Правительство Франции придерживалось другого мнения. Король посчитал документ настолько опасным, что по его приказу публикация «Наказа» во Франции была запрещена, и две тысячи копий, которые должны были доставить из Санкт-Петербурга в Париж, задержали на границе. Вольтер издевался над французскими цензорами, запретившими эту работу, и заверил Екатерину, что это комплимент, гарантирующий ей популярность. Дидро писал: «Справедливость и гуманизм водили пером Екатерины II. Она реформировала все». Фридрих Прусский назвал «Наказ» «мужественным, смелым сочинением, достойным великого человека» и включил императрицу в число членов Берлинской Академии.
«Наказ» не был, несмотря на хвалебные отзывы Вольтера, сводом законов; скорее он представлял собой собрание принципов, на которых, как считала Екатерина, должны были основываться достойное правительство и нормальное общество. В письме Фридриху она продемонстрировала, что ей хорошо было известно несоответствие между реальной Россией и той страной, в которую она желала ее превратить: «Должна предупредить Ваше Величество, что в документе вы найдете ряд мест, которые покажутся вам странными. Умоляю вас запомнить, что нередко я стараюсь приспособиться к настоящему, при этом не закрывая двери в желанное будущее».
52
«Всем свободным сословиям»
Екатерина написала «Наказ» как прелюдию к созыву ассамблеи, которая должна была помочь в создании нового свода законов империи. Когда документ был опубликован даже в сильно урезанном виде в декабре 1766 года, она перешла ко второй стадии, издав императорский манифест, который назывался «Всем свободным сословиям» – то есть всех жителей Российской империи, кроме крепостных, она призывала выбрать делегатов в Уложенную комиссию. В течение весны 1767 года делегаты были выбраны, они представляли людей различных вероисповеданий, званий, профессий и социальных классов Российской империи. В число делегатов входили правительственные чиновники, представители дворянства, горожане, купцы, свободные крестьяне, а также жители удаленных частей России, которые не были ни христианами, ни этническими русскими. Их задача заключалась в том, чтобы информировать императрицу о жалобах, нуждах и надеждах людей, которых они представляли, таким образом обеспечив ее материалом, который она использовала бы при создании нового свода законов.
Основными критериями для выбора служили географическая территория и принадлежность к определенному сословию. Главные правительственные учреждения прислали 28 делегатов. Все дворяне, живущие в определенном округе, должны были выбрать по одному делегату, что обеспечило 161 делегата от дворянства (среди них были три брата Орловых, включая Алексея и Григория). Все владельцы собственности в городах должны были выбрать по одному представителю своего города, в результате оказалось 208 делегатов от горожан – и это была самая большая группа в ассамблее. Государственные крестьяне, работавшие на принадлежавших государству землях и являвшиеся по закону свободными, присылали по одному делегату от каждой провинции. Всего их было 79. Казаки с Дона, Волги, Яика и из Сибири должны были прислать такое количество делегатов, которое сочтут нужным их атаманы, в результате они прислали 54 делегата. Еще 34 делегата прислали иноземцы: христиане, мусульмане и даже буддисты, они выбирали по одному делегату от каждого племени. Крепостные, представлявшие большую часть населения России, считались собственностью и не были представлены в собрании, предполагалось, что их интересы будут отстаивать их хозяева. Когда выборы закончились, в Уложенную комиссию вошло 564 делегата.
Было ясно, что собрание будет ограничено лишь предоставлением информации и советов, а окончательные решения все равно оставались за императрицей. Екатерина не планировала, чтобы Уложенная комиссия обсуждала управление Россией. Она не хотела создавать орган, который ограничил бы абсолютистскую власть русского правителя, и ясно дала понять в «Наказе», что абсолютизм являлся единственной эффективной для России формой правления; также Уложенной комиссии не было дозволено претендовать на постоянную политическую роль. На время обсуждений не вводилось никаких ограничений на выражение общих политических взглядов, а также высказывание жалоб как на местном, так и на национальном уровне, однако роль Комиссии была исключительно совещательной. Так случилось, что делегаты Уложенной комиссии не высказали намерений расширить свои полномочия. Все понимали и принимали свой статус и верховную власть государыни.
Большинство делегатов оказалось сбито с толку и не понимало, чего от них ждали. Все предыдущие требования об участии в центральном управлении с подозрением встречалось дворянством, которые рассматривали вызов в столицу для исполнения государственного долга как своего рода службу, которой они по возможности старались избежать. Екатерина решила изменить сложившуюся картину и сделать роль делегатов более привлекательной, благодаря прилагавшимся к ней наградам и привилегиям. Все расходы оплачивались из государственной казны. Делегаты также должны были получать зарплату, которая составляла 400 рублей в год для дворян, 122 рубля – для горожан и 32 рубля – для свободных крестьян. Все делегаты пожизненно освобождались от смертной казни, пыток и телесных наказаний, а их собственность ограждалась от конфискации. Делегаты должны были носить на заседаниях специальные значки, которые необходимо было вернуть государству после их смерти. Дворянам вменялось в обязанность включить этот символ в свой герб, чтобы их потомки знали, что они принимали участие в историческом процессе. «С помощью этого института, – писала Екатерина в заключении манифеста, – Мы показываем нашим подданным пример Нашей искренности, Нашего безграничного доверия к ним и Нашей материнской любви».
