Несмотря на вызывающее и неподобающее поведение, в первые недели своего правления Петр избрал умеренный политический курс. Михаил Воронцов, восстановленный в должности канцлера после падения Бестужева, сохранил свой пост, хотя в последние годы правления Елизаветы его несколько отодвинули в сторону настроенные против Пруссии и поддерживающие Францию Шуваловы. Петр вернул находившихся в опале чиновников. Эрнесту Леонарду Бирону, немецкому канцлеру и любовнику императрицы Анны, а также отцу принцессы Курляндской, разрешили сменить свое жилище в Ярославле на удобную резиденцию в Санкт-Петербурге. Лесток, французский врач и советник Елизаветы, а также старый фельдмаршал Миних, еще один немец, оказались прощены и возвращены из ссылки. Однако не было предпринято никаких действий, чтобы облегчить участь Алексея Бестужева, бывшего канцлера, всегда поддерживавшего Австрию и выступавшего против Пруссии. Его исключение из всеобщей амнистии произвело тягостное впечатление на многих русских. Складывалось впечатление, что лишь политическим изгнанникам с иностранными фамилиями разрешено было вернуться, а русский государственный деятель, который сделал так много, чтобы укрепить положение страны в Европе, по-прежнему оставался в опале.
За амнистиями последовал настоящий поток административных перемен. Никто не знал, проистекали ли они из заранее запланированного стремления завоевать расположение народа или были связаны с непредсказуемым поведением Петра. 17 января он порадовал весь народ, уменьшив правительственный налог на соль. 18 февраля угодил дворянству, отменив принудительную государственную службу. Эта обязанность сохранялась со времени правления Петра Великого, который заявил, что он, царь, был «первым слугой государства», после чего издал указ, согласно которому все землевладельцы и прочие дворяне должны были исполнять такой же долг. В результате он создал постоянный офицерский корпус армии и военно-морского флота. Теперь потомки тех дворян оказались свободны от любых военных или гражданских обязательств, им больше не нужно было отбывать многолетнюю государственную службу. Также им была предоставлена возможность свободно выезжать за границу, за исключением военного времени, и оставаться там столько, сколько они захотят. 21 февраля Петр упразднил Тайную канцелярию – суровый следственный комитет, занимавшийся делами тех, кого обвиняли в измене и мятеже. В то же самое время русским религиозным оппозиционерам, раскольникам, было позволено вернуться из провинции, где они укрывались от преследований Православной церкви. Теперь им разрешили свободно отправлять свои обряды.
В марте Петр посетил мрачную крепость Шлиссельбург, где уже в течение восемнадцати лет находился в заточении император Иван VI, свергнутый Елизаветой. Петр, уверенный, что никто не сможет лишить его престола, хотел облегчить жизнь Ивана, а возможно, даже освободить и назначить на военный пост. Однако состояние, в котором он обнаружил бывшего императора, заставило Петра отказаться от своих планов. Иван, которому теперь исполнилось двадцать два года, был высоким и худым, с волосами до талии. Он оказался абсолютно безграмотным, бормотал что-то несвязное и даже не осознавал, кем на самом деле являлся. Его одежда была грязной и изорванной, в его камере дурно пахло, а единственным источником света служило маленькое, зарешеченное окошко, находившееся наверху высокой стены. Когда Петр предложил помощь, Иван сказал, что ему нужен свежий воздух. Петр дал ему шелковую одежду, которую бывший император спрятал под подушкой. Прежде чем покинуть крепость, Петр приказал построить во дворе более просторный и светлый дом для пленника.
