«Я так старался, чтобы она дала согласие на мой отъезд. Со слезами на глазах она сказала мне, что из-за этой истории она лишится моей привязанности, от которой так сильно зависело ее счастье; что тяжело было отказать мне, но на этот раз она была намерена не давать своего согласия. Я был вне себя; я упал перед ней на колени и умолял ее передумать. Она снова ответила в слезах: «Именно этого я и ожидала». Она ушла, пожав на прощание мне руку и оставив меня перед самым ужасным выбором в жизни».
С помощью влиятельного дяди – Чарторыжского – Понятовский, наконец, сбежал от своей матери в декабре 1756 года и вернулся в Россию как официальный представитель и посланник польского короля. В Санкт-Петербурге он снова стал любовником Екатерины. Он оставался в России еще полтора года и в течение этого времени стал отцом ее второго ребенка.
Императрица Елизавета часто болела. Никто не понимал, в чем именно заключалась причина ее недуга, но некоторые связывали его с осложнениями в ее менструальном цикле. Другие шептались, будто ее нездоровье проистекало от апоплексии или эпилепсии. Летом 1756 года ее состояние стало настолько критическим, что врачи всерьез обеспокоились за ее жизнь.
Кризис в болезни продолжался всю осень 1756 года. Шуваловы были сильно встревожены и оказывали особое внимание великому князю. Бестужев занял другую позицию. Как и все в Санкт-Петербурге, он опасался за будущее и особенно боялся за себя. Он хорошо знал о предубеждениях и политической ограниченности Петра, наследника престола, а также о враждебности, которую Петр затаил против канцлера. Он не мог больше открыто выказывать дружелюбное отношение к Хэнбери-Уильямсу, поскольку Англия была теперь союзницей Пруссии. Но у него имелись и другие, более серьезные причины для беспокойства. Он начал стареть, годы опустошили его, а Елизавета, даже пребывая в добром здравии, являлась непростой в обхождении государыней. Теперь же, когда здоровье императрицы начало ухудшаться, а великий князь оказался настроен по отношению к нему враждебно, в императорской семье остался лишь один человек, к которому он мог обратиться за поддержкой. Их с Екатериной отношения укреплялись, а надвигающаяся война лишь способствовала этому сближению. К осени 1756 года и Екатерина, и Бестужев были серьезно обеспокоены вопросом о передаче власти, которая должна было состояться после смерти Елизаветы.
Бестужев стал строить планы. Он представил Екатерину своему другу генералу Степану Апраксину, которого назначил главнокомандующим русскими войсками, отмобилизованными против Пруссии. После этого он послал Екатерине черновик секретного императорского указа, который должны были обнародовать после смерти Елизаветы. В этом документе описывались изменения в российском правительстве. В нем предлагалось Петра немедленно объявить императором, а в то же время Екатерина формально назначалась бы его соправительницей. Бестужев планировал, что Екатерина от имени Петра будет заниматься административными делами страны, как она уже это делала в отношении Гольштейна. Разумеется, Бестужев не забыл и про себя: он полагал, что Екатерина будет осуществлять контроль над государством, полагаясь на его советы, и хотел сохранить для себя почти полную власть над страной. Пост, который он уже занимал, должен был остаться за ним, но к нему добавились бы и другие. Он по-прежнему будет канцлером, а также станет контролировать трех ключевых министров – иностранных и военных дел, а также флота, – и будет назначен полковником всех четырех полков императорской гвардии. Это был рискованный, буквально самоубийственный в политическом отношении документ. Бестужев хотел, чтобы в его компетенцию входило принятие решения относительно престолонаследования, а эта прерогатива принадлежала исключительно монархам. Если бы Елизавета прочитала этот документ, Бестужев мог поплатиться за него головой.
Когда Екатерина получила черновик документа, она отреагировала очень осторожно. Она не стала напрямую противоречить Бестужеву или пытаться отговорить его от этих планов, а высказалась очень сдержанно. Если позднее она признала его несвоевременным и чрезмерным в своих претензиях, то в тот момент лишь сообщила Бестужеву, что польщена отведенной ей центральной ролью. При личной встрече она поблагодарила Бестужева за его добрые намерения, но сказала, что считает его план преждевременным. Бестужев продолжил писать и перечитывать написанное, внося дополнения и изменения.
Екатерина осознавала, что эта затея очень опасна. С другой стороны, Бестужев предложил ей путь, который мог бы сделать ее правительницей империи. Но вместе с тем она понимала, что, если этот обличительный документ обнаружат, они с канцлером окажутся в смертельной опасности. Ярость Елизаветы, если она прочитает документ, будет ужасной.
34
Екатерина бросает вызов Брокдорфу и устраивает вечер
Весной 1757 года Екатерина заметила, что влияние Брокдорфа на ее мужа усилилось. Ясным тому подтверждением явился случай, когда Петр сообщил ей, что должен послать в Гольштейн приказ арестовать одного из подданных герцогства, человека по фамилии Элендсгейм, который поднялся на самый верх благодаря образованию и выдающимся способностям. Екатерина поинтересовалась, за что собирались арестовать Элендсгейма. «Видите ли, говорят, что его подозревают в лихоимстве», – заявил Петр. Екатерина спросила, кто обвинил его в этом. «О, обвинители, их нет, ибо все там его боятся и уважают; оттого-то и нужно, чтобы я приказал его арестовать, – объяснил Петр. – А как только он будет арестован, меня уверяют, что их найдется довольно и даже с избытком».
Екатерина вздрогнула. «Но если так приниматься за дело, – сказала она, – то не будет больше невинных на свете. Достаточно одного завистника, который распустит в обществе неясный слух, какой ему угодно будет, по которому арестуют кого вздумается. Кто дает вам такие плохие советы, позвольте вас спросить?»
