В конференц-зале делегаты занимали скамьи согласно округу, из которого они прибыли. Дворянство сидело в первых рядах, за ними располагались горожане, казаки и делегаты от крестьянства. Важную роль маршала (или президента) собрания Екатерина поручила генералу Александру Бибикову, солдату, которому было поручено организовывать и руководить работой собрания. Прежде чем делегаты приступили к работе, ради которой они были вызваны, они настояли на проведении дебатов по поводу того, как им следовало называть императрицу в признательность за то, что она собрала их всех вместе. «Великая, мудрая матерь отечества» – оказалось самым популярным обращением. Дискуссия продлилась несколько заседаний, что побудило императрицу обратиться к Бибикову: «Я собрала их, чтобы обсуждать законы, а они занимаются тем, что обсуждают мои добродетели». Наконец, она отказалась от каких-либо титулов, объяснив, что не заслужила ни одного из них, что лишь потомки могут беспристрастно судить о ее достижениях и только Бога можно называть «мудрым». Тем не менее она благосклонно восприняла новость о том, что «Екатерина Великая» получила наибольшее число голосов; она находилась на троне всего пять лет, в то время как Петр Великий получил это звание от Сената лишь на четвертый десяток своего пребывания царем. И без сомнения, это звание, присвоенное ей свободными гражданами страны, укрепило законность ее нахождения во власти. Это положило конец дальнейшим дискуссиям по поводу сведения ее роли к регентству, а также о восхождении на трон Павла, когда тот достигнет своего совершеннолетия.
Комиссия утвердила устав проведения заседаний и распределение обязанностей. Целое собрание должно было выступать в качестве арены для общих дискуссий, в то время как основная работа по анализу, координации и составлению черновых версий новых законов распределялась между девятнадцатью подкомиссиями. Функция комиссии сводилась к зачитыванию отчетов, которые делегаты привезли с собой. Екатерина считала, что обсуждение их жалоб и предложений, объясняющих потребности каждого региона и сословия, будут одной из самых важных задач Уложенной комиссии, она ожидала получить подробное представление об условиях жизни в России. Каждый делегат был уверен, что его личный список жалоб станет главной заботой комиссии. Были доставлены сотни списков и петиций; шесть делегатов от государственных крестьян из Архангельского региона привезли с собой семьдесят три петиции. Некоторые из них были обычными списками часто несвязных и противоречащих друг другу желоб; другие содержали маловразумительные предложения по реформам. В общем, Уложенной комиссии было представлено более тысячи петиций от крестьянства. Разумеется, у крестьян было меньше возможностей, чем у дворян и горожан, четко сформулировать свои жалобы, поэтому они, как правило, сводились к описанию частных трудностей: разрушение забора, вытоптанный скотом урожай, нехватка бревен, дороговизна соли, неисполнение закона, невежество правительственных чиновников. Поскольку крестьяне были уязвимы перед давлением со стороны дворянства или местных чиновников, им трудно было конкретизировать свои жалобы. Чтобы выслушать все жалобы, заседания проходили по многочисленным подкомитетам, многие рассмотрения были начаты, но так и не закончены. В конечном счете Екатерина поняла, что порученное делегатам задание найти подходящие для всех граждан империи законы оказалось для них непосильным. Однако случилось небывалое: впервые в России представители разных сословий были собраны вместе, они сидели в одном помещении и говорили открыто и искренне, без страха о том, что тревожило их и людей, интересы которых они представляли.
Екатерина часто присутствовала на заседаниях, расположившись на трибуне за опущенным занавесом. Она кое-что узнала о состоянии ее империи, но ее так раздражал медлительный темп, в котором проходили собрания, что однажды она даже встала со своего места и ушла. Ее разочаровали не только сами заседания, но и деятельность некоторых подкомитетов. Однажды, узнав, что подкомитет горожан перенес свои заседания на срок, пока не будут переплетены дополнительные копии «Наказа», Екатерина взорвалась. «Неужели они потеряли те экземпляры, которые им роздали?» В декабре, после пяти месяцев заседаний, она решила, что слышала уже достаточно, и приостановила сессии в Москве. Надеясь, что перемена места оживит делегатов, Екатерина приказала возобновить работу в Санкт-Петербурге через два месяца. В середине января она отправилась в путь на санях по заледенелой дороге. За ней последовала длинная вереница саней с делегатами.
