Резкое отличие от мужского характера эллинской культуры состоит здесь в том, что мужчина утверждает свою мужественность не перед другими мужчинами (как этому служат, например, традиционные поединки перед готовыми к сражению армиями), а перед эротически заинтересованной дамой, причем само понятие «дама» впервые конституируется именно посредством этой привилегии – права выбора эротического партнера. Если развить предыдущие соображения, можно сказать, что женщина – это сексуальный объект в рамках природной, крестьянской сексуальности, а дама – эротический объект или лучше сказать, эротическая конструкция в системе условностей эротики как сублимированной сексуальности. Впрочем, сам Вебер так далеко не заходил – мне пришлось немного развить некоторые его соображения.

Дальнейшее усиление специфической эротической чувственности связано с переходом от мужских агональных (от греч. agon – борьба) и потому близких античности конвенций Ренессанса, отбрасывающих средневековый христианский рыцарский аскетизм, ко все более невоенному интеллектуализму салонной культуры. В последней открытая или латентная эротическая чувственность и испытание кавалера в соперничестве с другими перед лицом дамы стали незаменимым средством полового возбуждения. Кроме того, начиная с «Писем португальской монахини», реальная женская любовная проблематика стала специфическим предметом духовного рынка, а женская любовная переписка – литературой. Наконец, последнее усиление акцента на эротической сфере произошло на почве интеллектуалистской культуры, когда она столкнулась с неизбежно аскетическим настроем профессионализма.

В таких условиях все то, что стало внеповседневным, в частности внебрачная половая жизнь, как то, что противостоит привычной рациональной повседневности, осталось для человека, полностью вышедшего из круговорота прежнего органического крестьянского существования, единственной связью с природным источником жизни. Таким образом, возникало мощное чувство мирского освобождения от всего рационального и повседневного, чувство блаженного триумфа, по своей глубине и радикализму в разных своих аспектах сходное с чувствами, характерными для разных направлений и ступеней религиозного неприятия мира. Здесь неизбежно возникала напряженность между религиозной и половой мистикой, особенно в условиях, когда религия спасения приняла характер религии любви – братства и любви к ближнему; здесь возникал криптоэротический союз, достигалась вершина любви – прямое и непосредственное проникновение души одного человека в душу другого. Столь противоположная всему объективному, рациональному, всеобщему безграничность в готовности отдаться служит здесь особому единству, когда одно единичное существо связывает в своей иррациональности с этим, и только с этим, единичным существом. Позже, через десятилетия после Вебера, эти идеи теоретически были разработаны в экзистенциальной теологии, в первую очередь у П. Тиллиха. Для него такое любовное сопереживание неизбежно ведет к абсолютным ценностным измерениям бытия, в пределе – к опыту постижения Бога. Духовная драма современного человека заключается, по Тиллиху, в утрате системы абсолютных ценностей, в потере Бога, в социальном и персональном отчуждении, которое у Вебера выступает в личине профессионализации и рационализации. Рассмотренный в аспекте эротики указанный особый смысл и тем самым ценностное содержание такого отношения заключаются в возможности появления общности, которая ощущается как полное единение, как исчезновение различия «я» и «ты» и настолько овладевает человеком, что ее символически называют таинством (таинство брака).

Но на самом деле сходство здесь – чисто внешнее психологическое сходство, игнорирующее реальные глубочайшие различия. Религия, признавая братскую любовь, отвергает эротику, а с ней вообще половую любовь, поскольку последняя является лишь симуляцией братской любви. На деле она остается элементом природной всеобщей борьбы если не за выживание, то за обладание, власть и господство. Здесь у Вебера не столько экзистенциальная теология, сколько натуралистическая (виталистическая) философия жизни. Остается только гадать, в какой степени следующее ниже описание «эротического отношения» есть результат рефлексивного, то есть в определенной степени объективирующего, философского осмысления, а в какой – прямая характеризация собственного переживания. Даже если речь идет об интроспекции, нужно признать, что это наблюдение, по тонкости не имеющее себе равных. Не хотел бы выдвигать необоснованных предположений, но как стилистически, так и по существу это веберовское описание кажется мне дополняющим и углубляющим соответствующее описание Мины Тоблер (с. 216) – мужское описание в пандан женскому описанию одного и того же «отношения». Только у Мины Тоблер господствует эстетическое, а у Макса – этическое переживание, правда замаскированное под этическую оценку эротического отношения религиозной этикой любви.

