Книги

Драма жизни Макса Вебера

22
18
20
22
24
26
28
30

Когда Вебер умер, Мина испытала огромное потрясение. В отличие от Эльзы, которая держала в секрете свою связь с Вебером, Мина не только с гордостью заявляла: «Меня любил Макс Вебер!», но и после смерти Вебера ощущала и даже представляла себя его вдовой. Она так и осталась его вдовой, не выйдя замуж после его смерти. И не только вдовой, но и врачевательницей, учительницей, в определенном смысле матерью и верной подругой, в конечном счете спасительницей Макса Вебера из бездны безлюбовного мира, в котором он оказался в силу то ли своей природы, то ли особенностей развития. Надо сказать, что возлюбленная Эльза не захотела, да опять же в силу своей природы не смогла бы его спасти. Мраморная богиня не может спасти живого человека, а может только погубить, Эльза и выглядела мраморной богиней в сравнении с живой и теплой Миной. Роль последней в жизни Вебера не всегда видна и очевидна, но Марианна оценила ее, вписав посвящение Мине Тоблер в третий том «Хозяйственной этики мировых религий», появившийся в свет после смерти Вебера. (Первый том сам Макс Вебер посвятил своей матери Елене Фалленштайн, второй – жене Марианне Вебер, а третий и четвертый тома уже Марианна как душеприказчик умершего писателя и издательница его трудов посвятила соответственно Мине Тоблер и Эльзе Яффе.) Биограф Вебера Радкау очень точно замечает, что Мина воспринимала Вебера и любила его так, будто она у него была первой (R, 570). Так молодая пианистка любила импозантного профессора, который был на шестнадцать лет старше ее самой. Как видно из приведенной выше цитаты из ее письма (с. 216), она была еще и проводницей профессора в «джунглях» секса на пути его к собственному эротическому Я. Эльза так не смогла бы, она предпочитала предоставлять мужчинам решать свои проблемы самим.

Глава 7. «Болдинская осень» Макса Вебера

Расколдовывание – Рационализация как сверхидея – Opus magnum – Понимающая социология – Власть и господство (традиция, харизма, бюрократия) – «Промежуточное рассмотрение» – Эротика и сексуальность

КОНЕЧНО, о Болдинской осени говорится здесь фигурально. Имеется в виду, что как для Пушкина вынужденное пребывание в деревне по причине карантина стало самой плодотворной порой его творчества, так и у Вебера эти семь лет без Эльзы стали самым плодотворным временем всей его творческой жизни. Именно тогда были созданы самые значительные труды: «Хозяйство и общество» и многотомная «Хозяйственная этика мировых религий». Хотя это было время без Эльзы, оно было наполнено постоянным заботливым присутствием Марианны и любовью Мины Тоблер. Возникает вопрос: если основные труды Вебера писались без Эльзы, кого же нужно считать его подлинной музой, помогающей раскрыться его творческому дару без риска впасть в нервную катастрофу? Но оставим этот вопрос риторическим.

Расколдовывание

Расколдовывание – это своего рода пароль, по которому можно разделять своих и чужих в великой многовековой мировоззренческой борьбе сциентистов, рационалистов, позитивистов, атеистов и т. п., с одной стороны, и антисциентистов, иррационалистов, экзистенциалистов, религиозных философов, просто гуманитариев и просто верующих – с другой. Чтобы избегнуть слишком наукообразных терминов, скажем так: расколдовывание мира имеет место, когда усилиями логики и науки, прежде всего в варианте science (c. 85), мир зачищается до такой глубины и чистоты, что в нем не остается места для непознаваемых сущностей, таких, например, как Бог, душа, а также таких смутных для эмпирической науки персонажей (или сущностей), как боги, демоны, духи и пр., которые якобы управляют миром и человеческими жизнями. Таким образом, расколдовывание – это зачистка мира от непознаваемого.

Так вот, для нашего времени Макс Вебер – один из главных расколдовывателей, можно сказать, пророк расколдовывания. Для него этот процесс складывается из нарастающей интеллектуализации и рационализации мира. Он пишет в статье «Наука как профессия»:

возрастающая интеллектуализация и рационализация не означают роста знаний о жизненных условиях, в которых приходится существовать. Она означает нечто иное: люди знают или верят в то, что стоит только захотеть, и в любое время все это можно узнать; что, следовательно, принципиально нет никаких таинственных, не поддающихся учету сил, которые здесь действуют, что, напротив, всеми вещами в принципе можно овладеть путем расчета. Последнее, в свою очередь, означает, что мир расколдован. Больше не нужно прибегать к магическим средствам, чтобы склонить на свою сторону или подчинить себе духов, как это делал дикарь, для которого существовали подобные таинственные силы. Теперь все делается с помощью технических средств и расчета (ИП, 714).