Когда Уложенная комиссия снова встретилось в Санкт-Петербурге 18 февраля 1768 года, она начала обсуждать статус дворян, горожан, купцов и свободных крестьян. Дворяне просили расширить их полномочия и наделить их большей властью в провинциях и правительстве на местах, они также хотели получить право заниматься коммерцией и развивать производство в городах. Кроме того, дворяне спорили между собой по поводу определения статуса и прав различных слоев дворянства. Потомственные дворяне из древних родов требовали установить строгие разграничения между урожденными дворянами и людьми, которые недавно получили дворянство за службу или в качестве награды – как, например, Орловы.
Другие яростные дебаты проводили дворяне-землевладельцы против купцов. Дворяне требовали права, по которому лишь они могли пользоваться трудом крепостных и имели бы полную свободу решать проблемы крепостных: и экономическое, и административное. Купцы, узнавшие из «Наказа» о том, что все граждане равны перед законом, потребовали таких же привилегий, как и у дворянства, включая право иметь собственных крепостных. Землевладельцы пытались противостоять этому, тогда как купцы старались помешать помещикам заниматься торговлей и промышленностью. В итоге, обе эти инициативы провалились.
В процессе дебатов между дворянами и купцами касательно прав владения крепостными стала видна более обширная и опасная проблема крепостничества. Собрание разделилось на два лагеря с противоположными точками зрения. Те, кто поддерживал крепостничество, заявляя, что этот институт должен быть неизменным, и он является единственным решением экономических проблем, которые лежали глубже, чем социальный статус и привилегии, поскольку крепостничество было необходимо для возделывания земель в огромной, преимущественно сельскохозяйственной стране. Оппоненты крепостников говорили о зле и человеческих страданиях, которые причиняла эта форма угнетения, близкая к рабству. С экономикой и традициями с одной стороны и философией и состраданием с другой казалось, что невозможно будет найти решения, способного удовлетворить обе стороны.
Екатерина так же, как и остальные, не могла найти решения. В изначальном варианте «Наказ» зашел настолько далеко, что поддерживал постепенное освобождение от крепостного права, позволяя крепостным с разрешения их хозяев покупать себе свободу. Российское дворянство в массе своей выступало против подобных идей, поэтому данные пункты были изъяты из документа еще до того, как он был отдан в печать. Вопрос о том, стоит ли разрешить крепостным владеть собственностью, помимо земли, был поставлен перед собранием. Он привел к горячим дискуссиям, касавшимся отношений между крепостными и землевладельцами, а также административной и карательной властью помещиков, которую они могли осуществлять над своими крепостными. На обвинения, что крестьяне ленивы и склонны к пьянству, либеральные делегаты отвечали: «Крестьянин тоже может чувствовать. Он знает, что все его имущество принадлежит помещику. Как он может быть добродетельным, когда он лишен всех средств, чтобы оказаться таковым? Он пьет не от лени, а от уныния. Даже самый трудолюбивый человек станет беспечным, если его будут постоянно угнетать и у него ничего не будет». Другие просвещенные помещики выступали за законные ограничения власти помещиков над крепостными. Маршал Бибиков заявлял, что дворяне, которые пытали своих крепостных, должны быть объявлены сумасшедшими, и это позволит на законных основаниях конфисковывать их имущество. Но когда были предложены конкретные меры по улучшению положения крепостных с их последующим постепенным освобождением от крепостничества, выступавшие замолчали. Либералы из кандидатов-дворян подверглись поношению и даже угрозам расправы со стороны агрессивно настроенных членов консервативного большинства.
Екатерина надеялась на содействие графа Александра Шувалова. Он получил образование в Женеве и Париже, именно он поддержал ее, когда Петр III публично обозвал ее «дурой» во время представительского банкета. Но когда Шувалов выступил перед Уложенной комиссия, он стал страстно защищать крепостничество. Князь Михаил Шувалов, считавший потомственное дворянство институтом, который был создан Богом, выдвинул аргументы, что в такой холодной, северной стране, как Россия, крестьяне просто не будут работать, если их не заставлять. На это способны лишь дворяне, но они должны делать это традиционным способом, без вмешательств государства.
