1

о плъку. Слово „плъкъ“, „пълкъ“, „полкъ“ имело в древнерусском языке несколько значений: поход, войско, сражение, сборище и народ. В данном случае „полк“ означает „поход“. Ниже в „Слове о полку Игореве“ слово „полк“ употребляется в значении „войско“: „зарѣза Редедю предъ пълкы касожьскыми“, „наведе своя храбрыя плъкы на землю Половѣцьскую“, „съ зарания въ пятокъ потопташа поганыя плъкы половецкыя“, „побарая за христьяны на поганыя плъки“. Еще раз в значении не „войска“, а „похода“, слово „плък“ выступает в фразе: „Были вѣчи Трояни, минула лѣта Ярославля; были плъци Олговы, Ольга Святьславличя“.

2

Игоря сына Святъславля внука Ольгова. Игорь Святославич, князь Новгород-Северский, родился в 1151 г. Он был сыном черниговского князя Святослава Ольговича и внуком Олега Святославича („Гориславича“) Князем в Новгороде Северском (небольшой город на восточной окраине Черниговской земли) Игорь стал в 1179 г. В 1198 г., после смерти Ярослава Всеволодовича черниговского, Игорь стал князем в Чернигове. В 1202 г. Игорь умер.

3

старыми словесы. Значение слова „старый“ в древнерусском языке имело особенно часто оттенок противопоставления этого „старого“ новому. Слово „старый“ означало чаще, чем „древний“, „прежний“, „отмененный“, „первоначальный“, „оставленный“ и даже „забытый“. Ср. „вда им волю всю и уставы старых (т. е. прежних, — Д. Л.) князь“ (Новгородская первая летопись под 1209 г.). В этом же значении „прежний“ слово „старый“ употреблялось в выражениях „старый мир“, „старая гривна“, „старая куна“, „старая межа“, „старая купчая“ и т. п. Предполагаем, что выражение „старыми словесы“ имеет здесь тот же оттенок значения: „прежними“, „оставленными“, „отмененными словами“. Эти „старые“ слова противопоставляются здесь, возможно, каким-то новым, теперь принятым.

4

трудныхъ повѣстий. По-древне-русски слово „труд“ означало не только работу, но и ратный подвиг, заботу, страдание, скорбь, горе (ср. ниже „синее вино съ трудомь смѣшено“), боль, болезнь, недуг (И. Срезневский. Материалы для словаря древне-русского языка, т. III. СПб., 1912, стр. 1007—1009). Прилагательное „трудныхъ“ мы переводим в данном случае как „печальных“, однако допусти́м и такой перевод — „воинских“, „ратных“ (от „труд“ — „ратный подвиг“).

5

Начати же ся тъй пѣсни по былинамь сего времени. „Былина“ — слово, встречающееся только в „Слове“ и в „Задонщине“ („начаша ти поведати по делом и по былинам“). Современное слово „былина“, как определение вида эпической поэзии, восходит именно к этому выражению „Слова“ и исполнителями „былин“ не употреблялось (сказители называют былины „ста́ринами“). Как явствует из контекста, в „Слове“ и в „Задонщине“ „былина“ противопоставляется вымыслу, „былина“ — действительность „быль“.

6

Боянъ. Как видно из контекста „Слова“, Боян — и певец, и песнотворец-поэт. Повидимому, он жил во второй половине XI в. Он помнил „первых времен усобицы“ — следовательно, был их современником; темы его песен не выходят за пределы XI в. Его песни были посвящены „старому Ярославу“ (Мудрому, умер в 1054 г.), храброму Мстиславу Владимировичу (Черниговскому и Тмутороканскому, ум. в 1036 г.) и его победе в Тмуторокани над касожским князем Редедей (1022 г.), прекрасному Роману Святославичу Тмутороканскому (умер в 1079 г.). Он был любимцем Святослава Ярославича и его сына Олега („Гориславича“). Возможно, что и многие другие исторические припоминания автора „Слова“, также касающиеся событий второй половины XI в., взяты из песен Бояна. Судя по тому, что автор „Слова о полку Игореве“ прекрасно знал поэтическую манеру Бояна, песни эти не были недолговечными импровизациями: они сохранялись около столетия и при этом с именем их автора — Бояна. Боян, следовательно, певец знаменитый. Жанр песен Бояна нам известен: это — „славы“ князьям („они же сами княземъ славу рокотаху...“). Они исполнялись под аккомпанемент гуслей (см. об этом статью Д. В. Айналова „На каком инструменте играл Боян?“. Труды Отдела древнерусской литературы, т. IV, М. — Л., 1940, стр. 157). Отношение автора „Слова“ к Бояну двойственное. Он признает его авторитет, называет его „вещим“ (иначе говоря, „волшебником“, „чародеем“ — см. комментарий к слову „вещий“), но отвергает его манеру воспевать, славословить подвиги князей, как неподходящую для данной печальной темы и слишком „старинную“ („старыми словесы“). Автор „Слова“ воспроизводит начало тех песен, которые Боян слагал в честь князей. Эти „образцы“ поэтической манеры Бояна дают отчетливое представление о бравурной поэзии Бояна. Этой придворной манере Бояна автор „Слова“ противопоставляет свою — „по былинам сего времени“, т. е. по действительным событиям (см. комментарий к слову „былина“) живой для себя современности. Как развертывает автор „Слова“ это противопоставление, см. в объяснительном переводе.

