Боже, я же неверующая. Все это только сон. Это просто мое подсознание, которое я не контролирую. Мой мозг начал строить собственные схемы и создал эту прекрасную порнографическую сцену с моей подругой. Разве я виновата? Разве это проблема? Ну, нет… Что меня действительно бесит, так это то, что я не могу избавиться от этого мучающего меня чувства, будто делаю что-то не так. Это нормально – мастурбировать, нормально думать, что чья-то рука прикасается к тебе… Все так делают. Все это делают, не так ли? Мои братья делают это постоянно. Я ловила их миллион раз, и они быстро прячут свой член и скрывают его чем угодно, но я не идиотка. Думаете, они чувствуют себя плохо, когда трогают его, думая о… да о чем бы они ни думали? Я так не думаю… Почему я должна чувствовать себя так? Почему? Я хочу жить тем, что происходит со мной обычно. Но я замечаю, что я запрограммирована чувствовать себя плохо из-за влечения к другой девушке… Это очень плохо. А как насчет Мелены? Она тоже мечтает обо мне?

У Мелены были другие заботы. Было странно, что она не рассказала матери о кастинге в модельном агенстве. Она еще не была моделью, но участвовала в конкурсе, и это была своего рода ее первая попытка. Она боялась, как к этому отнесется ее мать, попытается ли она выбить дурь из головы дочери или высмеет мечты о покорении мира? Между ними были достаточно доверительные отношения, чтобы Мелена скрывала этот факт. В то же время они были достаточно близки, чтобы мать злоупотребляла этим и была честна во мнении по этому поводу. Мелена была так взволнована, что не хотела хоть как-то омрачать свою иллюзию.

Кроме того, моя мать несколько дней вела себя довольно странно. Она совершила ошибку, почти заставив меня вернуться в школу и вынудив меня иметь друзей, ну, подруг… а в кофейне ели все сами по себе. Она была спокойна, но я заметила, что она стала более рассеянной, более усталой… Как она воспримет новость о том, что я хочу посвятить себя тому, что, по ее словам, разрушило ей жизнь? Зачем искушать судьбу? Лучше промолчать и сделать вид, что ничего не было… По крайней мере, пока мне нечего сказать. Да, я попробовала, но на этом все и закончилось… Хотя мне не терпится сделать это снова, и я не собираюсь обманывать себя. Я уже усвоила это. Мне нравится идея стать моделью. Конец. А с Жанин… Она мне нравится, это правда… Но, если бы мне сказали это в прошлом году, я бы предпочла броситься на железнодорожные пути, понимаете?. Но не все так плохо.

Но то, что Жанин была в смятении из-за своих чувств к подруге, не означало, что она прекратила свое расследование, хотя и не знала, что с этим делать. В конце концов, жизнь не похожа на мистический фильм, и она понимала это. Она была убеждена, что все смерти связывает убийца. Это было очевидно. Взрослые бессознательно заставляли себя смотреть на это сквозь пальцы, чтобы история гибели студентов не слишком сильно их волновала. Они продолжали жить своей рутинной жизнью благополучных людей. А что делала Жанин, чтобы сохранить в себе жажду расследования? Очень просто, что-то очень здоровое и, по ее словам, очень нормальное… разговаривала с Марио.

Нет, только не при помощи спиритических сеансов. Да, однажды я попробовала доску Уиджи, но это было глупо. Там ничего не двигалось, свечи не гасли или что-то в этом роде. Я ожидала, что воздух будет шевелить занавески, даже если окна были закрыты, но если в моей комнате и были духи, то они никак себя не выдавали. Нет. Я разговариваю с ним, но в здоровом ключе, в нормальном ключе… Я разговариваю с ним. Он не отвечает мне, как он может ответить? Он мертв, я даже не знаю, слышит ли он меня. Но мне нравится представлять, что слышит, и я рассказываю ему все… Говорю, что верю в насильстенную природу его смерти, хотя мне никто не верит, рассказываю, как пыталась поговорить с полицией. Немного рассказываю ему о том, что со мной сейчас происходит. Что устала от средней школы, что не знаю, что буду делать, когда закончу ее, что думаю, что у моей мамы депрессия, и что у меня есть чувства к Мелене, из-за чего мне немного неловко. Дело не в том, что я знаю, что лесбиянка… Дело в том, что я не верю в лесбиянок. То есть, да, я верю, что женщина может влюбиться в другую женщину. Но думаю, что мы всегда настаивали на навешивании ярлыков на вещи, и я думаю, что сексуальность очень индивидуальна и ее нельзя объединять. Ну, мне всю жизнь нравились парни. Меня никогда не интересовали девушки… Ну, когда я училась в первом классе начальной школы, моя кузина Алодия попросила меня показать ей киску, а она покажет мне свою. И я согласилась, но это совсем не было эротично. Я никогда не фантазировала о девушках, но какое это имеет значение? Может быть, мне всегда нравились парни, а теперь я начинаю влюбляться в девушек… Я не переживаю по этому поводу. Кроме того, уверена, что в любви у меня все будет так плохо, что девушкам и парням суждено общаться со мной в равной степени. Меня не волнует, что Меле – девушка. Это и так ясно. Меня волнует, что я начинаю что-то чувствовать к человеку, который, как я вижу издалека, не собирается отвечать взаимностью. До того, как у меня появились такие односторонние разговоры с Марио, я вела их с аджолотом, и это было немного более прискорбно…

Жанин очень любила играть в русскую рулетку. Она назвала ее так, потому что увидела ее в меме, где был изображен человек в кровати. Игра заключалась в том, чтобы вздремнуть в кровати, и без будильника… можно проснуться через пятнадцать минут или через четыре часа. Это был один из четырехчасовых снов. Было темно, у нее болела голова. Из-за сонливости она совершенно потеряла счет времени. Она села в кровати и посмотрела на себя в зеркало в шкафу, которое показало ей растрепанную версию себя, с пучком на макушке, совершенно лохматой, и с опухшим лицом. Она так устала, что могла бы просто поспать и продолжить следующий день, но желудок начал урчать, и она снова вспомнила о Марио. Посмотрела на спиритическую доску на столе, и в ее мозгу загорелась лампочка.

Итак, я – странный подросток. Подросток с безумными идеями, подросток, на которого никто не обращает внимания и которого игнорируют взрослые… Полиция отказалась мне верить, но был кое-кто, кто мог бы помочь.

Она поправила хвостик и побежала вниз. Мать перехватила ее у двери.

– Куда ты идешь, дочка? Мы идем ужинать… Что с твоим лицом, ты плакала?

– Нет, мама, сегодня я не плакала… Я ухожу, у меня встреча с одним человеком.

Мать приложила руку к груди и сжала черный кулон, висевший на ее маленькой цепочке, ее амулет, за который она цеплялась, когда волновалась.

– Все хорошо, мама, – сказала девочка, пытаясь успокоить ее.

– Милая, я видела, что у тебя в комнате…

– Что? У меня в комнате много вещей… Кстати, не копайся в моих вещах! Это мои вещи. Мне не нравится, что ты их трогаешь.

– Я ничего не трогала, дочка, но у тебя все как в логове льва… Твои братья гораздо опрятнее тебя.

– Это очень трогательно, мама. Поскольку я девушка, я должна быть опрятной, не так ли?

– Я не об этом, не манипулируй мной и не коверкай смысл моих слов, я знаю, что ты…

– Можно я пойду?

– Нет. Я хочу, чтобы ты выбросила ее…

– Что?