Петр вставал в семь часов утра и одевался, пока адъютанты зачитывали ему отчеты и получали приказы. С восьми до одиннадцати он совещался со своими министрами и наведывался в общественные учреждения, часто обнаруживая лишь младших чиновников, выполнявших свои обязанности. В одиннадцать он являлся на плацу, где проводил дотошную проверку униформы и оружия, а также инспектировал уровень подготовки войск при помощи своих гольштейнских офицеров. В час дня он обедал, приглашая разделить с ним трапезу тех, с кем желал поговорить, независимо от их звания. Днем он часто дремал, после чего следовал концерт, на котором сам он играл на скрипке. Затем наступало время ужина и вечерних мероприятий, часто продолжавшихся до поздней ночи. Почти на всех вечерах Петр и его приглашенные много курили, пили и предавались разгулу. Петр всегда носил с собой трубку, и за ним следовал слуга с большой корзиной, наполненной голландскими глиняными трубками и различным табаком. Комната быстро наполнялась дымом, а Петр расхаживал в нем, громко разговаривая и смеясь. Все члены компании, сидевшие за длинными столами, на которых стояли бутылки, знали, что Петр не любил церемоний и хотел, чтобы с ним обращались как с товарищем, поэтому не сдерживали себя. Часто они вскакивали со своих мест, выбегали во двор и играли там в классы, как дети, прыгали на одной ноге, бодались и били друг друга ногами сзади. «Представьте наши чувства, когда мы видели первого человека в империи, в лентах и орденах, который вел себя подобным образом», – вспоминал один из его гостей. Когда один из гольштейнцев упал на землю, остальные начали смеяться и хлопать в ладоши, пока не пришли слуги и не унесли его. Однако на следующий день Петр все равно вставал в семь утра.
Несмотря на бешеную энергию, его деятельность не отличалась организованностью и целеустремленностью. «За умеренностью и мягкостью указов императора, – писал в Вену граф Мерси, – не было ничего четкого и определенного. Он был умен, но слишком мало занимался делами, почти не высказывал серьезных суждений и постоянно находился во власти предрассудков. Его поведение часто отличалось горячностью, жестокостью и иррациональностью». Несколько дней спустя Мерси добавил: «Я не вижу никого, у кого хватило бы достаточно рвения и мужества противостоять неистовому и упрямому нраву монарха. Ради личной выгоды все поощряют его упрямство».
Серьезный конфликт возник, когда Петр попытался реорганизовать традиционные институты Российской империи. Он не испытывал особой симпатии к православной церкви. С тех пор как Петр приехал в Россию восемнадцать лет назад, он ненавидел это направление христианства, которое его заставили принять. Он считал, что доктрины и догмы православной церкви были всего лишь суевериями, православные службы казались смехотворными, священники – ничтожными, а церковное богатство – неприличным. В Гольштейне он исповедовал лютеранство. Теперь, став императором и главой православной церкви, он решил, что старинный столп русской жизни и культуры нужно заменить протестантской моделью, которая была распространена в Пруссии. Фридрих, будучи свободомыслящим человеком, с презрением относился к священникам и религиозным верованиям, так почему же он, Петр, не мог вести себя точно так же? 16 февраля он издал декрет о секуляризации всей собственности церкви и передачи ее в руки нового правительства. Священники православной церкви становились государственными служащими и должны были получать жалованье. Когда высшее духовенство выразило свой ужас и возмущение, Петр самоуверенно заявил, что преклонение перед иконами является примитивным обрядом и от него нужно избавиться. Все иконы, за исключением тех, на которых был изображен Иисус Христос – все эти написанные или вырезанные из дерева изображения святых, сыгравших значительную роль в истории России, – должны быть удалены из церкви. Затем, желая нанести удар непосредственно по русским клирикам, он потребовал, чтобы священники стали брить бороды и отказались от длинных парчовых одежд до пола. Он сказал, что в будущем они должны будут носить черные сутаны, как протестантские пасторы. Архиепископ ответил, что, если его духовенство подчинится этим приказам, они будут убиты своей же паствой. На Пасху отменили традиционный крестный ход, и среди людей стали распространяться слухи, что новый император – язычник или, хуже того, протестант. Петр действительно говорил архиепископу Новгородскому, что собирается построить протестантскую часовню в новом Зимнем дворце. Когда архиепископ начал протестовать, Петр закричал, что епископ – старый дурак и что религия, которая была достаточно хороша для короля Пруссии, подойдет и для России.