7

вѣщий. Слово „вещий“ означало в древнерусском языке не только „знающий“, „провидящий“, но также и „кудесник“, „волхв“. Ср. в Псковской второй летописи под 1411 г.: „псковичи сожгоша 12 жонке вещих“. Соответственно одно из значений слова „ве́щество“ было „колдовство“, „ворожба“, „чары“. „Есть ли за тобою вещество, рекше ведание некоторое, или чары?“ — спрашивал древнерусский духовник во время исповеди (А. И. Алмазов. Тайная исповедь, III. Одесса, 1894, стр. 166). „Ве́щицами“ называли колдуний. В покаянном номоканоне говорилось: „Вещица аще покается, лет 9, поклонов 500“. То же значение слова „вещий“ — „волхв“, „кудесник“ — имеет это слово и в прозвище Олега — „Вещий“, Летописец именно поэтому разъясняет, что Олега прозвали „Вещим“ — „бяху бо людие погани (язычники) и невеголоси“. Археологические подтверждения тому обстоятельству, что князья у славян иногда исполняли обязанности верховных жрецов, пользовались репутацией кудесников, см. в работе Б. А. Рыбакова „Древности Чернигова“ (Материалы и исследования по археологии СССР, № 11, М. — Л., 1949, стр. 34). Очень возможно, что „песнотворцы“ также пользовались репутацией кудесников (на дофеодальном этапе исторического развития это было обычным явлением). Вряд ли, однако, автор „Слова о полку Игореве“ влагал полностью это значение в слово „вещий“, но оттенок этого значения в этом слове во всяком случае здесь сохраняется. Ср. дальше о Всеславе Полоцком, — князе-кудеснике, князе-оборотне, связанном с древнерусским язычеством: „аще и вѣща душа въ дръзѣ тѣлѣ“.

8

растѣкашется мыслию по древу. Некоторые комментаторы предлагают читать вместо „мыслию“ — „мысию“, т. е. „мышию“, но с типичной для псковского произношения меной ш на с и в встречавшемся в Псковской области значении слова „мышь“ — „белка“. Впервые такое толкование предложил Карелкин в рецензии на перевод „Слова“ Н. Гербеля (Отечественные записки, 1854, т. 93, стр. 9—10). Оно было принято Н. Гербелем, Ор. Миллером, Всев. Миллером, Е. Барсовым, В. Н. Перетцом и др. Действительно, „белкой“ более соответствовало бы двум следующим членам сравнения: „сѣрымъ вълкомъ по земли, шизымъ орломъ подъ облакы“. Однако в „Слове“ белка называется „белкою“ же, а не „мышью“ (ср. „емляху дань по бѣлѣ отъ двора“). Вряд ли также следует предполагать, что псковский писец выполнял и функции редактора, заменяя в тексте „Слова“ исконные слова псковскими. Выражение „растекашется мыслию по древу“ понятно и без таких сложных предположений тем более, что псковское происхождение мусин-пушкинской рукописи „Слова“ отнюдь не доказано (акад. В. В. Виноградов и акад. С. П. Обнорский предполагают, что рукопись была новгородской). Ср. дальше в тексте „Слова“ о том же Бояне: „абы ты сиа плъкы ущекоталъ, скача, славию, по мыслену древу, летая умомъ подъ облакы“. Ср. также у Даниила Заточника: „ползая мыслию, яко змия по камению“. Чтение „мыслию“, а не „мысию“ подтверждается также и текстом „Задонщины“, где имеются различные отражения этого образного выражения с „мыслию“, а не с „мысию“ (указание В. П. Адриановой-Перетц: „Задонщина“. Труды Отдела древнерусской литературы, VI, М. — Л., 1948, стр. 218).

9

шизымъ орломъ подъ облакы. Ср. аналогичный образ в народной поэзии:

„Шизый“ вм. „сизый“, возможно, — результат того, что „Слово“ переписывалось на северо-западе Руси, в Пскове или в Новгороде, где мена „ш“ и „с“ обычна.