Вторым союзником Екатерины стал герой войны с Пруссией Григорий Орлов. К 1758 году Фридрих Прусский приложил все усилия, чтобы защитить свое королевство от трех могущественных противников: Австрии, Франции и России. В августе того же года русская армия численностью в сорок четыре тысячи человек под командованием генерала Фермора перешла границу Пруссии и 25 числа разгромила Фридриха с его тридцатитысячной армией около города Цорндорфа. Эта девятичасовая битва стала одной из самых кровопролитных в восемнадцатом веке: более десяти тысяч человек были убиты с обеих сторон. Фридрих признавался, что потерял больше трети своей армии. После столь яростной битвы он и его солдаты прониклись особым уважением к русским. Один из прусских офицеров писал впоследствии, что «ужас, который наши враги внушили нашим войскам, не поддавался описанию». После жестокого сражения обе стороны объявили себя победителями, и оба лагеря отслужили благодарственные молебны, однако в течение двух дней ни одна из обескровленных, израненных армий не двинулась с места. На поле боя все еще стреляли пушки, и время от времени происходили короткие схватки между кавалерийскими полками, но ни Фридрих, ни Фермор так и не смогли одержать победу.
Среди прусских офицеров, попавших в плен при Цорндорфе, был личный адъютант Фридриха, граф Курт фон Шверин, племянник прусского фельдмаршала. Когда пленника отправили в Санкт-Петербург в марте 1760 года, согласно протоколу, его должен был сопровождать русский офицер, который не только охранял бы его, но и оказывал ему всяческую помощь. Эту миссию поручили поручику Григорию Орлову, который участвовал в битве при Цорндорфе, был трижды ранен, но продолжал вдохновлять своих солдат и удерживать позиции. Мужество и лидерские качества сделали из него героя русской армии, и сопровождение графа Шверина стало наградой за его храбрость. Когда граф Шверин прибыл в Санкт-Петербург, великий князь Петр, подавленный тем, что увидел офицера, приближенного своего кумира короля Фридриха, пережил сильное смятение и распорядился, чтобы Шверину оказали почести и гостеприимство, которых удостаивались лишь союзники, на долгое время прибывавшие в столицу. «Если бы я был императором, вы не стали бы военным пленником», – заверил он графа Шверина. Для гостя-пленника был выделен особняк, и Петр часто обедал там. Кроме того, он позволил графу Шверину свободно передвигаться по городу. Граф мог покидать дом и возвращаться, когда ему захочется, но всегда делал это в сопровождении офицера, поручика Орлова.
На момент знакомства с Екатериной Орлову исполнилось двадцать четыре года, то есть он был моложе великой княгини. Он происходил из рода профессиональных военных, для которых боевая доблесть являлась семейной традицией. Его дед был одним из стрельцов – войска, основанного еще Иваном Грозным. Стрельцы восстали против военных реформ, проводимых молодым царем Петром Великим. В наказание Петр приговорил к смерти многих из них, в том числе и Орлова. Когда настало время положить свою голову на плаху, Орлов быстро прошел по залитой кровью платформе, ногой оттолкнул только что отрубленную голову своего товарища и сказал: «Нужно освободить место». Петр был впечатлен его храбростью и презрением к смерти и тут же помиловал его, после чего определил в один из только что сформированных полков, которые должны были участвовать в войне России против Швеции. Так Орлов стал офицером. Впоследствии его сын дослужился до звания генерал-майора и произвел на свет пятерых сыновей-воинов: Ивана, Григория, Алексея, Федора и Владимира. Все пять стали офицерами императорской гвардии, пользовались уважением других офицеров и вызывали восхищения у солдат. Это был настоящий семейный клан, всех пятерых связывали крепкие братские узы. Братья обладали необычайной физической силой, мужеством, были преданы армии и России. Но в то же самое время питали страсть к картам, женщинам и вину и проявляли равное бесстрашие и на поле боя, и в трактирных драках. Как и их дед, они с презрением относились к смерти. Алексей, третий из пяти братьев, отличался наиболее развитым интеллектом. Это был человек огромного роста с лицом, обезображенным ударом сабли, за что получил прозвище «меченый». Именно Алексею приписывают поступок, который помог Екатерине взойти на престол, поступок, за который взял на себя полную ответственность, а будущая императрица всю жизнь испытывала к нему молчаливую признательность.
