Мать выдержала несколько секунд молчания и нарушила его, когда окликнула кого-то.
– Дорис!
Послышался торопливый стук сабо девушки.
– Да, мэм?
– Очки для чтения.
– Одну минуту.
Дорис поспешила уйти. Ей понадобилось тридцать секунд, за которые напряжение в большом зале можно было увидеть, почувствовать, разрезать ножницами… Для Жанин эти секунды были словно четыре часа. Девушка принесла женщине очки. Она надела их и немного отодвинула письмо от лица. Она начала читать, и примерно через три строки ее мимика и броня благородства и дистанции сломались, показав человечность матери, потерявшей сына-подростка. Она плакала. Она оставила письмо на столе.
– Я не могу продолжать, это кажется слишком… слишком… личное? Что ты хочешь, дитя? Зачем ты пришла?
– Прочитайте его, правда, пожалуйста…
Жанин так и подмывало сказать что-то вроде «сделайте это для Марио», но она остановила себя. Это казалось слишком дешевым эмоциональным шантажом. А тому, что не было дорогим, не было места в этом особняке.
– Я не хочу читать дальше. Если ты не возражаешь…
Она подняла одну из своих рук, указывая в направлении выхода.
– Дорис, девушка уходит!
Жанин покорно встала. Она не могла заставить леди следовать своей гипотезе, но она могла заставить ее выслушать ее. Тогда она взяла письмо и, подойдя ближе, объяснила свою теорию.
– Марио никогда бы так не поступил. Вы знаете это.
– Дорис!
Дорис снова вошла, немного растерянная и вытирая руки.
– Проводи молодую леди до двери.
– Послушайте меня, пожалуйста! Я не очень хорошо его знала…