В приподнятом расположении духа компания прибыла в Петергоф в два часа дня. Кареты остановились перед павильоном Монплезир, где их должна была ждать Екатерина, готовая поздравить супруга с именинами. Но двери и окна павильона оказались закрытыми, и никто не вышел, чтобы поприветствовать их. В павильоне не было никого, кроме перепуганных слуг, которые лишь сообщили, что императрица уехала рано утром, и никто не знал, куда она направилась. Отказываясь верить тому, что он увидел и услышал, Петр вошел в домик императора и стал бегать из комнаты в комнату, заглядывая под кровати, переворачивая матрасы, но нашел лишь парадное платье, которое Екатерина подготовила заранее и в котором собиралась присутствовать на празднике в честь именин Петра. Взбешенный тем, что Екатерина испортила ему праздник, он закричал на Воронцову: «Разве я не говорил тебе, она что-то замышляет?» После часа суматохи и смятения канцлер Михаил Воронцов вызвался съездить в Санкт-Петербург, куда, вероятно, уехала Екатерина, чтобы «серьезно поговорить с императрицей». Александр Шувалов и князь Трубецкой согласились сопровождать его. В шесть часов, когда они добрались до города, Екатерина все еще была там, и Воронцов предпринял попытку убедить ее сдаться на милость своего мужа и суверена. Екатерина приказала вывести его на дворцовый балкон и показать ликующую толпу внизу. «Передайте свое послание им, – велела она. – Они здесь командуют. Я лишь подчиняюсь». Воронцова отвели в дом, где тем же вечером он написал Екатерине, как «своей самой милостивой государыне, которую самое непостижимое Провидение возвело на императорский трон». Он попросил освободить его от всех чинов и должностей и разрешить ему провести остаток своих дней в уединении. Еще до наступления вечера Александр Шувалов поклялся в верности Екатерине.
В три часа дня после того, как эти эмиссары покинули Петергоф, Петр получил первую обрывочную информацию о произошедшем перевороте. Баржа, плывущая из города по заливу, привезла фейерверки, которые должны были использовать на праздновании его именин. Ответственный офицер, специалист по фейерверкам, сказал Петру, что в девять утра, когда он покидал столицу, на улицах и вокруг казарм царило смятение из-за слухов о том, что Екатерина прибыла в город, и некоторые полки объявили ее императрицей. Больше он ничего не знал, поскольку ему приказали доставить фейерверки в Петергоф, и он покинул город.
В тот день в Петергофе было тепло и солнечно, и некоторые придворные Петра расположились около фонтанов с их прохладными струями или же гуляли в саду под безоблачным небом. Император же и его самые доверенные лица собрались у главного канала, где Петр, расхаживая, выслушивал их советы. В Ораниенбаум послали офицера с приказом расквартированному там гольштейнскому полку отправиться в Петергоф, где, как объявил Петр, он будет защищаться до смерти. Когда прибыли гольштейнские солдаты, их расположили на дороге в столицу, но, не зная о том, что им предстоит драться, они взяли с собой лишь свои деревянные винтовки для парадов. Еще одного офицера отправили в Кронштадт, находившийся в пяти милях у залива, и приказали трем тысячам человек островного гарнизона прибыть на корабле в Петергоф. Нашли форму Преображенского полка, чтобы Петр мог сменить на нее прусский мундир, который он носил. Старый Миних, пытаясь вселить в Петра немного мужества, стал уговаривать его надеть эту форму, поехать в столицу и напомнить народу и гвардии, что они приносили ему клятву верности. Гольтц дал другой совет: он порекомендовал отправиться в Нарву, находящуюся в семнадцати милях к западу, где собрались части армии, которые должны были отправиться на войну с Данией. Во главе этих войск Петр мог войти в Петербург и вернуть себе трон. Гольштейнцы, хорошо знавшие характер своего государя, прямо посоветовали ему бежать в Гольштейн, где он оказался бы в безопасности. Петр не предпринял ничего.
