Это событие впоследствии было названо Первым разделом Польши. Ослабевшее государство потеряло почти треть своей территории и более трети населения. Российская доля оказалась самой большой и составляла 36 000 квадратных миль, в нее вошла вся Восточная Польша до реки Днепр, а также территория вдоль Днепра, простиравшаяся на север до Балтики. Эти земли, известные как Белая Россия (теперь часть независимого государства Белоруссия) имела население в 1 800 000 человек, преимущественно русского происхождения, с русским мировоззрением, традициями и религией. Прусский кусок Польши был самым маленьким, его площадь составляла 13 000 квадратных миль и население в 600 000 человек, в основном немцев-протестантов. Фридрих был доволен, по крайней мере в то время. Получив балтийские анклавы Западной Пруссии и Польской Померании, он достиг цели, географически объединив свое королевство, присоединив провинцию Восточной Пруссии к Бранденбургу, Силезии и другим прусским территориям в Германии. Австрия взяла значительную часть южной Польши в 27 000 квадратных миль, включая большую часть Галиции. Мария Терезия получила наибольшее число новых подданных – 2 700 000 поляков, в подавляющем большинстве католиков. Некоторые поляки сопротивлялись подобной агрессии, но против трех крупных держав они не имели шансов. Англия, Франция, Испания, Швеция и папа прокляли этот раздел, но ни одно из европейских государств не было готово к войне ради Польши.
Вмешательство Екатерины в дела Польши оказалось для нее успешным. Она подвинула российские границы к великому торговому пути вдоль Днепра. Два миллиона православных могли открыто исповедовать свою веру. Но оставалось еще много важных задач, которые она должна была решить в ходе войны с Турцией. Тот факт, что западные границы России снова были расширены до Днепра, не означал открытого пути к Черному морю, поскольку турки по-прежнему контролировали дельту, где река впадала в море. Екатерина должна была очистить устье реки. Война с Турцией продолжалась.
1771 год принес военные разочарования. Русские генералы на Дунае не смогли повторить свои победы 1770 года. И хотя генерал Василий Долгорукий ворвался в Крым и его войска наводнили полуостров, это не убедило султана заключить мир. Последовали три года растерянности и пробуксовки. Лишь в конце 1773 года для России открылись новые перспективы. В декабре султан Мустафа III умер, трон унаследовал его брат – Абдула Хамид. Новый султан, понимая убыточность и опасность продолжения войны, решил положить ей конец. Екатерина подтолкнула его к этому решению новой атакой на Дунае. В июне 1774 года Румянцев переправился через Дунай с пятьюдесятью пятью тысячами солдат. 9 июня в пятидесяти милях к югу от реки в ходе ночной атаки восемь тысяч вооруженных штыками русских солдат напали на сорокатысячную турецкую армию и прорвали турецкие ряды. В результате это привело к оглушительной победе русских при Козлуджи. Великий визирь, опасаясь, что русские могут беспрепятственно добраться до Константинополя, предложил заключить мир. Румянцев провел переговоры в поле и обсудил все условия договора с великим визирем. 10 июля 1774 года в неприметной болгарской деревушке Кючук-Кайнарджи договор был подписан. Румянцев тут же отправил своего сына в Петербург передать эту новость, и 23 июля Екатерина покинула концерт, чтобы получить ее.
Договор стал для России невероятно значимым достижением. Екатерина обменивала свои завоевания на Дунае на более важные приобретения на Черном море. Балканские провинции, Молдавия и Валахия, были возвращены Турции. Взамен Екатерина получила выход России к Азовскому морю, Таганрог и Керчь, которые обеспечивали ей доступ к Черному морю. Далее на западе она получила дельту реки Днепр и устье самой реки, дававшие императрице еще один важный доступ к Черному морю. Хотя на западном берегу широкого устья реки все еще находилась большая турецкая крепость Очаков, теперь у русских был форт и порт в Кинбурне на восточном берегу, а устье было достаточно широким, чтобы русские могли проводить там свои торговые суда и строить военные корабли. В договоре также говорилось о завершении политического владычества султана на Крымском полуострове, где татарское ханство под протекторатом Турции существовало веками. Теперь крымские ханы были объявлены независимыми от Турции. Все понимали, что независимость Крыма вряд ли продлится долго: и действительно, через девять лет Екатерина решила окончательно присоединить полуостров к России.
