеется, мне никто не разрешал целый день сидеть на этом самом стадионе, но нет, надо было изображать из себя главного распорядителя! Северус бы еще с обеда отправил меня домой, но его нет, не будет до самого позднего вечера. Честно говоря, я просто увлекся - вот так, целый день, я еще не разу не мог провести вместе со всеми. Я чувствовал себя абсолютно здоровым и счастливым - до этого самого момента.

Все, пароль, лестница, черт, еще же надо втащить себя наверх, еле-еле передвигаю ноги - мне точно влетит от господина директора, так, что мало не покажется. Ступенька, еще одна, еще, еще - фу, наконец-то я на самом верху. Теперь в ванную, тут у нас, кажется, было что-то расслабляющее и от усталости, вот, узкий зеленый флакон, выливаю его весь в наполняющуюся ванну, вода мгновенно вспенивается, пахнет травами и апельсином. Странно, что не лавандой и корицей.

Я забираюсь в воду - она вновь прозрачная, чуть зеленоватая, разглядываю ставшие за последнее время совершенно незаметными ниточки шрамов на моем теле. Да, они уходят, и я уже не такой скелет, каким был когда-то. Если ему нравится прикасаться ко мне… То, что происходит с нами в последние дни… просто безумие какое-то. Он как будто возвращает моему телу желание жить. Именно он, тот, кто, казалось бы, должен был заставить меня ненавидеть самую возможность хоть какого-то физического контакта между нами. Да что там между нами, я же был абсолютно уверен, что никому и никогда не позволю больше прикасаться ко мне. А он…

И вот я уже лежу в постели, положив подушки повыше, и читаю. Учебник я читаю! Вот дались же мне эти Зелья, причем еще и за седьмой курс! Почему-то Северус хочет, чтоб мы прошли все вперед. Но он все так объясняет, что даже нарезка флоббер-червей больше не вызывает отвращения. И мне хочется сейчас выучить что-то такое, что интересно ему, потому что я вижу, что все эти ингредиенты и сложные составы его действительно занимают. Что-то, пришедшее из его несбывшейся юности.

На улице еще светло, в окно льется приглушенный ласковый свет заходящего солнца. Уходящий на покой день - жаркий, наполненный визгом пил и стуком топоров, громкими голосами, запахом разгоряченных солнцем тел, смехом. А он до сих пор не вернулся. Что можно делать так долго в этом Лондоне? Не думаю, что Визенгамот заседает до позднего вечера, а министерские, уж точно, давно разбежались по домам. Разве что аврорам не спится. И он же не сказал, какие у него и с кем дела, просто «всякие». У него, думаю, дела могут быть со всеми - и в Министерстве, и в Визенгамоте, где сейчас как раз готовятся к открытию процесса над сторонниками Волдеморта, и в аврорате, где теперь главенствует Кингсли. В общем, его нет, а я все еще читаю Зелья.

То, что он сделал вчера… я даже не знаю, как мне об этом думать. Я не понимаю, как подобное вообще оказалось возможным с ним. Когда мы были еще совсем мальчишками, ну лет по 13-14, мы хихикали в спальне над маггловскими журналами, хорошо, что Мак Гонагалл не имела обыкновения наведываться в нашу спальню с обысками, иначе она открыла бы для себя немало нового и интересного, подозреваю, для нее самой абсолютно неизведанного. Так вот, тогда даже сама мысль о возможности подобного казалась мне чем-то настолько запретным, что я сразу зачислил это в арсенал дорогих публичных домов (в которых, разумеется, и не бывал никогда!), где, как мне казалось, должны быть шелковые простыни, кружевные колготки и запах порока в воздухе. Смешанный со сладкими духами. О, да, позвольте разыграться бедной фантазии идиота! Много я тогда вообще понимал… Его мягкие губы там, внизу… Как он сжимал мои запястья, не позволяя сбежать… То, что он говорил мне потом. Мне становится жарко - я вдруг ярко представляю себе, как опускаюсь перед ним на колени, расстегиваю его брюки - и его член врывается мне в рот, глубоко-глубоко. И его вкус на моих губах.

Так, мне не стоит сейчас вообще об этом думать, потому что еще пара секунд - и я отправлюсь в ванную, один, снимать напряжение. А мне почему-то кажется, что Северусу это не понравится, хотя он никогда не говорил об этом. Просто я уверен. Я знаю, он хочет, чтобы каждый мой вздох, каждый стон, дрожь моего тела - все это принадлежало только ему. И я тоже этого хочу. Поэтому мы сейчас вдыхаем поглубже, дышим, глубоко дышим, Поттер, и изучаем процесс разделки мантикраба.

И вот, когда мантикраб уже разделан, и я готов перейти к тонкостям хранения полученных таким образом компонентов, я слышу снизу, из парадного кабинета шум и звук его шагов - он, кажется, бросает на стол какие-то папки, не попадает, чертыхается и быстро взбегает по ступеням наверх. Почему он не вернулся через наш камин? Судя по шуму, он вообще вошел через вращающуюся лестницу с горгульей. Наверное, опять разговаривал с Мак Гонагалл или зачем-то носился по школе.

- О, привет, - говорит он с порога, - уже лег? Мне доложили о твоих сегодняшних подвигах. Тебе неясно, что нельзя сидеть весь день на солнце?

Хмурится, быстро подходит ко мне. Он сейчас такой «министерский», я даже не знаю, как это объяснить. Уже вернулся, а двигается так, будто все еще идет по этим коридорам со множеством дверей в развевающейся мантии, сдержанно кивая в ответ на приветствия. Я же знал, что мне влетит. Когда он такой - так выглядит, так говорит со мной, я каким-то образом совершенно забываю, как он ласкал и целовал меня накануне. Он опять директор Хога - строгий, недоступный. Я вжимаю голову в плечи и только и могу сказать:

- Извини, я …я не специально, - даже глаза на него боюсь поднять, я же правда виноват, - просто я увлекся и не заметил, как пролетело время. Со мной все нормально, - уверяю я его, - я ванну принял. Вылил туда целый флакон.

- Какой еще флакон? - спрашивает все так же строго.

- Зеленый. Весь.