Между тем офицер, отправленный в Кронштадт, прибыл в крепость и обнаружил, что командование гарнизона ничего не знает о беспорядках в столице и о тревожных настроениях в Петергофе. Вскоре была доставлена еще одна депеша от Петра с приказом, отменявшим его прежнее распоряжение выслать три тысячи человек в Петергоф. Теперь он велел командованию острова охранять крепость Кронштадт во имя императора. Затем посланец вернулся в Петергоф и сообщил императору о том, что крепость принадлежит ему. Вскоре после этого адмирал Иван Талызин, командующий морским флотом России, который утром принес клятву Екатерине, прибыл в Кронштадт из Санкт-Петербурга и принял командование крепостью от имени новой императрицы. Солдаты гарнизона и команды кораблей, стоявших в порту, принесли клятву верности Екатерине.
Тем же вечером в десять часов последний гонец Петра вернулся из Кронштадта в Петергоф и принес хорошие новости, хотя теперь они были уже неверными: крепость оставалась на стороне императора. Во время этого шестичасового отсутствия посыльного ситуация в Петергофе начала ухудшаться. Свита Петра бесцельно гуляла вокруг дворца или расположилась на скамейках в парке, чтобы вздремнуть там. Гольштейнские солдаты, только что прибывшие из Ораниенбаума, полные сил, но совершенно безоружные, расположились для отражения атаки. Петр, которому сообщили, что Кронштадт на его стороне, решил отправиться на остров. Большая галера, стоявшая на якоре в отдалении от берега, подошла к пристани, и он поднялся на борт, взяв с собой многих офицеров из своей свиты. Он отказался оставить Екатерину Воронцову и настоял на том, чтобы вместе с ней отплыли шестнадцать перепуганных фрейлин.
Над заливом стояла серебристая и ясная белая ночь, и было видно почти так же хорошо, как днем. Дул попутный ветер, и примерно в час ночи заполненная людьми галера прибыла в порт Кронштадта. Подход в порт оказался закрыт «журавлем». Судно бросило якорь около крепостной стены. Петр перебрался в маленькую лодку и поплыл к крепости, чтобы отдать приказ открыть шлагбаум. Молодой офицер, дежуривший на крепостном валу, крикнул, что лодка должна развернуться, или он откроет огонь. Петр встал и откинул плащ, желая продемонстрировать свою форму и широкую голубую ленту ордена Святого Андрея. «Ты не знаешь, кто я? – крикнул он. – Я – твой император!»
«У нас больше нет императора, – последовал ответ. – Да здравствует императрица Екатерина II! Она наша императрица, и мы получили приказ никого не пускать за эти стены. Еще одно движение, и я открываю огонь!» Напуганный Петр поспешил назад к своей галере, забрался на борт и бросился в свою каюту на корме, где упал в объятия Екатерины Воронцовой. Миних взял командование на себя и распорядился следовать обратно на большую землю. В четыре утра галера достигла Ораниенбаума, который Петр считал более безопасным, чем Петергоф.
Во время высадки Петр узнал, что императрица во главе большого военного подразделения направляется к нему. Услышав об этом, Петр окончательно сдался. Он отпустил всех. В слезах он велел Гольтцу возвращаться в Санкт-Петербург, поскольку не мог больше защищать его. Он отпустил всех женщин, которые смогли уместиться в каретах, но Елизавета Воронцова отказалась покидать его. Петр лег на кушетку и не хотел ни с кем говорить. Чуть позже он встал, взял перо и бумагу и написал Екатерине письмо на французском, извиняясь за свое отношение к ней, обещая исправиться и предлагая разделить с ней трон. Он отдал это письмо вице-канцлеру князю Александру Голицыну и поручил доставить своей жене.