Перемена обрядов и обычаев православной церкви требовала значительных усилий, к тому же духовенство и миллионы верующих создавали достаточно эффективную оппозицию. Армия, еще один столп государственности и власти в России, столкнулась с другими проблемами. Петр считал себя солдатом и был глубоко уверен в необходимости преданной, эффективной армии. Однако с первого же дня своего пребывания на троне Петр умудрился нанести оскорбление институту, который больше всего нуждался в поддержке. Он решил реорганизовать русскую армию по прусской модели. Реформы носили глобальный характер. Униформа, дисциплина, муштра, военная тактика, даже командование – все должно было измениться по прусскому образцу. Петр любил аккуратность и отличался щеголеватостью, он хотел, чтобы его солдаты носили облегающую германскую форму. Петр упразднил длинные, свободные мундиры русских солдат, которые были очень полезны во время холодной северной зимы, и заменил их на более тонкую, легкую и облегающую немецкую форму. В скором времени одетых в новую форму и напудренных солдат Российской императорской гвардии трудно было узнать. Русские офицеры должны были появляться в новой форме, украшенной погонами и золотыми аксельбантами. Сам Петр начал носить синюю форму прусского полковника. В начале своего правления ему приходилось надевать широкую голубую ленту российского ордена Святого Андрея, теперь же он заменил ее прусским орденом Черного Орла. Он часто надевал кольцо с миниатюрным портретом короля Фридриха, которое, по его словам, было для него самым дорогим предметом.
Петр никогда не участвовал в боевых действиях, и ему даже не случалось находиться вблизи поля боя, однако он являлся отличным инструктором по строевой подготовке и на плацу заставлял русских солдат часами выполнять упражнения прусской муштры, подкрепляя свои команды ударами тростью. Ни один офицер не мог пропустить строевую подготовку. Грузные, солидные генералы должны были находиться во главе своих полков и выполнять все упражнения на разбитых подагрой, негнущихся ногах.
Некоторые генералы, желая развеселить императора, старались выполнять прусские упражнения как заправские шуты. Однако приказ обрядить солдат в германскую форму и обучение их прусской муштре было только началом. Петр заменил личную охрану государя, которую набирали из солдат Преображенского полка – первого военного полка, созданного еще Петром Великим, почетным полковником которого был Петр III, – на полк гольштейнских кирасиров, переименованный Петром в Охрану императорского дома. Этот поступок вызвал волну возмущения среди гвардии и всей армии. Петр заявил, что собирается распустить и упразднить полки Российской императорской гвардии и распределить солдат среди регулярных войск. Кульминацией среди оскорблений, нанесенных российским военным, стало назначение дяди Петра, принца Георга Людвига Гольштейнского, человека, не имевшего военного опыта, главнокомандующим Российской армией.