Но именно Григорий, второй из братьев, стал настоящим героем. Его считали самым красивым из Орловых, он обладал «головой ангела и телом атлета». Он ничего не боялся. Вскоре после битвы при Цорндорфе, восстанавливаясь после ранений, он умудрился соблазнить княгиню Елену Куракину, любовницу графа Петра Шувалова – великого магистра артиллерии. Перейдя дорогу могущественным Шуваловым, Орлов оказался в серьезной опасности, но его спасла неожиданная смерть Петра Шувалова, произошедшая по естественным причинам. Известие об этой романтической победе дополнило его боевую славу и сделало Григория Орлова видной фигурой в Санкт-Петербурге. Он был представлен императрице Елизавете и, в конце концов, познакомился с женой наследника престола.
Об обстоятельствах первой встречи Екатерины и Григория не сохранилось никаких записей. Но есть история о том, как однажды одинокая великая княгиня, проходя мимо окон дворца, увидела во дворе высокого, красивого офицера в форме гвардейца. Он поднял глаза, их взгляды встретились, и в ту же минуту они почувствовали влечение друг к другу. Но за этим не последовало никаких ухаживаний и знаков внимания, как это было в случаях с Салтыковым или Понятовским. Орлов, несмотря на свою боевую славу, по своему положению был намного ниже Екатерины и не занимал никакой должности при дворе. Однако Григория нельзя было назвать робким или неуверенным в себе, успех с княгиней Куракиной придал ему смелости, и он решил попытать счастья с великой княгиней, тем более что при дворе было известно об ее одиночестве и страстности. История знает примеры, когда судьба соединяла людей, невзирая на социальные различия. Петр Великий женился на ливонской крестьянке, которая стала императрицей Екатериной I, а знаменитая дочь Петра, императрица Елизавета, провела долгие годы и, возможно, была тайно обвенчана с украинским крестьянином – добродушным церковным хористом Алексеем Разумовским.
Летом 1761 года Екатерина и Орлов стали любовниками. Эта связь держалась в тайне: императрица, Петр и друзья Екатерины ничего не знали о ней. Пара назначала свидания в маленьком доме на Васильевском острове посреди Невы. В августе Екатерина забеременела.
Орлов стал для нее совершенно новым типом мужчины: он не был утонченным, сентиментальным европейцем, как Понятовский, или салонным донжуаном, точно Сергей Салтыков. Екатерина полюбила его, а он полюбил ее, и это была простая плотская страсть. Первые девять лет брака Екатерина оставалась девственницей, но теперь она стала зрелой женщиной. Находясь в браке, она любила двух мужчины, и от каждого родила ребенка. Теперь появился третий, и ему она также подарила дитя.
Мотивы Орлова были довольно простыми. Екатерина являлась желанной, наделенной властью женщиной, покинутой и презираемой своим мужем, который был одержим своим преклонением перед Пруссией и вследствие этого ненавидим офицерами и солдатами русской армии. Екатерина старалась соблюдать осторожность и скрывала свою связь, но у Григория не существовало секретов от своих четырех братьев, и все они считали, что их семье оказана огромная честь. Слухи об их отношениях распространились среди солдат гвардейского полка, и они в большинстве своем восхищались и гордились Орловым.
Екатерина получила поддержку Никиты Панина, а с помощью братьев Орловых вскоре завоевала симпатию гвардейцев. Затем она привлекла третьего, совершенно непохожего на двух других союзника. Это была княгиня Екатерина Дашкова, которая по странному стечению обстоятельств приходилась младшей сестрой любовнице Петра – Елизавете Воронцовой. Екатерина Воронцова – в замужестве Екатерина Дашкова – родилась в 1744 году и была самой младшей дочерью графа Романа Воронцова, который сам был младшим братом бывшего канцлера Михаила Воронцова. Екатерина Воронцова появилась на свет вскоре после коронации императрицы Елизаветы, и поскольку семейство Воронцовых принадлежало к одному из старейших дворянских родов в России, новорожденную девочку крестили в присутствии самой императрицы, а Петр, племянник императрицы, только что приглашенный из Гольштейна в качестве наследника престола, стал ее крестным отцом. Когда Екатерине Воронцовой исполнилось два года, ее мать умерла. Отец, граф Воронцов, все еще молодой мужчина, быстро стал, по выражению своей дочери, «человеком, одержимым наслаждениями и мало уделявшим внимание своим детям». Поэтому дети проводили почти все время в обществе дяди, Михаила Воронцова, который дал им великолепное образование. «Мы свободно говорили по-французски, а также брали уроки итальянского и русского», – писала Екатерина в своих мемуарах. Она демонстрировала необычайный для своего юного возраста ум, ночами напролет читала Бейля, Вольтера, Монтеня и Монтескье. Екатерина впервые встретила эту необыкновенную особу в 1758 году, когда Дашковой было пятнадцать. Великая княгиня пришла в восхищение от этой девушки, которая говорила исключительно по-французски, любила философов Просвещения и старалась держаться грациозно и непринужденно. Для молодой девушки великая княгиня стала кумиром.
