Они беседовали на самые разные темы. Представляя примерно, о чем будет вестись разговор, Дидро готовил заметки или записки, которые зачитывал императрице; после такого вступления они оба говорили совершенно свободно. Дидро излагал ей свои взгляды на терпимость, на законодательную процедуру, говорил о важности конкуренции в коммерции, о разводах (которые он одобрял в случая интеллектуальной несовместимости супругов) и об азартных играх. Он умолял ее принять в России постоянный закон о наследовании. Призывал императрицу ввести анатомию в школах для девочек, чтобы они стали лучшими женами и матерями, и помочь им противостоять уловкам соблазнителей.
Доброжелательность их бесед давала Дидро надежду, что он нашел правителя, желающего применять принципы Просвещения в управлении страной. Он считал, что Россию проще было реформировать, чем Францию, так как Россия казалась ему чистым листом, на котором история еще ничего не написала. Он высказал свое мнение по поводу образования великого князя Павла: прослужив помощником различных государственных деятелей в административных коллегиях, молодой человек должен был объехать всю Россию вместе с экономистами, геологами и юристами и познакомиться с различными аспектами жизни страны, которой он однажды будет править. Затем, когда его жена забеременеет и подарит стране наследника, он должен будет посетить Германию, Англию, Италию и Францию.
Если бы Дидро ограничивал себя советами лишь в определенных областях, они, возможно, были бы восприняты более благосклонно. Но, редактируя огромную энциклопедию, которая пыталась включить в себя обширные знания, Дидро считал себя авторитетом и, таким образом, полагал, что имеет право давать дельные советы во всех областях человеческой жизни, культуры и управления. Он считал своим долгом инструктировать императрицу по поводу того, как ей управлять империей. Он приводил примеры из Древней Греции и Рима и побуждал ее реформировать властные институты России, пока у нее была такая возможность. Дидро призывал ее организовать парламент по английскому типу. Он дал Екатерине анкету, состоявшую из восьмидесяти восьми пунктов, в которых были включены вопросы даже о качестве дегтя, доставляемого из каждой провинции, выращивании винограда, организации ветеринарных школ, количестве монахов и монашек в России, уровне жизни евреев, проживавших в империи, отношении между хозяевами и крепостными.
И если настойчивость Дидро забавляла Екатерину, его наводящие вопросы, возможно, ставили ее в неудобное положение. Слушая его, она, в конце концов, решила, что ее ученый, словоохотливый гость не имел никакого представления о российской реальности. «Мосье Дидро», – сказала она ему, наконец:
«Я выслушала с величайшим удовольствием все вдохновляющие идеи, которые породил ваш блестящий ум. Но все ваши великие принципы, которые я хорошо пониманию, прекрасны в книгах, но плохо применимы на практике. В ваших планах реформ вы забываете о различии между двумя положениями: вы работаете только на бумаге, которая готова принять все – она гладкая и податливая и не чинит препятствий ни вашему воображению, ни вашему перу, пока я, бедная императрица, работаю на человеческой коже, более чувствительной и деликатной».
В конечном счете, Дидро понял, что императрица не собиралась воспользоваться советами, которые он давал ей в течение долгих недель, и воодушевление, возникшее после первого разговора, начало постепенно исчезать. Ухудшающееся здоровье, одиночество в чужой стране, открытая враждебность придворных, завидовавших, с какой легкостью Дидро получил доступ к государыне, – все это способствовало тому, что у Дидро возникло сильное желание вернуться домой. Он близко познакомился с Екатериной, но почти ничего не узнал о России. Когда Дидро заговорил об отъезде, Екатерина не стала уговаривать его остаться. Он гостил в ее стране в течение пяти месяцев, и она провела с ним шестьдесят дней. Дидро был единственным из философов Просвещения, с которым она встречалась лично.
Дидро уехал из России 4 марта 1774 года. Он боялся обратной дороги, и чтобы облегчить его путешествие, Екатерина выделила ему специально сконструированный экипаж, в котором Дидро мог лежать. На прощание она подарила ему кольцо, меха и три мешка, в каждом из которых было по тысяче рублей. Поездка оказалась еще более тяжелой, чем он опасался. Лед на реках вдоль балтийского побережья начал таять, а когда его экипаж пересекал Двину, лет треснул, и карета стала тонуть. Старика вытащили, но лошади утонули, и три четверти его багажа было потеряно. Сам Дидро слег с сильной лихорадкой. Наконец, он добрался до Гааги, где Петр Голицын позаботился о восстановлении его здоровья.
С точки зрения Екатерины, этот визит оказался совершенно бесполезным. Идеи Дидро были совершенно не применимы в России: благородный философ-идеалист не являлся действующим политиком или администратором. Восстановив силы, Дидро, однако, решил, что его визит был триумфальным. Из Парижа он писал Екатерине: «Теперь вы сидите рядом с Цезарем, вашим другом [Иосифом Австрийским] и чуть выше Фридриха [Прусского], вашего опасного соседа».