Это замечательная и выразительная цитата, которая всюду приводится как идеальное описание процесса расколдовывания, на самом деле содержит одну очень важную оговорку, едва ли не ставящую под сомнение самое существо процесса расколдовывания. Вебер пишет: «Люди знают или верят». Это значит, что расколдовывание основано на вере, на которой, собственно, основана и магия, являющаяся главной мишенью для расколдовывателей. Но мы не будем здесь на этом останавливаться, поскольку это слишком большой и важный вопрос, о котором нельзя говорить бегло. Я, то есть автор этой книги, написал в свое время большую статью о постепенном, можно сказать, ползучем восстановлении прав и авторитета магии в современном мире, о его, этого мира, новом заколдовывании, которое сопутствует вроде бы тотальному господству науки и научного мировоззрения[41].

Расколдовывание придумал не Вебер. Он сам пишет о «великом историко-религиозном процессе расколдовывания мира, начало которого относится ко времени древнеиудейских пророков и который в сочетании с эллинским научным мышлением уничтожил все магические средства спасения, объявив их неверием и кощунством» (ИП, 142). Следующим грандиозным этапом расколдовывания мира стала Реформация. В разделе о протестантской этике мы даже поместили таблицу и комментарий к ней (с. 118), где прямо указано, что едва ли не главный смысл Реформации состоял в отмене сакраментальных, то есть священных вещей и ритуалов, то есть, по сути, пережитков магии и дохристианских верований в католицизме. Вебер разъяснял, иллюстрируя этот процесс, что истый пуританин даже у гроба своих близких отказывался от всех религиозных церемоний и хоронил их тихо и незаметно, «дабы не допустить никакого superstition, никакой надежды на спасение путем магических сакраментальных средств» (ИП, 142). Дальнейшее развитие религиозной жизни, по крайней мере, на Западе ведет в двух направлениях. Одно, развивающееся в некоторых протестантских сектах, идет к постепенному полному расколдовыванию, когда не только религиозная мораль, но даже сам Бог становится не нужным, а остаточные ритуалы превращаются в ритуалы совместности, служащие поддержанию общности, и только, или ритуалы успеха как такового. Более консервативные группы просто теряют свое влияние и свою духовную территорию, оставаясь островками заколдованности во все более и более расколдовывающемся мире.

Расколдовывание – один из важнейших процессов в современном мире, у него много псевдонимов: секуляризация, десакрализация, интеллектуализация, демифологизация, модернизация, рационализация и др. Последнее – рационализация – еще одно наряду с расколдовыванием ключевое слово к темам Макса Вебера.

Рационализация как сверхидея

Рассматривая в главе 4 «Протестантскую этику…» (ПЭ) Вебера, мы увидели, что религиозная этика направляет и организует (рационализирует) человеческое поведение, придает ему характерные черты и, в конечном счете, отливает его в форму институтов и организаций, которые, в свою очередь, способствует его устойчивости и стабилизации, и все это вместе порождает целостную историческую эпоху или, если применить марксистские термины, социально-экономическую формацию, называемую капитализмом. Я сознательно упрощаю дело, снимая все оговорки, уточнения, отметая более или менее частные возражения и пр., поскольку речь должна идти о сверхидее веберовского творчества. Вебер сам сформулировал эту сверхидею в небольшом тексте, который он назвал «Предварительные замечания» и предпослал новой публикации ПЭ (1920), ставшей первым томом «Хозяйственной этики мировых религий».

Для европейского человека, пишет Вебер, встает естественный вопрос: «Какое сцепление обстоятельств привело к тому, что именно на Западе, и только здесь, возникли такие явления культуры, которые развивались <…> в направлении, получившем универсальные смысл и значимость?» (ИП, 44). Далее он перечисляет важнейшие сферы жизни общества, где больше всего бросаются в глаза различия между Западом и другими, как он выражается, культурными регионами. Первая из них – наука. Эмпирические знания, тонкая мудрость, философское и теологическое размышление, глубина умозаключений – все это, считает Вебер, было и есть повсюду. Но нигде, кроме Запада, не сформировалось научное знание в его методически-рациональном аспекте: математическое обоснование астрономии у эллинов, рациональное доказательство в эллинской геометрии, механике, физике, рациональный эксперимент (Античность и Возрождение), лабораторная культура, рациональная химия, «прагматическая» историография (Фукидид), систематика и рациональные понятия в учении о государстве, рациональная теория права в схемах и формах римского права, каноническое право как таковое, то есть наука в том ее виде, в каком мы знаем ее сегодня. «Сегодня» здесь – начало XX столетия.