Конечно, остается вопрос, собственное ли это понимание Максом Вебером эротического отношения или веберовское описание восприятия этого отношения религиозной этикой? Я склоняюсь, как следует из сказанного выше, к первому варианту. Но это влечет за собой серьезные последствия. Выбрав первый вариант, мы заключаем, что, согласно Максу Веберу, в случае эротической связи, несмотря на внешнюю нежность ее участников друг к другу, их взаимную преданность и самоотверженность, их взаимную «человечнейшую самоотдачу», сама их связь по сути представляет собой «изнасилование души» менее «брутального» партнера более «брутальным». То есть фактически мы придаем этому описанию статус веберовской концепции сущности половой любви. (Однако суждений, подтверждающих или опровергающих эту оценку в «Промежуточном рассмотрении», так же как и в других работах Вебера, я не нашел.)

В чем различие религиозной братской и половой любви? В реальной жизни, говорит Вебер, эротическая общность не может быть создана и «легитимирована» (в совершенно неэтическом смысле) иначе как через таинственную предназначенность друг для друга – судьбу в высшем смысле слова. Однако для религии спасения эта судьба есть не что иное, как чистая случайность вспыхнувшей страсти. Возникающая при этом патологическая одержимость, идиосинкразия, нарушение чувства меры и всякой объективной справедливости должны представляться ей абсолютным отрицанием братской любви и покорности богу. Психологически, да и по смыслу эротическое упоение созвучно лишь оргиастической, внеобыденной, но в особом смысле мирской форме религиозности. Признание католической церковью заключения брака, copula carnalis, таинством является уступкой этому чувству. Мирская рациональная аскеза (аскеза профессионального призвания) признает лишь рационально регламентированный брак как одно из божественных установлений для безнадежно испорченных похотью тварей; рациональными целями в браке являются рождение и воспитание детей и взаимная поддержка в обретении благодати. Всякую рафинированность в эротике эта аскеза отвергает как наихудший вид обожествления тварного начала. В то же время она включает первоначальную естественную, несублимированную крестьянскую сексуальность в рациональный порядок тварного мира, правда, все ее страстные элементы считаются следами грехопадения, на которые, согласно Лютеру, Бог «смотрит сквозь пальцы», чтобы предотвратить худшее. А внемирская рациональная аскеза (активная монашеская аскеза) отклоняет даже это и тем самым всю сферу сексуальности как дьявольскую силу, которая угрожает спасению.

Вебер не стремился в «Промежуточном рассмотрении» создать какую-то цельную систему понятий, охватывающую взаимоотношения религии, сексуальности и эротики. Но если попытаться развить некоторые его приступы к теме и не доведенные до конца намеки, можно с условием некоторых оговорок прийти к выводу о наличии минимум пяти способов реализации сексуального влечения: 1) органическая природная крестьянская сексуальность; 2) ритуальная куртуазная эротика; 3) криптоэротическая религиозность мистического слияния душ (по Тиллиху); 4) крипторелигиозная эротика любовной страсти как судьбы и предназначения; 5) рациональная эротика «профессионалов». Все эти типы, за исключением, пожалуй, последнего, намечены в «Промежуточном рассмотрении». Приведенное на с. 268 описание формы любовной связи можно отнести к четвертому типу. Пятый тип – это отчужденная эротика «бездушных профессионалов» и «бессердечных гедонистов», как они описаны у самого Вебера в качестве предположительного развития современных тенденций культуры (с. 124). Но не только у Вебера; стоит обратить внимание на то, как описывает тип «постисторического» человека (люди как маски и роботы) член швабингского кружка космистов замечательный философ Людвиг Клагес (с. 344).

Ясно, что вся эта пятерка – чистые типы, то есть понятия, позволяющие дифференцировать и категоризировать встречающиеся в реальности любовные проявления, но не отражающие какие-то реально существующие типы любовных отношений. В реальности люди (как и изучающие их социологи) имеют дело с лицами и фактами, в которых смешаны, иногда на самый причудливый манер, признаки всех или некоторых из названных типов.

В заключение – о веберовском идеале любовного союза. Он характеризует его, описывая формы брака. Если не брать довольно грубое лютеровское толкование смысла брака, говорит он, самую удачную, подлинно человеческую интерпретацию внутренней религиозной ценности брака удалось сделать этике квакеров (в письмах Уильяма Пенна к жене). Согласно ей, с чисто мирской точки зрения «лишь идея этической ответственности, т. е. гетерогенная для чисто эротической сферы категория отношений, позволяет понять, что в ответственном любовном чувстве, проходящем через все нюансы органической жизни «вплоть до пианиссимо глубокой старости», в заботе и ощущении вины друг перед другом (в гетевском смысле) может заключаться что-то неповторимое и высокое. В жизни это редко удается в чистом виде; кому это было дано, тот должен говорить о счастье и милости судьбы, но не о собственной заслуге» (МВИ, 30; ХЭ 433). Эти слова следовало бы выгравировать на мраморных стенах дворцов бракосочетаний по всей стране. Нет, правда, уверенности, что все брачующиеся поймут, о чем речь. Мы же легко можем видеть, что в общем и целом такая позиция сочетается с мыслями, неоднократно высказанными Вебером раньше.