Цели русских не ограничивались территориальными интересами. Договор открыл России Черное море для торговли и гарантировал свободу морской навигации. В договоре также указывались права русских торговых судов на свободное перемещение через Босфор и Дарданеллы в Средиземное море. Турки также обязывались выплатить военную контрибуцию в размере четырех с половиной миллионов рублей. Преследования христиан в Молдавии и Валахии должны были прекратиться, а православные верующие в Константинополе должны были получить право свободно посещать свои храмы. В более широком масштабе – война изменила баланс сил в регионе в пользу России. Теперь Европа знала о том, что господство над Черным морем перешло к России. По замыслу Екатерины, эти достижения стали достойны тех, что добился ее предшественник, Петр Великий. Он первым через Балтику открыл для России морской путь к остальному миру.
55
Врачи, оспа и чума
Русские считают свой народ одной большой семьей. Царь или император был их батюшкой, отцом. Его жена, царица, или незамужняя правительница императрица, такие как Екатерина I, Анна, Елизавета или Екатерина II, были матушками. Екатерине нравилось думать о себе в таком духе, она проявляла поистине материнскую заботу о своем народе. И пускай она не смогла дать ему новый свод законов, но по крайней мере попыталась решить их проблемы со здоровьем. «Если вы приедете в деревню и спросите у крестьянина, сколько у него детей, – говорила она, – он скажет, что десять или двенадцать, иногда – даже двадцать. Если вы спросите, сколько из них выжило, он ответит, что один или два, редко – четыре. С такой смертностью нужно бороться».
В 1763-м, во второй год своего правления, Екатерина основала первый русский медицинский институт, чтобы готовить там врачей, хирургов и фармацевтов. А пока в России не появилось достаточно своих врачей, она приглашала на работу европейских докторов, предлагая щедрое жалованье и пансион. В том же году, чтобы предотвратить случаи детоубийства среди незамужних и нищих матерей, Екатерина на личные средства основала в Москве приют, рядом с которым находился родильный дом. Матерям гарантировалась анонимность с помощью целой системы, состоящей из корзин, блоков и звонков. Когда на улице звонил звонок, с верхнего этажа спускалась корзина, куда укладывался нежеланный ребенок, после чего корзина поднималась. В приют принимались все дети: законные и незаконнорожденные, изо всех сословий, о них заботились, они получали образование. Кроме того, соблюдалось одно правило: когда эти дети покидали приют, они оставались свободными. В приюте было пять этажей и две сотни кроватей. Комнаты были большими и светлыми. У каждого ребенка имелась своя кровать, чистая ночная сорочка, постельное белье и маленький прикроватный столик, на котором стоял кувшин с водой, стеклянный стакан и звонок, чтобы обратиться за помощью. Один английский посетитель пожалел, что «в английских больницах не уделялось столь много внимания чистоте». Приют стал образцом для создания похожих заведений в Санкт-Петербурге и других городах. Императрица обратилась к еще одной серьезной проблеме и создала больницу для лечения венерических заболеваний, где и мужчины, и женщины, могли получить помощь. В 1775 году Екатерина издала указ о том, что в столице каждой провинции должны быть созданы общие больницы, и каждая губерния в провинции должна иметь врача, хирурга и двух ассистентов хирурга, двух стажеров и фармацевта. Поскольку в некоторых губерниях проживало по двадцать или тридцать тысяч человек, такое количество оказалось ничтожным, но все равно это было лучше, чем ничего.
Сама Екатерина не любила обращаться к врачам. В свою бытность великой княгиней она часто болела, и состояние ее здоровья постоянно тревожило императрицу Елизавету. После того как Екатерина заняла трон, ее здоровье стало вопросом государственной важности. Она испытала на себе бремя абсолютной власти: нужно было выслушивать отчеты, консультироваться с советниками, принимать ответственные решения. Она пыталась поддерживать здоровье с помощью отдыха, диеты, прогулок на свежем воздухе. Однако Екатерина часто жаловалась близким на головные боли и боли в спине. В 1768 году она написала Никите Панину: «Я больна: моя спина разболелась сильнее, чем когда бы то ни было. Прошлой ночью от боли у меня началась лихорадка, и я даже не знаю, в чем причина. Я глотаю лекарства и делаю все, что они [врачи] хотят». И снова из письма Панину: «Прошло четыре года с тех пор, как головная боль в последний раз покидала меня. Вчера я не ела весь день».