В декабре 1761 года, когда Петр был провозглашен российским императором, положение Фридриха Прусского было весьма шатким. Почти треть его владений находилась в руках врагов. Русские оккупировали Восточную Пруссию и часть Померании; австрийцы вернули себе почти всю Силезию; Берлин – столица Пруссии – был разграблен и лежал в руинах. Армия Фридриха теперь по большей части состояла из молодых рекрутов, а сам король напоминал «обезумевшее пугало». Чтобы избавить себя от такого врага, как Россия, он был готов подписать с ней мирный договор, на время пожертвовав Восточную Пруссию. Как раз в это время умирает императрица Елизавета, и на трон восходит Петр. Когда Фридрих узнал, что новый император приказал прекратить военные действия, он ответил тем, что велел немедленно освободить всех русских пленных и отправил двадцатишестилетнего офицера, барона Бернарда фон Гольтца, в Санкт-Петербург для того, чтобы начать мирные переговоры. Между тем интересы Пруссии отстаивал английский посол сэр Роберт Кейт, который, следуя традиции сэра Чарльза Хэнбери-Уильямса, посылал депеши с информацией о военных действиях Фридриху в Берлин. Теперь, когда на троне оказался Петр, влияние Кейта достигло своего пика. Австрийский посол граф Мерси называл его «главным инструментом прусской партии. Не проходило и дня, чтобы император не виделся с мистером Кейтом, не посылал ему фруктов или не оказывал другие знаки внимания». В депешах Кейта также содержалась информация о том, насколько он был приближен к императору. Уже через три дня после восхождения Петра на престол Кейт информировал Лондон, что «во время обеда Его Императорское Величество, всегда относившийся ко мне с большой любезностью, подошел и, улыбаясь, прошептал мне на ухо, что, он надеется, я буду доволен его поступком, потому что предыдущим вечером он послал гонцов во все войска армии с приказом не продвигаться дальше на территорию Пруссии и прекратить все враждебные действия». Три недели спустя, когда Кейт ужинал с императором в покоях Елизаветы Воронцовой, Петр сказал ему, что желает как можно скорее уладить дела с королем Пруссии и что он «собирался освободиться ото всех обязательств перед Венским двором».
23 февраля граф Мерси присутствовал на банкете, который устраивал канцлер Воронцов для императора и всех иностранных посланников. В зале собралось триста человек. Мерси обратил внимание на то, что Петр был встревожен. В девять часов все уселись за столы. Во время трапезы, которая длилась четыре часа, Петр выпил бургундского, пришел в волнение и во весь голос предложил тост за короля Пруссии. В два часа ночи, когда гости встали из-за столов, принесли корзины с глиняными трубками, и мужчины стали курить. Петр ходил по залу с трубкой в руке и разговаривал с новым французским послом, бароном де Бретёлем. «Мы должны заключить мир, – сказал он. – Я уже объявил об этом со своей стороны».
«Мы, государь, поступим так же, – ответил посол, а затем добавил: – с почтением и в согласии с нашими союзниками».
Лицо Петра помрачнело.
«Как вам будет угодно, – сказал он. – Что касается меня, то я уже заявил об этом. Вы можете поступать, как хотите. Я солдат и не привык бросать слова на ветер».
«Государь, – заметил Бретёль, – я доложу своему королю о том заявлении, которое вы только соблаговолили сделать».
Петр повернулся и вышел. На следующий день послам Австрии и Франции, союзников России, был передан официальный документ, в котором их уведомляли, что продолжавшаяся шесть лет война нанесла всем серьезный ущерб. Теперь новый российский император стремился уничтожить это великое зло, поэтому решил объявить всем союзникам России, что, желая восстановить благословенный мир в его империи и во всей Европе, он был готов принести в жертву завоевания Российской армии. Он считал, что союзные государства также предпочтут реставрацию мирового равновесия и согласятся с ним. Прочитав эту декларацию, граф Мерси объявил канцлеру Воронцову, что находит ее дерзкой и невразумительной. В своем письме венскому двору он описал ее как пагубную попытку уйти от исполнения обязанностей по законному договору и как предлог, чтобы спасти короля Пруссии от грозящего ему политического уничтожения.
Для Мерси и Австрии самое худшее было еще впереди. Объявление мира, предложенное Петром, стало лишь прелюдией к подписанию официального договора о союзничестве между Россией и Пруссией. 3 марта прусский посланник, молодой барон фон Гольтц, прибыл в Санкт-Петербург, где Петр принял его с большим воодушевлением. Гольтц не успел толком поздравить нового монарха с восхождением на престол, как Петр буквально обрушил на него поток горячих слов восхищения в адрес короля Пруссии. Он прошептал, что очень хотел бы переговорить с ним с глазу на глаз. Сразу же после аудиенции Петр взял своего нового друга под руку и повел на обед, продолжая без умолку говорить о прусской армии и поразив Гольтца тем, что знал имена почти всех старших офицеров прусских полков. Гольтцу выделили особняк, и Петр навещал его два раза в день. В течение недели Гольтц полностью затмил своего английского коллегу Кейта, и до конца правления Петра Пруссия оказывала наибольшее влияние на российскую политику.