В 1759 году шестнадцатилетняя Екатерина Воронцова вышла замуж за князя Михаила Дашкова, известного в обществе богатого молодого офицера Преображенского полка. Она последовала за мужем, когда тот получил назначение в Москву, и в 1960 и 1961 годах произвела на свет двух детей. Однако она не могла забыть великую княгиню, с которой познакомилась в Санкт-Петербурге. Летом 1761 года вместе с семьей она вернулась в столицу и продолжила общение с Екатериной.
В столице у Дашковой жила сестра Елизавета, и ее любовник – великий князь Петр, которые пытались привлечь ее в свой круг, однако сестры оказались совершенно разными во всем. Елизавета, для которой Петр обустроил личные покои и с которой обращался скорее как с будущей женой, чем с любовницей, была неряшлива, груба и отличалась сквернословием. Однако, вознамерившись стать женой Петра, она шла к своей цели с удивительным терпением и целеустремленностью. Она терпела все его измены и устроила брак вчетвером с Екатериной и Станиславом. За все эти годы Петр понял, что она настолько идеально ему подходит, что не хотел теперь расставаться с ней.
Дашкова при дворе вела себя совершенно иначе. Она мало уделяла внимание роскошным нарядам, отказывалась пользоваться румянами, была очень общительной и считалась умной, прямолинейной и гордой. Она не только отличалась идеализмом в своих политических взглядах, но и в личной жизни была на удивление благонравной и находила поведение своей сестры совершенно неприличным. Несмотря на то что Елизавета могла стать коронованной императрицей, Екатерина Дашкова считала, что она жила в постыдном открытом сожительстве. Хуже того, ее сестра вознамерилась заменить женщину, ставшую для Дашковой настоящим кумиром, – великую княгиню Екатерину.
Княгиня Дашкова провела лето 1761 года на даче отца, на берегу Финского залива, между Петергофом, где оставалась императрица, и Ораниенбаумом, где Петр и Екатерина разместили на лето свой двор. Павел оставался с Елизаветой в Петергофе, но теперь императрица разрешила Екатерине каждое воскресенье приезжать из Ораниенбаума в Петергоф и проводить весь день, наблюдая за тем, как ее сын играл в саду. По дороге домой Екатерина часто останавливала карету рядом с дачей Воронцовых и приглашала княгиню провести остаток дня вместе с ней, в Ораниенбауме. Там, в саду Екатерины или в ее покоях, две женщины обсуждали книги или политические теории. Дашкова чувствовала, что нашла собеседницу, достойную ее уровня интеллекта. «Можно сказать, что в России нельзя было найти и двух женщин, которые бы, подобно Екатерине и мне, серьезно занимались чтением», – писала она в своих мемуарах. Во время этих долгих бесед княгиня убедилась, что Екатерина являлась единственной, кто может стать «спасителем нации», и просто необходимо было, чтобы она, а не Петр унаследовала престол. Екатерина не одобряла подобных ее высказываний. Она воспринимала Дашкову как необычайно одаренного, очаровательного ребенка, чье восхищение ею было лестным, а общество приятным. Однако Екатерина реально смотрела на вещи и считала, что к власти она может прийти лишь как законная жена Петра – и то лишь в случае, если ей удастся сохранить свои позиции под натиском Елизаветы Воронцовой. Дашкова, со своей стороны, испытывала по отношению к великой княгине чувство, близкое к благоговению. «Между нами завязалась искренняя и откровенная переписка, которая продолжалась и после, а за ее отсутствием одушевляла и скрепляла мою задушевную привязанность к Екатерине; выше этой привязанности была лишь любовь к мужу и детям».