Хотя она считала, что сохранит здоровье, игнорируя докторов, в конце концов она согласилась пригласить ко двору личного врача. Она выбрала молодого шотландца – доктора Джона Роджерсона из Эдинбургского университета. Все еще убежденная в том, что врач ей не нужен, Екатерина поощряла его шутки по поводу современной медицины, ей нравилось рассказывать о нем своим приближенным как о своего рода шарлатане от медицины вроде одного из героев Мольера. «Нельзя вылечить укус блохи», – говорила она ему. Роджерсон смеялся и продолжал убеждать ее принять пилюли, которые он ей предлагал. Когда же ему удавалось это сделать, он хлопал императрицу по спине и весело говорил: «Молодец, мэм! Молодец!»
Но о шутках пришлось забыть, когда Екатерина столкнулась с одним из самых тяжелых заболеваний ее времени – оспой. Против нее императорская семья была защищена не более, чем семья простого крестьянина. Юный император Петр II умер, заболев оспой в пятнадцать лет. Гольштейнский жених императрицы Елизаветы, дядя Екатерины, заболел оспой накануне свадьбы. Екатерина не могла забыть о том, как болезнь обезобразила ее мужа, будущего императора Петра III. Она считала, что ей повезло, раз она достигла взрослого возраста без единой оспины, однако Екатерина знала, что в любой момент все может измениться.
Свирепая эпидемия оспы, поразившая Габсбургов, напугала Екатерину. В мае 1767 года императрица Мария Терезия и ее невестка, Мария Йозефа, жена ее сына и наследника Иосифа II, обе заразились оспой. Через пять дней Мария Йозефа умерла. Мария Терезия поправилась, однако на ее лице остались отметины. Ее вдовствующий сын, Иосиф II, отказался жениться повторно, и у него не осталось детей. В следующем октябре дочь Марии Терезии, также носившая имя Мария Йозефа, умерла от оспы. Еще две дочери Габсбургов перенесли эту болезнь, но выжили, однако на их лицах остались глубокие оспины. Цепочка трагедий убедила Марию Терезию сделать прививку трем младшим детям.
Зная об этих трагедиях в династии, Екатерина боялась, что Павел или она сама могут заболеть оспой. Она знала, что при дворе постоянно говорили о невысоких шансах великого князя унаследовать престол, так как он не перенес еще оспы. Императрица с Паниным постоянно переживали за здоровье мальчика. Они старались изолировать Павла от людных мест и ото всех, кто мог заразить его. Павел задыхался от наложенных на него ограничений. В двенадцать лет его спросили, будет ли он присутствовать на маскараде. Он ответил:
«Вы знаете, я еще ребенок и не могу решать, должен ли я пойти куда-то или нет, но я готов поспорить, что не пойду туда. Господин Панин скажет мне, что ужасное чудовище под названием Оспа бродит по бальному залу. Это же чудовище хорошо осведомлено о моих передвижениях и обычно бывает в тех местах, куда я намереваюсь пойти».
Болезнь приблизилась к Екатерине и Павлу весной 1768 года, когда невеста Никиты Панина, графиня Анна Шереметьева, описанная британским дипломатом как женщина «необычайных достоинств, красоты и невероятного богатства», заболела оспой. Императрица с нетерпением ждала вестей в Царском Селе. Когда 5 мая она узнала, что сам Панин помещен под карантин на две недели, она втайне приказала привести к ней Павла. «Я очень расстроена, – говорила она, – что не могу сосредоточиться на приятных мыслях, настолько все было ужасно». Павел приехал в Царское Село 6 мая, и мать с сыном стали вместе ждать дальнейшего развития событий. 14 мая Екатерина почувствовала себя нехорошо, на следующее утро ей стало лучше, и она тут же сообщила Панину о своем скором выздоровлении и передала заверение ее доктора, что «тяжелые дни для вашей невесты уже миновали». Два дня спустя ей сказали, что графиня Шереметьева умерла. «Я только что узнала о смерти графини Анны Петровны и не могу не выразить вам моих глубочайших соболезнований, – писала она Панину 17 мая. – Я так расстроена постигшим вас горем, что не нахожу слов описать мое состояние. Пожалуйста, берегите себя». Она провела семь недель в Царском Селе, и до конца лета они с Павлом переезжали из одного имения в другое, избегая людных мест.