Задача Гольтца заключалась в том, чтобы ускорить окончание войны и отделить Россию от ее союзников. Ради достижения этой цели он сообщил Петру, что Фридрих готов временно уступить Восточную Пруссию. Петру этого не требовалось. Напротив, он был готов принести в жертву что угодно, лишь бы сделать приятное Фридриху. Он позволил Фридриху назначать условия. Когда король прислал в Санкт-Петербург черновик договора о заключении мира между Пруссией и Россией, он не прошел традиционную процедуру одобрения, не был дан на рассмотрение или хотя бы показан канцлеру Воронцову. Вместо этого Гольтц просто зачитал его Петру в приватной обстановке без свидетелей, и 24 апреля Петр подписал его, не высказав никаких комментариев, а затем отправил Воронцову на подтверждение. Вот так, росчерком пера на секретном договоре новый император не только вернул Пруссии все территории, отвоеванные Россией в течение пяти лет, но также заключил с Пруссией соглашение о «вечном» союзничестве.
Через шесть дней после подписания император праздновал заключение мира на банкете, где все гости были рассажены в соответствии с чином – этот распорядок впервые использовался в его правлении. Кроме того, Петр и его канцлер Воронцов надели прусский орден Черного Орла. Банкет продолжался четыре часа, за это время было произнесено четыре тоста: за мир с Пруссией, тост с личным поздравлением Фридриха II, тост по поводу заключения бессрочного мира между двумя державами и тост за «честь всех доблестных офицеров и солдат прусской армии». Каждый тост сопровождался тройным оружейным залпом в Петропавловской крепости, а также залпом из пятидесяти пушек, установленных на площади около дворца. Не было никаких упоминаний о достижениях, храбрости и потерях русской армии и, по словам графа Мерси: «в ход были пущены все средства, чтобы оскорбить и унизить своего давнего союзника, Австрию».
Сенсационный военно-политический кульбит потряс европейские державы. Когда правительство Марии Терезии в Вене узнало о том, что русский император готов пожертвовать всеми своими завоеваниями «в интересах мира», ответ был сдержанным – Австрия хотела узнать детали того, как это будет достигнуто. Российское объяснение доставили в апреле, ответ оказался вычурным и напыщенным. В нем объявлялось, что ради достижения мира одна из воюющих сторон должна сделать шаг навстречу как защитник и посредник в установлении мира. Россия выбрала себе эту роль «из сочувствия к страдающему человечеству и по причине личной дружбы с королем Пруссии. Австрийскому двору предлагается последовать этому примеру». Для Вены это сообщение таило в себе угрозу. И она стала реальностью, когда Петр подписал договор о союзничестве с Фридрихом. Петр объяснил это тем, что, поскольку его добрые чиновники оказались совершенно бесполезными, ему пришлось пойти на крайние меры и помочь королю Пруссии и его армии, так как это был самый быстрый способ восстановить гуманизм в этом благословенном мире. Он приказал Захару Чернышеву, командующему российским корпусом, объединившемуся с австрийской армией в Силезии (и страстному поклоннику Екатерины четырнадцать лет тому назад) присоединиться к прусской армии вместе со своей пехотой численностью в шестнадцать тысяч солдат и тысячью казаков, чтобы воевать против Австрии. После подобного предательства и краха всех многолетних дипломатических стараний в России граф Мерси попросил перевести его в Вену и рекомендовал поставить на его место какого-нибудь малоизвестного и ничем не выдающегося дипломата.