— Какой?

— Можешь пойти туда, на холм. Если понял, что содеял. Если смерти людские у тебя перед глазами стоят. А если нет…

Матфей молчал.

— А если нет, — продолжил Трактирщик, — то применение тебе всё равно найдём. Пойдешь колёса крутить.

— Какие…

— А, ты уже решил, — хмыкнул хозяин. — Ну да, таким, как ты, лишь бы жить, любой ценой, хоть в посмертии, хоть как. Что ж, нам сейчас каждая душа нужна, даже если это не душа, а так, душонка…

— А тебя судьёй тут поставили, да? — яростно прошипел вдруг Матфей, сжимая кулаки (сейчас казавшиеся такими настоящими). — Выговоры мне устраивать? Стыдить? Ты, гад бессмертный, что ты понимаешь!.. Сидишь на своём холме да горя не знаешь!.. Ну чего, чего пялишься?.. К твари твоей бросить решил? Бросай, коль сумеешь, а сам я туда не полезу, не жди!..

Трактирщик не удивился, не разгневался, он вообще словно пропустил всё негодование Матфея мимо ушей.

— Иди, — только и услыхал Матфей.

Туман дрогнул, в нём появились разрывы, а за разрывами — смутные очертания исполинских зубчатых колёс, поистине от земли до неба. И на каждом их зубце толпилось неисчислимое множество неясных человеческих силуэтов — они перебирали ногами, словно рабы, крутящие водоподъёмное колесо. Перебирали ногами, переступали с одного мелкого зубца на другой, и громадная шестерня приходила в движение.

— Туда ступай, — сурово распорядился Трактирщик. — Там твоё место.

Матфей не ответил, слишком занят был, вперяя взгляд в открывшееся ему; а видел он разом и близко, и далеко. Его человеческому взгляду предстали последовательности сцепленных друг с другом зубчатых шестерён, тянущиеся куда-то в бесконечность; а там, в бесконечности, среди неоглядно-серого, метался чёрный клубок — чёрный клубок с острыми иглами алых буркал.

— Работать! — донеслось до Матфея хриплое. — Работать, ничтожества! Всех сожру!..

— А, заметил, — добродушно уронил Трактирщик. — Это распорядитель. Чёрным кличут. И, надо сказать, имя это ему очень подходит. Иди, Исидорти, иди. Время всё вышло.

Матфей переступил, потом пошёл смелее. Что ж, деваться некуда. Только он всё равно выпутается, непременно выпутается! Один раз уже сумел и другой сумеет тоже, даже и без Царицы, будь она неладна!.. С неё-то все его беды и начались!

Чернота, затаившись под рухнувшей крышей трактира на холме, разочарованно вздохнула. Матфей уловил этот вздох, это голодное разочарование, эту бессильную злобу.

И обернулся.

— Ага! — крикнул, потрясая кулаком. — Что, съела?! Думала, твоя взяла?! Решила, я сам, аки монашка затяжелевшая, к тебе кинусь?! Не дождёшься!

Трактирщик глядел ему вслед, уперев руки в боки.

И видел, как шаги Матфея Исидорти вдруг сделались очень-очень большими, зубчатые колёса тоже вдруг придвинулись, и Матфей оказался на самом краю той самой машины.