В пять утра через двадцать четыре часа после того, как Алексей Орлов разбудил Екатерину в павильоне Монплезир, императрица и ее армия снова отправились в путь. По дороге в Петергоф Екатерина встретила князя Голицына, который передал ей письмо. Прочитав его, она поняла, что ей предлагали лишь половину того, чем она уже владела, и заявила, что благополучие государства требовало теперь других мер и что ответа не последует. Голицын же немедленно принес клятву верности Екатерине как новой императрице.
Тщетно прождав ответа на свое первое письмо, Петр написал второе, на этот раз предлагая отречение, если он сможет забрать Елизавету Воронцову с собой в Гольштейн. Екатерина сказала новому посыльному, генералу Измайлову: «Я принимаю это предложение, но отречение должно быть сделано в письменной форме». Измайлов вернулся к Петру и, увидев, что император находится в отчаянии и закрывает лицо руками, сказал: «Видите ли, императрица хочет расстаться с вами друзьями, и если вы добровольно откажетесь от императорской короны, то сможете спокойно вернуться в Гольштейн». Петр подписал отречение, документ был составлен самым подробным образом. Он объявил, что несет полную ответственность за упадок в государстве, случившийся в его правление, и признает свою полную неспособность управлять страной. «В краткое время моего самодержавного правительства Российским государством на самом деле узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное, чтоб мне не токмо самодержавно, но и каким бы то ни было образом правительство владеть Российским государством, почему и восчувствовал я внутреннюю оного перемену, наклоняющуюся к падению его целости и к приобретению себе вечного чрез то бесславия; того ради, помыслив, я сам в себе беспристрастно и непринужденно чрез сие объявляю не только всему Российскому государству, но и целому свету торжественно, что я от правительства Российским государством на весь век мой отрицаюся, не желая ни самодержавным, ниже иным каким-либо образом правительства во всю жизнь мою в Российском государстве владеть, ниже оного когда-либо или через какую-либо помощь себе искать, в чем клятву мою чистосердечную пред Богом и всецелым светом приношу нелицемерно. Все сие отрицание написал и подписал моею собственною рукою».
Шесть месяцев правления Петра III подошли к концу. Годы спустя Фридрих Великий скажет: «Он позволил свергнуть себя с престола, как ребенок, которого посылают спать».
44
«Сами не помним, что делали»
Группа всадников во главе с Алексеем Орловым отделилась от армии Екатерины и поскакала вперед к парку Петергофа, где быстро обезвредила беспомощных гольштейнских солдат. Затем, узнав, что сам Петр покинул Петергоф и сначала отправился в Кронштадт, а затем – в Ораниенбаум, Алексей поспешил в это поместье, находившееся в шести милях от Петергофа, чтобы арестовать бывшего императора. В Ораниенбауме он обнаружил Петра и Елизавету Воронцову. Заложили маленькую карету, которая вся была покрыта пылью, поскольку ею уже несколько лет никто не пользовался. В сопровождении верховых гвардейцев под командованием Алексея Орлова карета с Петром и Елизаветой поехала назад в Петергоф.
Наконец, в Петергоф прибыли полки под командованием Екатерины. В одиннадцать часов императрица в форме офицера Преображенского полка верхом на белом коне добралась до Петергофа, ее окружила толпа восхищенных людей. Между полуднем и часом дня карета привезла Петра во дворец. Все это происходило в полнейшем молчании. Петра предупредили, что он не должен объявлять о своем присутствии или обращаться к солдатам, выстроенным по обе стороны от дороги, по которой ехала карета. Когда он вышел из экипажа, то прежде всего попросил разрешения увидеться с Екатериной. Ему в этом отказали. Не зная, когда он снова увидит Воронцову, и считая, что расставание будет временным, он повернулся к ней, чтобы попрощаться. Они никогда больше не увидят друг друга. Бывший император поднялся по лестнице в маленькую дворцовую комнату, где отдал свою шпагу и голубую ленту с орденом Святого Андрея. С него сняли черные ботфорты и зеленую форму Преображенского полка и оставили стоять в чулках и сорочке. Дрожащий император представлял собой довольно жалкое зрелище. В конце концов, ему принесли старый халат и тапочки.