Другая сфера – искусство. Здесь можно процитировать одно из писем Вебера, которое Марианна Вебер приводит в предисловии ко второму изданию «Хозяйства и общества»: я буду писать, читаем у Вебера, «об определенных социальных условиях музыки, которыми объясняется то, что только у нас (курсив мой. – Л.И.) есть „гармоническая“» музыка, хотя у иных культурных кругов более тонкий слух и более интенсивная музыкальная культура» (ХИО, 1, 37). Гармоническая рациональная музыка, рациональный расчет в архитектуре «как основа стиля», рационализация живописи (перспектива), литература, «рассчитанная только на печать» – все это появилось на Западе. Следующая сфера – образование. Высшие учебные заведения, формально напоминающие западные университеты и академии, известны многим народам (Китай, страны ислама). Но рациональная систематическая подготовка к определенного рода деятельности, в частности научной, а также профессиональная научная деятельность, то есть работа специалистов – ученых, на которых по идее стоит современное государство и современная экономика, – это известно, согласно Веберу, лишь Западу. В других культурах, считает он (надо помнить, что этот текст писался более 100 лет назад!), есть лишь «начатки» этого явления. Далее – управление. Профессиональные чиновники, в частности даже специализирующиеся в определенной области и даже проходившие для этого особое обучение (как, например, в Китае), известны во многих культурах. «Однако полной зависимости всей жизни, всех ее политических, экономических и технических предпосылок от организации профессионально подготовленных чиновников, подчинения всего человеческого существования технически, коммерчески и прежде всего юридически образованным государственным чиновникам, которые являются носителями основных повседневных функций социальной жизни, не было ни в одной стране, кроме современного Запада» (ИП, 47). Далее – государство. Уже сословное государство, по Веберу, характерно лишь для Запада, как и впоследствии институт парламента. Вообще же государство как политическое учреждение с рационально принимаемой конституцией, рационально устанавливаемыми законами, управляемое профессионально обучаемыми чиновниками, известно лишь Западу, хотя, как постоянно предупреждает Вебер, «начатки» этого встречаются и в других культурах.

И наконец, хозяйство. Главное, что отличает западный мир в области хозяйства, – это капитализм, «самая судьбоносная» сила современной жизни. Нужно, конечно, пояснить веберовское понимание этого крайне многозначного термина, причем его же собственными словами:

«Стремление к наживе», «стремление к прибыли», к денежной прибыли, к наибольшей денежной прибыли само по себе ничего общего не имеет с капитализмом. Это стремление наблюдалось и наблюдается у официантов, врачей, кучеров, художников, кокоток, чиновников-взяточников, солдат, разбойников, крестоносцев, посетителей игорных домов и нищих – можно с полным правом сказать, что оно свойственно all sorts and conditions of men вcех эпох и стран мира повсюду, где для этого существовала или существует какая-либо объективная возможность. Подобные наивные представления о сущности капитализма принадлежат к тем истинам, от которых следовало бы раз и навсегда отказаться еще на заре изучения истории культуры. Безудержная алчность в делах наживы ни в коей мере не тождественна капитализму и еще менее того его «духу». Капитализм может быть идентичным «обузданию» этого иррационального стремления или, во всяком случае, его рациональному урегулированию. Но капитализм, безусловно, тождествен стремлению к прибыли в рамках непрерывно действующего рационального капиталистического предприятия: к постоянно возобновляющейся прибыли, к рентабельности (ИП, 47–48).

Чтобы четко усвоить, что представляет собой капиталистическая прибыль, надо запомнить следующее определение: «Капиталистическим хозяйственным действием прежде всего должно считаться такое, которое основано на ожидании прибыли путем использования возможностей обмена, т. е. возможностей (формально) мирного приобретения. Формально или на деле насильственное извлечение дохода следует своим особым законам, и нецелесообразно подводить его под одну категорию с действиями, ориентированными на возможность получения прибыли посредством обмена» (Там же). Далее Вебер рассматривает целый ряд не столько экономических, сколько социальных характеристик капиталистического типа хозяйственных действий, без чего нельзя объяснить историческое значение капитализма. Это: 1) рационально-капиталистическая организация (формально) свободного труда; 2) наличие формы рационального предприятия, ориентированного на товарный рынок; 3) разделение предприятия и домохозяйства; 4) рациональная бухгалтерия. Обо всем этом подробно говорится в ХИО.

Все это подводит нас к веберовской характеристике той самой специфики Запада, которую он описывает, перечисляя особенности развития всех этих сфер социальной жизни на Западе, приобретшие универсальное значение для всего мира. В чем эта специфика? В самом общем виде ее описание можно свести к нескольким тезисам.

1. Специфика культурного и социально-экономического развития Запада, придающая этому развитию универсальные смысл и значимость, состоит в рационализме Запада и западного образа жизни.