«Ну, вы тоже всегда хотите быть умнее других», – пожаловался Петр. Екатерина ответила, что сказала так лишь потому, что она не верит, будто великий князь может совершить по своей воле подобную несправедливость. Петр продолжал расхаживать по комнате, а потом внезапно выскочил за дверь. Вскоре он вернулся и сказал: «Пойдемте ко мне, Брокдорф скажет вам о деле Элендсгейма, и вы увидите и убедитесь, что надо, чтобы я приказал его арестовать».
Брокдорф ждал их. «Поговорите с великой княгиней», – распорядился Петр. Брокдорф поклонился. «Так как Ваше Императорское Высочество мне приказывает, я буду говорить с великой княгиней. – Он повернулся к Екатерине. – Это дело, которое требует, чтобы его вели с большой тайной и осторожностью <…> Весь Гольштейн полон слухом о лихоимстве и вымогательстве Элендсгейма; правда, нет обвинителей, потому что его боятся, но, когда его арестуют, можно будет иметь их сколько угодно». Екатерина захотела знать подробности. Оказалось, что Элендсгейм являлся главой министерства юстиции, и его обвинили в мздоимстве, так как после каждого процесса проигравшая сторона жаловалась, что их противники выиграли, поскольку судьи оказались подкуплены. Екатерина заявила Брокдорфу, что он подталкивает ее мужа к совершению вопиющей несправедливости. Следуя его логике, заметила она, великий князь может посадить его, Брокдорфа, в тюрьму и заявить, что обвинения последуют позже. Что же касалось судебных процессов, добавила она, то весьма просто понять, почему те, кто проиграл, списывали свои неудачи на подкупленных судей.
Мужчины молчали, и Екатерина покинула комнату. Затем Брокдорф заявил великому князю, что все сказанное ею являлось лишь попыткой показать свое доминирующее положение, что она не одобрила бы любое предложение, которое поступило бы не от нее; что ей ничего не известно о мире, а также о политических делах; что женщины любят во все вмешиваться и портят все, во что им удалось вмешаться; что она просто не способна правильно оценивать ситуацию. Брокдорфу удалось опровергнуть советы Екатерины, и Петр послал в Гольштейн приказ об аресте Элендсгейма.
Екатерина была потрясена и возмущена, она обратилась ко Льву Нарышкину и остальным друзьям, чтобы они помогли ей. Когда Брокдорф проходил мимо, вслед ему кричали: «Баба-птица, баба-птица!» Бабой-птицей в то время называли пеликана – при дворе считалось, что некрасивый Брокдорф был очень похож на него. В своих «Мемуарах» Екатерина писала: «Он брал деньги со всех, кто хотел ему давать, и убедил великого князя делать то же самое и доставлял ему, таким образом, столько денег, сколько мог, продавая гольштейнские ордена и титулы тем, кто хотел за них платить».
Несмотря на все старания, Екатерина не смогла ослабить влияние Брокдорфа на Петра. Она обратилась к Александру Шувалову и заявила, что считает общество Брокдорфа опасным для молодого князя, наследника империи. Она посоветовала графу предупредить об этом императрицу. Он спросил, стоит ли упоминать ее имя. Да, сказала она и добавила, что, если императрица захочет услышать это от нее лично, она готова откровенно поговорить с ней. Шувалов согласился. Екатерина ждала и, в конце концов, Шувалов сообщил ей, что императрица найдет время побеседовать с ней.
Пока Екатерина ждала аудиенции, она смогла оказать положительное влияние на дела Петра. Однажды утром Петр вошел в ее комнату в сопровождении секретаря Цейца, который держал в руках какой-то документ. «Посмотрите на этого черта! – сказал Петр. – Я слишком много выпил вчера, и сегодня еще голова идет у меня кругом, а он вот принес мне целый лист бумаги, и это еще только список дел, которые он хочет, чтобы я закончил, он преследует меня даже в вашей комнате!» Цейц объяснил Екатерине: «Все, что я держу тут, зависит только от простого «да» или «нет», и дела-то всего на четверть часа».
«Ну, посмотрим, – сказала Екатерина. – Может быть, вы с этим скорее справитесь, нежели думаете».
Цейц начал зачитывать вслух, а Екатерина отвечала: «да» или «нет». Петр был доволен, а Цейц сказал ему: «Вот, Ваше Высочество, если бы вы согласились два раза в неделю так делать, то ваши дела не останавливались бы. Это все пустяки, но надо дать им ход, и великая княгиня покончила с этим шестью «да» и приблизительно столькими же «нет»». С этого момента Петр отправлял Цейца к Екатерине, когда от него лишь требовались ответы «да» или «нет». Наконец, Екатерина попросила Петра позволить ей подписывать приказы, касавшиеся дел, которые она могла решить без его участия. Петр согласился.
После этого Екатерина напомнила Петру, что, если он считает дела, касавшиеся Гольштейна, обременительными, он должен понимать: это лишь малая часть той работы, которую ему придется выполнять, когда он станет императором России. Петр ответил, что он не был рожден в России, он не подходит для русских и, что еще более важно, русские не подходили для него. Екатерина предложила ему обратиться к императрице с просьбой позволить ознакомиться с ведением государственных дел. Особенно настойчиво она рекомендовала ему посещать заседания императорского совета. Петр поговорил с Александром Шуваловым, который посоветовал императрице допустить наследника на встречи, где будет присутствовать она сама. Елизавета согласилась, но в итоге это оказалось бессмысленным, поскольку они появились там лишь однажды. И больше ни один из них не посещал заседания.