Екатерина заявила, что новая Уложенная комиссия будет собираться в Москве, и она лично откроет его работу. Созвав собрание в древней столице, она надеялась доказать консервативному населению города, что она, ее «Наказ» и новый свод законов должны будут служить Старой России точно так же, как и Новой. Еще до того, как делегаты собрались, она подкрепила свои добрые намерения заявлением о том, что совершит путешествие по Волге в самое сердце Старой России. Это не только помогло бы ей получше узнать свою собственную империю, таким образом, она продемонстрировала бы себя народу и произвела бы впечатление на наблюдателей у себя дома и заграницей. Перспективы подобного путешествия волновали императрицу. 26 марта 1767 года она написала Вольтеру: «И вы, может быть, к удивлению своему, получите от меня письмо, написанное мною из какого-нибудь азиатского города, когда вы этого отнюдь не ожидаете».
Путешествие прошло с размахом. Более тысячи человек сопровождали ее на флотилии из больших речных кораблей, которые отплыли из Твери 28 апреля 1767 года. Путешественники остановились в Ярославле, затем – в Костроме, куда в 1613 году делегация, представлявшая «все сословия и все города России», прибыла с прошением занять русский престол к первому из династии Романовых – шестнадцатилетнему Михаилу. Из Костромы императрица со свитой двинулась вниз по реке к Нижнему Новгороду, Казани и Симбирску. Екатерине нравился подобный способ путешествия. «Нет ничего приятнее, чем путешествовать как будто бы целым домом и не чувствовать усталости», – писала она Никите Панину.
В Казани, где Екатерина остановилась на неделю, она почувствовала себя так, словно оказалась в другом мире. Ее окружало этническое и культурное разнообразие, и она подумала, что в России вполне можно было бы применить принципы, которые она описала в «Наказе». 29 мая она писала Вольтеру:
«Эти законы, о коих столько разговаривают, не совсем еще окончены. Но кто может ручаться в доброте их? Конечно, не нам, но потомкам предоставляется право решать сию задачу. Вообразите, что они должны будут служить Европе и Азии! Какая выйдет чрезвычайная разность в климате, народах, обычаях и даже в самом понятии! <…> В сем городе находится двадцать различных народов, не имеющих между собой ни малейшего сходства! Надобно однако иметь им свойственную каждому одежду. Они могут быть довольны общими правилами, но если взять подробности?..»
Два дня спустя в следующем письме в Ферне она вернулась к этой теме:
«Так много тем, достойных рассмотрения – здесь можно почерпнуть идей на десять лет вперед. Это сама по себе целая империя, и лишь здесь можно увидеть, какое это большое дело – творить законы и как мало они согласовываются с положением в империи, в целом».
Путешествуя дальше на юг по великой реке, Екатерина поражалась богатству природы на ее берегах. Она писала Никите Панину:
«Здесь на Волге люди богаты и очень хорошо питаются. Разнообразное зерно здесь необычайно хорошее, а из деревьев растут только дубы и липы. Земля здесь такая темная, как ни в каком ином месте. Иными словами, эти люди испорчены Богом. С самого рождения я не ела такой вкусной рыбы, как тут, и все здесь в невероятном изобилии, и я не представляю, есть ли что-нибудь на свете, чего у них еще нет».
Вместе со своей свитой Екатерина отплыла из Симбирска и повернула к Москве. Через полтора столетия Александр Керенский, премьер-министр Временного правительства России в 1917 году, так описывал Симбирск, в котором родился:
«Город возвышался на холме над рекой и простиравшимися до восточного горизонта лугами с высокой, густой травой. С вершины холма до самой воды раскинулись пышные яблоневые и вишневые сады. Весной склон холма становился цветущим и благоуханным, и по ночам душу щемило от пения соловьев».
Вернувшись в Москву, Екатерина приготовилась открыть первое заседание Уложенной комиссии. Когда делегаты прибыли в город, Екатерина решила продемонстрировать всю важность работы, которую они должны были выполнить. Утром в воскресенье 30 июля она в золоченой карете проехала по улицам до Кремля. После религиозной церемонии в Успенском соборе она направилась в Грановитую палату, где ей представили делегатов, пока сама она сидела на троне. Справа от нее на столе, покрытом красным бархатом, лежал «Наказ» в переплете из красной кожи, по другую сторону – стоял великий князь Павел, министры правительства, члены двора и иностранные послы. В приветственной речи Екатерину сравнили с Юстинианом. Она ответила делегатам, что у них есть уникальная возможность «прославить себя и свою страну и завоевать себе уважение и признание на века вперед». Екатерина подарила каждому из делегатов по «Наказу» и по золотой медали на цепочке. На медали был выгравирован портрет императрицы. Надпись гласила: «Блаженство каждого и всех». Медали сразу стали очень популярными, и многие делегаты вскоре их продали.
На следующее утро комиссия начала свою работу. В течение нескольких дней вице-канцлер князь Александр Голицын зачитывал вслух «Наказ» Екатерины. Это было первое из многочисленных чтений, в которых существовала необходимость, поскольку не все делегаты умели читать. Можно лишь догадываться, какое впечатление произвел этот документ на получивших довольно скромное образование дворян, городских торговцев и крестьян, чье представление о мире ограничивалось пределами их провинции, а иногда и деревни, не говоря уж о представителях этнических племен, живущих за Волгой. Трудно даже представить, что казаки с Дона или калмыки из степей могли воспринять из принципов, позаимствованных у Монтескье и сформулированных принцессой немецкого происхождения. Афоризмы вроде «Свобода – это право делать все, что не запрещено законом» были настолько чужды большинству населения России, что они просто не понимали их.