Позже днем из Санкт-Петербурга приехал Никита Панин, Екатерина поручила ему встретиться со своим мужем. Внешний вид императора тронул сердце Панина. Годы спустя он скажет: «Я считаю самой большой неудачей в моей жизни то, что меня заставили повидаться с Петром III в те дни, когда он пребывал в столь плачевном состоянии». Панин должен был объявить Петру, что теперь он находился на положении пленника и что в будущем ему предоставят «достойные и удобные комнаты» в крепости Шлиссельбург, в которой несколькими месяцами ранее Петр посещал Ивана VI. Также предполагалось, что из Шлиссельбурга он сможет со временем вернуться в свое княжество Гольштейн. Пока же ему готовили комнаты в крепости, Петру разрешили выбрать себе временное жилище. Он остановил свой выбор на Ропше – уединенном, но красивом летнем домике в поместье, находившемся в четырнадцати милях от Петергофа.
Екатерина не хотела подвергать своего мужа дополнительным унижениям. Она не доверяла самой себе и не желала встречаться с ним, поскольку не была до конца уверена, кто перед ней предстанет: юноша, который стал ее другом восемнадцать лет назад, когда она только приехала в Россию; или же пьяный грубиян, называвший ее прилюдно дурой и угрожавший тюрьмой. Она опасалась, что может потерять то, о чем столько лет мечтала и наконец-то получила. Петра необходимо было нейтрализовать. Хотя он и оставался князем Гольштейнским, отправить его назад в Киль не представлялось возможным. Находясь в Гольштейне, он будет постоянно привлекать ее врагов, которые могут сплотить вокруг него свои силы и выступить против нее. Особенно король Пруссии Фридрих, он вполне мог использовать Петра как пешку, которую снова может превратить в короля. Екатерина пришла к выводу, что Петра, как и Ивана VI, нужно будет держать в заточении в пределах России.
Даже в загородном поместье в Ропше Петр представлял потенциальную угрозу. Желая обеспечить ему надежную охрану, Екатерина назначила главным тюремщиком сурового и грубого Алексея Орлова, который во многом способствовал успеху заговора. Помимо Орлова, в охрану входило еще три офицера и отряд солдат, которые получили приказ сделать жизнь Петра «как можно более сносной и обеспечить его всем, что он пожелает». В шесть часов вечера Петр покинул Петергоф и направился в Ропшу в большой, запряженной шестеркой лошадей карете с опущенными окнами и в сопровождении конной гвардии. В карете вместе с бывшим императором находились Алексей Орлов, поручик князь Барятинский, капитан Пасек и еще один офицер.
Никита Панин, Алексей и Григорий Орловы и Кирилл Разумовский играли важную роль в перевороте, в результате которого к власти пришла Екатерина. Между тем роль княгини Дашковой оказалась куда менее значимой. Она прискакала в Петергоф вместе с императрицей, она делила с ней узкую постель в течение короткого отдыха, но не оказывала особого влияния на принятие важных решений и не принимала участия в совершении серьезных действий. Дашкова знала об Орловых, однако ей не было известно об особом статусе Григория. Все неожиданно изменилось после того, как Петра увезли в Ропшу. Дашкова вошла в личные покои императрицы в Петергофе и с удивлением обнаружила там Орлова, который лежал на кушетке, вытянув ногу, раненную в схватке с гольштейнскими солдатами Петра. Перед Орловым находилась кипа официальных документов, которые он открывал и читал. Екатерина Дашкова, не знавшая об отношениях императрицы с Григорием и считавшая его человеком гораздо более низкого социального статуса да к тому же не получившего такого же хорошего воспитания, как императрица или она сама, пришла в ярость при виде солдата, лежавшего в расслабленной позе и читавшего государственные документы. «Что такое с вами?» – поинтересовалась она.
«Да вот императрица приказала распечатать это», – с улыбкой ответил Орлов.