Поэт и драматург Александр Сумароков возражал против особых привилегий, как, например, пожизненное освобождение от телесных наказаний, которое даровалось делегатам Уложенной комиссии от крестьян. Сумароков также возражал против принципа большинства голосов. «Большинство голосов не подтверждает правду, а лишь указывает на желание большинства, – говорил он. – Правду подтверждают лишь веская причина и беспристрастность». Далее Сумароков жаловался, что «если крепостных освободят, то дворяне лишатся поваров, кучеров, лакеев, поскольку их повара и парикмахеры уйдут в поисках лучшей доли, и возникнут постоянные беспорядки, для разрешения которых потребуется военное вмешательство. В то время как сейчас помещики тихо живут в своих имениях». («И время от времени им перерезают там глотки», – прокомментировала Екатерина.) Всем известно, заключил Сумароков, что господа любят своих крепостных и те отвечают им взаимностью. В любом случае, добавил он, простые люди не могут испытывать тех же чувств, что и люди благородные. («И в нынешних обстоятельствах просто не могут их иметь», – заметила Екатерина.) В конце концов, императрица отреагировала на возражения Сумарокова следующим образом: «Господин Сумароков хороший поэт <…> но не обладает достаточной ясностью ума, чтобы быть хорошим законодателем».
Несмотря на личные убеждения Екатерины и опасения по отношению к крепостничеству, реакция делегатов от дворянства заставила ее воздержаться от дальнейшего противостояния. Ее мысли о том, насколько это было опасно держать большую часть населения в постоянной зависимости, нашли свое воплощение в письме, которое она написала генерал-прокурору Вяземскому:
«Невозможно обеспечить полного освобождения от жестокого и невыносимого ига <…> если только мы не согласимся сдерживать жестокость и улучшить нестерпимое положение людей, иначе рано или поздно они сами добьются этого даже против нашей воли».
Поскольку ее принципы Просвещения подверглись суровой критике, Екатерина, знавшая, что правит прежде всего благодаря поддержке дворянства, решила больше не настаивать. Позже она прокомментировала это следующим образом:
«Как же я настрадалась от неразумного и жестокого общественного мнения, когда этот вопрос рассматривала Уложенная комиссия! Дворяне <…> заподозрили, что эти дискуссии могут привести к улучшению положения крестьян <…> Кажется, там не было и двадцати человек, которые отреагировали бы на эту тему с сочувствием».
Заседания в Санкт-Петербурге оказались еще менее продуктивными и вызвали даже больше распрей, чем в Москве. Комиссия по-прежнему работала очень медленно, отягощенная процедурой, конфликтами между классами и, в целом, нереальностью поставленной перед ней задачей. Двадцать девять делегатов от русских крестьян играли в дискуссиях незначительную роль, за исключением одного неутомимого делегата от архангельского крестьянства, который выступал пятнадцать раз. Многие делегаты от крестьян просто передали свое право выступать дворянам от их регионов. Несколько свободных крестьян, которые выступали, ухватились за возможность изложить свои жалобы перед самой императрицей. Екатерина, слушая, как они, запинаясь, рассказывали о своих унижениях, трудностях и опасениях, поняла, как они были далеки – и как сама она была далека – от Монтескье. К осени 1768 года, по-прежнему не видя конкретных результатов, императрица устала. Работа комиссии тянулась восемнадцать месяцев, было проведено более двухсот заседаний, но не написано ни одного закона.