Страх за себя и сына, а также за свой народ побудил императрицу изучить новый, спорный метод вакцинации, который давал временный иммунитет: пациенту делали инъекцию вещества, взятого из пустулы пациента, выздоровевшего после легкой формы болезни. Подобная процедура проводилась в Британии, а также в британских североамериканских колониях (Томаса Джефферсона вакцинировали в 1766 году), но был запрещен в континентальной Европе, так как считался опасным.
Доктор Томас Димсдейл был шотландским квакером. Его дед сопровождал Уильяма Пена в Америку в 1684 году. Томас Димсдейл, которому в то время было пятьдесят шесть лет, получил ученую степень в Эдинбургском университете и только что опубликовал «Современный метод вакцинации от оспы», описывая свои успехи и заявляя, что это уменьшало риски заболевания. Его книга выдержала четыре переиздания в Британии, и Екатерина, услышав о ней, пригласила автора в Санкт-Петербург. Димсдейл прибыл в Россию в конце августа 1768 года и привез с собой своего сына и ассистента, Натаниэля. Вскоре Екатерина пригласила их на частный ужин.
Димсдейл был очарован Екатериной, которую нашел «самой очаровательной из представительниц ее пола». Он был поражен «ее невероятной проницательностью и уместностью вопросов, которые она задавала касательно практики вакцинации и успеха от ее применения». Екатерине, в свою очередь, понравились его здравые рассуждения, но, по ее мнению, Димсдейл оказался чрезмерно осторожным. Она с улыбкой слушала его неуклюжий французский и пыталась понять его английский. Она рассказала ему, что боялась оспы всю свою жизнь, но теперь хотела бы сделать вакцинацию, поскольку это самый лучший способ преодолеть страхи остальных перед болезнью и прививкой. Екатерина хотела сделать вакцинацию как можно скорее. Димсдейл попросил сначала позволить ему проконсультироваться с ее придворным врачом, но Екатерина сказала, что в этом нет необходимости. Тогда Димсдейл предложил в качестве предосторожности сперва сделать прививку другой женщине ее возраста, и снова Екатерина ответила отказом. Чувствуя серьезную ответственность, Димсдейл умолял ее подождать несколько недель, пока он проведет ряд экспериментов над местными молодыми людьми. Екатерина с неохотой согласилась при условии, что его приготовления будут храниться в секрете. В судебном реестре присутствие Димсдейла было полностью проигнорировано, хотя британский посол в своем отчете от 29 августа сообщил, что намерения императрицы «были секретом, о котором знали все. И похоже, он не вызвал особых пересудов». Наконец, императрица и врач определили дату вакцинации – 12 октября.
Екатерина перестала есть мясо и пить вино за десять дней до этой даты, начала принимать каломель и порошок из клешней краба, а также рвотный камень. В девять вечера 12 октября Димсдейл ввел Екатерине в обе руки вакцину, состоявшую из вещества, взятого из пустулы крестьянского юноши по имени Александр Марков, которому в тот же день было даровано дворянство. На следующее утро Екатерина уехала в Царское Село, чтобы отдохнуть там в уединении. Она чувствовала себя здоровой, «за исключением легкой слабости», и гуляла на свежем воздухе по два-три часа в день. У нее выступило несколько пустул, которые высохли за неделю. Димсдейл объявил о том, что вакцинация прошла успешно. Три недели спустя Екатерина вернулась к своему привычному распорядку. Она приехала в Санкт-Петербург 1 ноября, и на следующий день Павел без особого труда подвергся вакцинации. Приняв поздравления от сената и законодательного собрания, Екатерина ответила: «Своим примером я хотела бы спасти от смерти моих многочисленных подданных, которые не знали о важности этой процедуры, боялись ее и подвергали себя большой опасности».