«Не может быть», — отрешённо подумал он. Деревянный Меч — откуда ему тут взяться?! Нет, невероятно! Морок, видение, иллюзия! Чары, отводящие взгляд!

Однако и слишком близко подпускать этих тоже нельзя.

Послать десятка три демонов. В расход, конечно, послать, они не вернутся, но ничего не поделаешь.

Демоны принялись разворачиваться. Слава всем силам тёмным, они всё ещё слушаются.

Всадница на белом коне внезапно ударила своего скакуна в бока пятками, тот вскинул голову, заржал, ринулся прямо на Матфея.

Демоны ещё только разворачивались, но отчаянный приказ «Защитить меня!» они восприняли и поняли.

Вот только всадница с Деревянным Мечом не обратила на них ни малейшего внимания.

Взор Матфея словно прилип к плывущему сквозь воздух острию деревянного клинка.

Он даже не видел, как демоны и в самом деле сшиблись с теми всадниками, что мчались за предводительницей на белом коне; не видел ничего, кроме лишь этого острия.

Он приготовился к отпору, но тут всадница, не доскакав до Матфея ещё добрых десятка два саженей, вдруг резко рубанула вкось перед собой; рубанула пустоту, но Матфея вдруг обожгла дикая, никогда ещё не испытанная им боль; он опрокинулся, ослепнув, оглохнув, ничего не видя и не соображая, не слыша собственного крика — всё заполнила одна лишь боль.

Земля тяжело и трудно ударила его в грудь, в живот, прижала к себе, словно норовя раздавить, вобрать в себя ещё живым.

«Я не хочу!..» — кажется, закричал он, но крика этого уже никто не слышал.

Демоны бросились наутёк, дорога в небеса держалась, и они сейчас удирали по ней со всей быстротой, на какую были способны — и это Матфей внезапно увидел.

Никто из них не встал на его защиту без рун принуждения и угрозы.

Никто…

Боль разливалась, всё гасло; а потом взгляд его вдруг прояснился, боль стала уходить, и Матфей увидел — серый туман вокруг, без конца и без края, и возвышающийся над туманами холм, и низкий бревенчатый дом на вершине — мрачный, тёмный, да не просто тёмный, а с рухнувшей, провалившейся крышей, выбитыми окнами и сорванными дверями.

Он содрогнулся, хотел повернуться, броситься бежать — потому что там, в темноте, его поджидало нечто совершенно неописуемое, кошмарное; но мог лишь, рыдая и обливаясь слезами, влачиться против собственной воли к жутким развалинам.

Туман вокруг мало-помалу начал волноваться, а может, это Матфей заметил его волнение только сейчас; словно там, под серым покровом, ходуном ходили части какого-то неимоверно сложного и огромного механизма, протянувшегося, наверное, на всё сущее.

А потом прямо у подножия холма, у остатков сгнившей и повалившейся ограды на пути Матфея встал плечистый здоровяк в кожаном фартуке, с наголо бритой головой.

— Ну что, дурачок? — осведомился Трактирщик. — Обмануть меня думал? И меня, и Царицу свою? Эх, люди-людишки, не перестаю глупости вашей поражаться. Впрочем, как и уму, и хитрости тоже.