Летом и осенью 1768 года императрица и ее министры сосредоточили внимание на других вопросах. Вмешательство России в дела соседней Польши и надвигающаяся война с Турцией отвлекли их от заседаний Уложенной комиссии. Энтузиазм Екатерины относительно нового свода законов иссяк, а когда в октябре 1768 года Турция объявила войну, ее мысли и устремления были направлены на решение новой задачи. К тому времени некоторые делегаты от дворян покинули собрание, чтобы приступить к службе в качестве армейских офицеров. 18 декабря 1768 года граф Бибиков заявил, что по приказу императрицы работа полной Уложенной комиссии прерывается на неопределенный срок, однако подкомитеты продолжат заседания. Последняя встреча полной комиссии состоялась 12 января 1769 года, после чего делегаты были отпущены по домам, где они должны были ждать нового заседания. Подкомитеты проводили время от времени встречи, но к сентябрю 1771 года и они прекратились. В промежуток между 1772 и 1773 годом генерал-прокурору сообщили, что императрица намеревается собрать полную ассамблею после завершения русско-турецкой войны. Однако делегатов так и не вызвали. Уложенная комиссия больше не проводила встреч.
Новый свод законов России так и не был создан. Расстояние, отделявшее идеальный образ монархии, созданный философами Просвещения, от реальной аграрной России с ее повседневными проблемами, оказалось слишком велико. Екатерина ориентировалась на Монтескье, а дворяне желали получить подтверждение своего статуса и расширить свои привилегии, крестьяне же хотели восстановить сломанные изгороди, потоптанный урожай и прекратить незаконную вырубку леса. Тем не менее восемнадцать месяцев, в течение которых было проведено 203 заседания, вовсе не были потрачены впустую. Все жалобы были собраны, а дискуссии на общих заседаниях и встречах подкомитетов предоставили ценную информацию. Изучая многочисленные детали – все эти бесконечные жалобы и претензии сторон, – Екатерина укрепилась в своем убеждении, что стабильность России зависела от поддержания абсолютного авторитета монарха.
Наряду с укреплением веры Екатерины в абсолютизм произошли и другие важные события. Под влиянием «Наказа», в котором делегаты видели, в том числе, и свою защиту, во время дискуссий они получили немало новых идей, которые никогда прежде не обсуждались в России публично. В некоторых случаях делегаты буквально цитировали отдельные параграфы из «Наказа» Екатерины, ссылаясь на авторитет императрицы, чтобы обеспечить поддержку своим собственным идеям. В конечном счете, несмотря на то, что Уложенная комиссия так и не смогла создать новый свод законов, она внесла важный вклад в историю страны. Созыв комиссии, выборы и 203 заседания, – все это стало первым в Российской империи прецедентом участия населения в решении государственных дел. Впервые людям дали право голоса и возможность решать свою политическую судьбу.
Есть мнение, что Уложенная комиссия ничего не достигла и что с самого начала и «Наказ», и Уложенная комиссия были созданы как исключительно показное действо, демонстрация, которую Екатерина устроила для своих друзей-просветителей. Это суждение – поверхностно. Естественно, Екатерине были приятны лестные отзывы Вольтера о «Наказе», но нельзя на основании этого делать вывод, будто она написала его лишь для того, чтобы затем продемонстрировать Вольтеру и получить его одобрение. Биограф Екатерины Изабель де Мадарьяга писала:
«Трудно принять идею о том, что главная цель столь затратного и длительного предприятия <…> заключалась лишь в желании пустить пыль в глаза западным интеллектуалам. Екатерина могла завоевать их расположение посредством переписки, как в случае с Вольтером; покупки библиотеки Дидро, которую она оставила в распоряжении хозяина; приглашения Д’Алембера и Беккариа приехать в Россию (хотя они оба отклонили его); назначения Гримма своим агентом в Париже <…> Этих примеров было достаточно в ее просветительском послужном списке <…> Ей не имело никакого смысла начинать такое грандиозное предприятие, как Уложенная комиссия».
Как бы там ни было, но написание Екатериной «Наказа» и созыв Уложенной комиссии произошли за девять лет до того, как Томас Джефферсон написал, а Континентальный Конгресс утвердил в ходе голосования американскую «Декларацию Независимости». И только через двадцать два года король Людовик XVI созвал Генеральные штаты. Никто из последователей Екатерины на троне не осмелился собрать подобную ассамблею до 1905 года, когда Николай II в результате революции был вынужден подписать договор, превративший Россию из страны с абсолютистским правлением в полуконституционную монархию, а затем в 1906 году собрать первый выборный парламент в России – Государственную Думу.