Восторженные рассказы Дидро о его длительном пребывании у Екатерины так раздражали Вольтера, что он даже заболел от зависти. Месяцами он не получал из Санкт-Петербурга ни одного письма, было ясно, что Екатерина забыла о нем ради другого. 9 августа 1774 года через четыре месяца после отъезда Дидро из России, Вольтер больше не смог молчать:
«Всемилостивейшая Государыня!
Вижу ясно, что я при дворе вашем в немилости нахожусь! Ваше Императорское Величество поменяло меня на Дидро, или на Гримма, или на другого какого любимца! Вы никакого уважения моей старости не сделали! Простительнее бы вам было, когда б вы были французской кокеткой. Но как возможно победоносной и законы начертающей императрице быть столь ветреной? <…> Я всячески стараюсь свои преступления изыскать, чтобы ваше равнодушие казалось справедливым. Вижу, что нет такой страсти, которая не истребилась бы наконец. Мысль сия принудила бы меня умереть с печали, если бы я не был готов умереть от старости. <…>
Подписано вашим обожателем,
Вами забвенным вашим старым фернейским россиянином»
Ответ Екатерины был непринужденным: «Живите, государь мой! И примиримся! Ибо, впрочем, нам незачем ссориться! <…> Вы, будучи добрым россиянином, что не можете быть врагом Екатерины». Польщенный Вольтер заявил, что признает свое поражение и «возвращается к ней в цепях».
Вольтер оказал огромное интеллектуальное влияние на Екатерину, а Дидро стал единственным из философов Просвещения, с которым она встретилась лично, но именно Фридрих Мельхиор Гримм стал другом Екатерины, и дружба эта продлилась всю их жизнь. Родившийся в семье лютеранина в Регенсбурге в 1723 году и получивший образование в Лейпциге, Гримм отправился в Париж, чтобы сделать там карьеру. Он попал в литературные салоны и стал близким другом Дидро. В 1754 году он возглавил «Correspondance Litteraire» – выходящую раз в две недели культурную газету, редакция которой располагалась в Париже. В ней публиковались рецензии на книги, поэзию, театральные постановки, картины и скульптуры. Пятнадцать или около того подписчиков, все коронованные особы или принцы Священной Римской империи, получали копии через свои посольства в Париже, таким образом, газета избегала цензуры и позволяла Гримму писать совершенно свободно. Взойдя на трон, Екатерина стала подписчиком газеты, но лично с Гримом она познакомилась лишь в сентябре 1773 года, когда он приехал в Санкт-Петербург – за месяц до Дидро – на свадьбу великого князя Павла и принцессы Вильгельмины Гессен-Дармштадтской. Гримм входил в свиту невесты.
Екатерина знала о репутации Грима по его газете. Он был на шесть лет старше Екатерины, у них оказалось много общего: немецкое происхождение, французское образование, амбиции, космополитизм, любовь к литературе, страсть к сплетням. Помимо этого Гримм также был привлекателен для Екатерины благодаря своему благоразумию, сочетающемуся с остроумием и умеренным обаянием. С сентября 1773 года по апрель 1774 года он часто бывал на частных аудиенциях у Екатерины в той же комнате, что и Дидро. Она предлагала ему остаться в Санкт-Петербурге и поступить к ней на службу, но он отклонил предложение, ссылаясь на свой возраст, незнание русского языка и обычаев русского двора. Тем не менее, когда в апреле Гримм уехал в Италию, они начали вести переписку, которая продолжалась до последнего письма Екатерины в 1796 году, за месяц до ее смерти. Гримм вернулся в Санкт-Петербург в сентябре 1776 года и оставался там почти год, за это время Екатерина попросила его возглавить новую комиссию, занимающуюся общественными школами. И снова он отверг предложение, хотя позже согласился работать ее официальным культурным агентом, представляя ее интересы в области искусства и культуры и предоставляя ей контакты в этой сфере.
Дружба Екатерины с Гриммом стала одной из самых важных в ее жизни. Он выполнял роль доверенного лица, рупора, даже буфера – которому она могла полностью доверять. Она писала ему совершенно свободно, могла откровенно говорить о своей личной жизни, рассуждала по поводу своих любовников. Помимо сына Павла и впоследствии внуков, у нее не было семьи, и лишь одному Гримму она могла поведать свои мысли и чувства как любимому дяде или старшему брату.
51
«Наказ»
В 1766 году Екатерина написала Вольтеру о том, что она работала над особым проектом. Это был ее «Наказ» – концепция, которая должна была стать основой для полностью переработанного российского свода законов. Екатерина считала, что при благоприятном исходе это повысило бы уровень правительственного управления, законности и терпимости в ее империи. Она также надеялась, что таким образом продемонстрирует Европе, что в России начинается новая эра, в основу которой будут положены принципы Просвещения.