Она по-прежнему ничего не говорила о своих интимных отношениях с Григорием Орловым, однако лестно отзывалась о нем и о его братьях:
«Узел секрета находился в руках троих братьев Орловых <…> Орловы блистали своим искусством управлять умами, осторожною смелостью в больших и мелких подробностях, присутствием духа и авторитетом. <…> Они патриоты до энтузиазма и очень честные люди, страстно привязанные к моей особе, и друзья, какими никогда еще не были никакие братья; их пятеро <…> старший [на самом деле, Григорий был вторым из братьев по старшинству] всюду за мною следовал, и делал тысячу безумных вещей. Его страсть ко мне была всем известна. <…> Я очень многим обязана этим людям; весь Петербург тому свидетель».
Эти письма потрясли Станислава. Им никогда не владело желание носить польскую корону. Он не хотел быть королем и даже не желал жить в Польше. Считая себя образованным, воспитанным европейцем, он понимал, что имеет мало общего с грубой, распущенной польской аристократией, которая отрицала всяческие авторитеты, кроме своего собственного, и была готова выступить против любого избранного короля при первой же угрозе их привилегиям. Если ему и суждено было оказаться рядом с троном, то он рассматривал себя скорее в роли принца-консорта, помогающего императрице привнести цивилизацию в свою империю, а не правителя страны, в которой он чувствовал себя иноземцем. Поэтому план Екатерины посадить его на польский трон совсем не привлекал его.
Однако у Екатерины было три причины прекратить их отношения и сделать его королем: она хотела удостовериться, что он окончательно ушел из ее личной жизни; кроме того, она желала компенсировать ему разлуку с ней, и, что еще более важно, она хотела с его помощью получить власть над Польшей. Ее письма к бывшему любовнику становились все холоднее. Она перестала держать втайне свои отношения с Орловым. Станислав все еще верил, что его личное присутствие сможет возродить былую страсть к нему. Он умолял позволить ему приехать в Россию хотя бы на несколько месяцев или несколько недель. Но Екатерина дала отрицательный ответ.
Станислав отказывался принять или даже понять ее отказ. В своем воображении он все еще рисовал портрет одинокой женщины, которая пыталась решить проблемы огромной империи, женщины, которая так отчаянно нуждалась в помощи. Более рациональный человек понял бы, что Екатерина говорила ему о том, что у нее появился другой любовник, чья роль в ее жизни и чей вклад в ее успех давали ему слишком большое преимущество перед ним. Лишь постепенно Станислав осознал горький факт, что польская корона должна была стать ему компенсацией. Его ответ был последним, полным отчаяния криком:
«Я молю вас выслушать меня. Я думал, что вы, в отличие от других женщин, никогда не изменитесь. Позвольте мне быть с вами в любом качестве, каком вы только пожелаете, но не делайте меня королем. Призовите меня к себе. Я смогу сослужить вам куда более значимую службу в качестве частного лица. Я уверен, что это изменило бы любую женщину, но только не вас! Что мне остается? Без вас я ничто, пустая оболочка и истосковавшееся сердце. Я умоляю вас выслушать меня. София, София, вы заставляете меня жестоко страдать! Я бы тысячу раз предпочел быть послом подле вас, чем королем здесь».
Но его мольбы оказались тщетными. Екатерина уже приняла решение. Ей было выгодно иметь на польском троне влюбленного в нее человека. Еще выгоднее для нее было то, что этот человек беден, а польский король имел лишь скудное жалованье. Это означало, что он всегда будет нуждаться в деньгах и зависеть от нее. Станислав хоть и носил мантию короля, но стал лишь пешкой в польской партии. Самой весомой фигурой в ней была королева, в данном случае, императрица. Учитывая покорный нрав ее бывшего любовника и отсутствие интереса к королевской политике, Екатерина была уверена, что в скором времени Польша полностью окажется под влиянием России. Это стало лишь вопросом времени.
Когда новость о русско-прусском решении отдать корону Станиславу достигла иностранных столиц, все поняли, императрица решила сделать своего бывшего любовника королем Польши, а позже женить его и объединить королевство со своей империей. И хотя обнародование этого события могло спровоцировать напряженные отношения с Австрией и Францией, ни одно из этих двух государств, ослабленных войной, как и Пруссия, не были готовы бороться за польский трон. Но это не означало, что они одобряли план Екатерины. Франция передала протест через своего союзника – Турцию, южного соседа Польши. Французские дипломаты в Константинополе не теряли времени и обрисовали перед султаном и великим визирем всю опасность положения, если на троне окажется молодой, неженатый мужчина, человек, который был когда-то любовником императрицы и мог быть избран ей в мужья в случае, если этот брак обеспечит Екатерине власть над территориями к западу от Днепра. Эта тщательно спланированная акция имела свои результаты. В июне 1764 года великий визирь отправил в Санкт-Петербург послание, в котором заявлял, что его страна хотела бы признать русско-прусский альянс, а также одобряет избрание на польский трон урожденного поляка, но отрицает кандидатуру Станислава под предлогом того, что он слишком молод, неопытен и, кроме всего, неженат.
В Польше Чарторыжские, родственники Станислава, приняли логику в отрицании турок. Они предложили решение – король обязуется жениться, вероятнее всего, на польской католичке. Ему исполнилось тридцать два, и он уже миновал тот возраст, когда молодому человеку уместно было вступить в законный брак. Чарторыжские давили на своего племянника, чтобы он избрал себе невесту до выборов в Сейме. Все стороны: Екатерина, семья, турки и стоявшие за ними французы – теперь имели общую цель: заставить Понятовского дать обещание жениться лишь с одобрения Сейма и взять себе в жены польскую католичку. Станислав отказался, заявив, что никто не заставит его стать королем на подобных условиях и что он скорее потеряет корону.
