— Очень похоже на план Рутенберга, — заметил Вейцман.

— Да. Я включил его предложение в состав инициативы.

— Вы меня вынуждаете присоединиться, Сэмюэл.

— Почему бы не поддержать этот большой и логичный план?

— Я подумаю. Он противоречит официальной позиции руководства Сохнута. Особенно в вопросе алии.

— Я считаю, что Сионистскому руководству стоит подправить свою политику, — урезонил его Сэмюэл. — Оно подрывает все попытки переговоров между евреями и арабами. Недавно была реальная возможность подписать соглашение о примирении. А вы его просто провалили.

— Я прошу Вас объяснить, сэр, в чём Вы нас обвиняете. Черток, я знаю, поддержал инициативу «пятерых». Мне неизвестны подробности случившегося, но я всё проверю.

— И, пожалуйста, Хаим, сообщите мне.

— Обязательно, сэр. А что касается Вашего предложения, я поговорю с коллегами. Сам принять решение не могу.

— Буду Вам очень признателен. Ведь этот вопрос — существенная часть моей инициативы.

Они пожали друг другу руки и расстались. Вскоре Вейцман послал Сэмюэлу письмо. В нём он сообщил, что собрал и проанализировал все факты и пришёл к выводу — инициативе Магнеса руководство Сохнута не противодействовало и не пыталось её ликвидировать. Провал инициативы произошел из-за того, что собеседники-арабы представляли лишь самих себя. Черток и Усышкин поняли, написал Вейцман, что те не в состоянии начать изменения, которые обязались осуществить. Но самое главное для Сэмюэля в этом письме было негативное отношение сионистского руководства к его инициативе. Она вызвала гнев и неприятие не только самих предложений. Вейцман и его друзья обвиняли Сэмюэла, что он действует как бы за их спиной. Что касается положения в Эрец-Исраэль, то оно находится сейчас в процессе успокоения. Правительство приняло решение действовать наступательно для подавления беспорядков. В этой ситуации, утверждал Вейцман, эта инициатива может создать среди арабов иллюзорную уверенность, что применение насилия позволяет им достигать своих целей.

Сэмюэл показал письмо Рутенбергу.

— Не представлял себе, что вожди сионизма такие фанатики, — произнёс Герберт, когда Пинхас закончил чтение. — Конечно, наше предложение противоречиво. Но почему не проявить гибкость и желание найти какой-то особенный путь?

— Этого следовало ожидать, — вздохнул Рутенберг. — Они не желают видеть дальше своего собственного носа. Не готовы воспринять идею экономического развития и благоденствия как выход из национального конфликта.

— Может быть, тебе стоит встретиться с ними? — спросил Сэмюэл, с затаённой надеждой смотря на него.

— Не думаю. Я бы ещё поспорил с ними. Но Джон Шакборо вчера дал мне понять, что Ормсби Гор уже принял решение. Наша инициатива создаёт ему одни трудности. Правительство намерено положиться на следственную комиссию и на жёсткие меры против бунтовщиков. Поэтому любая инициатива будет истолковываться, как недоверие лорду Пилю и его приятелям. И затруднит работу комиссии.

— Ты прав, Пинхас, — вздохнул Сэмюэл. — Есть хорошая английская поговорка: «The road to hell is paved with good intentions[5]».

Рутенберг попрощался и вышел на улицу. Вечерело. Мелкий дождь охладил разгорячённое разговором лицо. Он даже не открыл зонтик, отдавшись нежданному слиянию с природой. Так и шёл он до гостиницы, с наслаждением вдыхая принесённый с далёкого океана чистый влажный воздух. В его голове уже рождалась новая идея.

Миротворец

Беспорядки в Эрец-Исраэль беспокоили и эмира. Рутенберг это знал. Он верил и в его желание использовать евреев в развитии Трансиордании. А этому явно мешали события в стране. Мысль, что хорошо бы привлечь Абдаллу к решению проблемы, показалась ему вначале абсурдной. Ведь соглашение с ним было частью сложного, потерпевшего неудачу плана, который продвигал Сэмюэл. Следовательно, нужно представить правительству простой и ясный план. Рутенберг разработал его ещё в тридцатом году, когда был президентом Национального комитета. Тогда и идея приобщить эмира может оказаться вполне разумной.