Великий князь Петр и Елизавета Воронцова не оставили попыток заманить княгиню Дашкову в свой круг. Петр, видя ее восхищение своей женой, предупредил ее, сказав: «Дитя мое, вам бы не мешало помнить, что водить хлеб-соль с честными дураками, подобными вашей сестре и мне, гораздо безопаснее, чем с теми великими умниками, которые выжмут из апельсина сок, а корки бросят под ноги». Дашкова не испугалась и однажды смогла дать Петру отпор. На званом обеде, где присутствовали Петр и Екатерина, великий князь выпил слишком много бургундского и заявил, что один молодой офицер, которого заподозрили в любовной связи с родственницей императрицы, должен быть обезглавлен за столь дерзкий поступок. Дашкова возразила великому князю, сказав, что такое наказание характерно для тирана, «что рубить голову слишком жестоко, что, если бы и было доказано подозрение, во всяком случае, такое ужасное наказание превышает меру преступления».
«Вы совершенное дитя, – ответил Петр, – как это видно из ваших слов; иначе вы знали бы, что отменить смертную казнь – значит разнуздать всякую непокорность и всевозможные беспорядки».
«Но государь, – парировала Дашкова, – вы говорите о таком предмете и таким тоном, что все это должно сильно обеспокоить настоящее собрание; за исключением этих почтенных генералов, почти все, имеющие честь сидеть за вашим столом, жили в то царствование, в которое не было и помину о смертной казни».
«Ну что ж, – заявил великий князь, – это еще ничего не доказывает, или, лучше, потому-то именно у нас нет ни порядка, ни дисциплины; но я повторяю, что вы дитя и ничего не смыслите в этом деле».
Все сидевшие за столом гольштейнцы молчали, но Дашкова продолжала стоять на своем: «Положим, государь, что вы правы; но нельзя же отрицать и того обстоятельства, что ваша венценосная тетка еще живет и царствует». Все тут же уставились на молодую женщину, а потом – на наследника трона. Но Петр не ответил и положил конец спору, показав язык своему оппоненту.
Этот эпизод вызвал всеобщее восхищение Дашковой. Великая княгиня была довольна и поздравила ее; история быстро распространилась и принесла «мне в общественном мнении репутацию отважного и твердого характера», – писала Дашкова. Каждый подобный эпизод усиливал неприязнь княгини к наследнику престола. «Я ясно видела, чего должна была ожидать Россия от наследника – человека, погруженного в самое темное невежество, не заботящегося о счастье его народа, готового управлять с одним желанием – подражать прусскому королю, которого он величал в кругу своих гольштейнских товарищей не иначе, как «король, мой господин».
Княгиня Дашкова была счастлива, когда Петр назвал себя дураком, поскольку считала, что лишь глупец может предпочесть обществу блистательной великой княгини связь с ее сестрой. Возмущенная тем, что Петр пообещал развестись с Екатериной и жениться на ее сестре, юная княгиня решила защитить свою героиню. Она сообщала ей любые новости и сплетни, которые имели хоть какое-то отношение к великой княгине. Екатерина не поощряла Дашкову в этих действиях, однако понимала, как полезно ей иметь приверженца, способного передавать разговоры великого князя с Воронцовой. Но тем не менее Екатерина была осторожна в своих беседах с юной поклонницей. Дашкова являлась не только полезным источником информации, она могла, сама того не желая, выдать ее. Поэтому Екатерина старалась, чтобы три ее самых близких сторонника мало общались между собой. Вначале три главных фигуранта вообще располагали очень незначительными сведениями друг о друге. Более того, каждый из них знал «свою» Екатерину. Панину она представлялась как уравновешенный, мудрый политик; для Орлова – была страстной женщиной; для Дашковой же – философом и поклонницей Просвещения. В конце концов, Дашкова стала относиться к Панину как к европеизированному русскому, которым она восхищалась. Но Дашкова ничего не знала о том, насколько важную роль в жизни Екатерины играл Орлов. Она пришла бы в ужас, если бы ей стало известно, что ее идол с удовольствием отдавалась ласкам грубого, необразованного солдата.