К сожалению, именно Екатерина начала настаивать на принятии подобного решения. Станислав получил официальное послание из российского министерства иностранных дел в Санкт-Петербурге, где говорилось, что ему необходимо еще до выборов в Сейме жениться или по крайней мере выбрать себе невесту. Станислав, наконец, понял, что потерял любимую женщину, поэтому сдался и подписал заявление о том, что женится только на римской католичке и только с одобрения польского Сейма. Однако он оказался достаточно практичным человеком, поэтому написал Екатерине и сообщил, что если она хочет сделать его королем, то должна обеспечить достаточным для данного положения количеством денег. Она выслала ему денег. Его обещание жениться успокоило тревоги турок, и выборы могли проходить своим чередом.
Получив согласие Станислава, Екатерина послала русскую армию помочь ему выполнить свое обещание. Четырнадцать тысяч русских солдат окружили Варшаву, чтобы «поддержать там мир» и «гарантировать свободу и спокойствие выборов». Некоторые поляки поговаривали о вооруженном сопротивлении и обращении за помощью к иностранным державам, но большинство членов Сейма были довольны перспективой выбора королем урожденного поляка и не желали сопротивляться интервенции русских.
«Свободные выборы» состоялись посредством устного голосования присутствующих летним днем 26 августа 1764 года за пределами Варшавы. Члены Сейма, расположившиеся на лугу, могли хорошо видеть большой русский военный лагерь неподалеку. Станислав был избран и, как он писал впоследствии: «Выборы были единогласными и спокойными». Теперь он стал королем Станиславом Августом II Польским и, как выяснилось впоследствии, последним королем Польши. Бывший любовник Екатерины, мечтавший стать ее мужем, стал ее царственным вассалом. В Санкт-Петербурге Екатерина с облегчением приветствовала это событие, послав Панину записку: «Поздравляю Вас с королем, которого мы делали».
54
Первый раздел Польши и первая русско-турецкая война
Екатерина была довольна. Выборы Станислава королем стали триумфом не столько для Польши и Станислава, сколько для нее самой. Однако победа привела к тому, что она сильно переоценила свое влияние в польских делах. Два года спустя, пытаясь заставить Сейм изменить политику, касавшуюся проблемы польских «диссидентов», она спровоцировала серьезный конфликт и войну.
«Диссидентский вопрос» был официальным термином для обозначения дискриминации различных религиозных меньшинств в преимущественно католической Польше. Эти меньшинства – русское православное население в восточной трети страны, а также сотни тысяч протестантских лютеран на севере – активно преследовались за их вероисповедание и были лишены большинства политических прав. Им не разрешалось выбирать делегатов в Сейм или занимать высокие политические либо военные посты. Годами их лидеры искали помощи заграницей: православные – в России, протестанты – в Пруссии. Их проблемы и постоянные призывы о защите предоставили России и Пруссии еще один общий интерес в Польше и открыли дальнейшие перспективы для вмешательства в польские дела.
С начала своего правления Екатерина слышала о православных верующих, которым было запрещено строить новые церкви и часто не позволялось посещать уже существующие храмы. У императрицы была причина для реагирования. Она подвергла секуляризации церковные земли и церковных крепостных в России и теперь хотела вернуть расположение церкви у себя на родине. Еще один мотив заключался в том, что любое ослабление католической церкви согласовывалось с принципами Просвещения о религиозной терпимости.
Через три месяца после избрания Станислава на польский престол русский посол, князь Николай Репнин, сообщил новому королю о том, что императрица не позволит проводить реформы в Польше, о которых просили Чарторыжский и другие влиятельные дворяне – аннулирование открытого вето, передачу короны по наследству, увеличение армии – до тех пор, пока религиозным меньшинствам, православным и протестантам, не будет позволено поклоняться Богу в своих церквях и принимать участие в политической жизни общества и в государственных делах. Станислав согласился поднять вопрос о проблеме «диссидентов» на следующем заседании Сейма. Тут же вспыхнула агитация против «диссидентов», она исходила от фанатично настроенных католических священников. Обе стороны были непреклонны. Требуя политических прав для религиозных меньшинств, Екатерина выдвигала эти требования преимущественно католикам, которые были готовы воевать, лишь бы не допустить малейшего изменения их веры или посягательств на их привилегии. Религия являлась объединяющим нацию фактором, угроза католической вере напоминала каждому поляку о том, что он – патриот. Когда в 1766 году Сейм собрался, он твердо отказался удовлетворить какие-либо жалобы религиозных меньшинств. Екатерина стояла на своих позициях: реформы не будут проведены до тех пор, пока Польша не признает прав диссидентов.
Станислав оказался меж двух огней. Хорошо знакомый с верованиями своих крестьян-католиков, он умолял императрицу не вмешиваться в религиозные дела. Своему послу в Санкт-Петербурге король писал: «[Это требование] как гром среди ясного неба для страны и лично для меня. Если это возможно, постарайтесь доказать императрице, что корона, которую она мне преподнесла, может превратиться в хитон Несса. Меня сожгут заживо, и мой конец будет ужасным».
Екатерина проигнорировала эту мольбу. Ее позиция оставалась незыблемой – она поддерживала права преследуемого католической церковью религиозного меньшинства. Кроме того, она выделяла Станиславу деньги и считала, что покупает этим его поддержку. Своему послу она велела обеспечить содействие ее политическому курсу.