Письма и записочки

За отправную точку любовной переписки нужно взять дату 5 ноября 1918 г., когда, согласно записи Эльзы, специально сделанной для Баумгартена (с. 282), сближение, о котором мы писали выше, достигло максимума, то есть Макс и Эльза стали любовниками. Хотя, если честно, Баумгартену при всей кажущейся основательности опубликованных им материалов не во всем можно доверять. Так, относительно встречи в Венеции, сравнив венецианское преображение Вебера с венецианским же духовным преображением Дюрера, Баумгартен вызвал долгие и неразрешимые споры почитателей и биографов Вебера относительно того, стали или не стали Макс и Эльза любовниками уже тогда, 10 октября 1909 г., когда произошла прогулка на гондоле. Возможно, и там, и здесь Баумгартен намеренно создает впечатление, что да, это произошло, но затем оказывается, что материалов для однозначного вывода не имеется. (Пусть только не говорят, что это не имеет ровно никакого значения, были они любовниками или не были, что не надо, мол, копаться в грязном белье героев, а нужно сосредоточиться на их общезначимых достижениях. Я такой точки зрения не придерживаюсь, полагая, что не может быть неинтересно биографу то, что для героя его рассказа было жизненно важно.)

Итак, 5 ноября 1918 г. Авторы предисловия к последнему тому писем Вебера пишут, что после этого дня письма Вебера к Эльзе Яффе стали по-настоящему любовными. Но на самом деле они еще на стали таковыми. Письма, датированные ноябрем и декабрем, не выглядят полностью любовными. Первое после 5 ноября письмо Эльзе от 12 ноября начинается так: «Дорогая Эльза, спасибо за Ваше изящное и очень обрадовавшее меня письмо…» Дальше он выражает ей сочувствие, предполагая, что ее беспокоят революционные события в Берлине, поскольку там сейчас находится Альфред, затем немного говорит о политике, потом в шутливом тоне обсуждает возвышение Эдгара в ранг министра Баварской республики и даже просит разрешения обращаться к ней «Ваше превосходительство», и лишь пара фраз в конце намекает на то, что случилось между ними или должно случиться: «О работе пока нет речи, не могу сосредоточиться ни на себе, ни на чем-то еще. Как и когда это изменится, можно только гадать. Но должно же ведь наступить время, о котором не только можно будет сказать „тогда была весна“, но кое-что из продолжения тоже станет действительным…» (MWG II/10, 298). Если вернуться к 102-му сонету, легко увидеть, что Вебер намекает на пору зрелости, когда соловей умолкает, и этот намек кажется даже чересчур прямым для Вебера. Особенно если прочесть следующую за ним фразу: «Даже если возможно – и я ничего не имел бы против – в уютной удаленной и уединенной мансардной каморке» (Ibid.). Это, прямо скажем, нескромное предложение замужней даме и как-никак жене министра, конечно же, навеяно еще свежей памятью о музыкальных субботах у Мины Тоблер в ее мансардной квартирке на Бисмаркштрассе, 17 в Гейдельберге. Кажется просто невообразимым, что это пишет тот же человек, который четверть века назад обращался к своей невесте словами «великодушный товарищ» и звал ее выйти «из тихой гавани резиньяции в открытое море» (с. 25); вот как преобразила профессора Вебера пианистка Мина Тоблер с ее музыкальной одаренностью, жизнелюбием, здравым цинизмом и здоровой сексуальностью! Именно Мина Тоблер переправила его обратно с того берега болезни на этот берег полной и полноценной жизни. Бог ее за это вознаградил – ее имя не потерялось в безвестности, а стало рядом с именем Макса Вебера.

Но даже нескромные намеки еще не делают это письмо любовным письмом, тогда как следующее сохранившееся письмо, датированное 20 декабря и отправленное из Берлина, может свидетельствовать о том, что уже любовники стараются найти способ существования в сложной окружающей социальной среде. Уже и обращение совсем другое: «Возлюбленная Эльза»! Здесь два момента, на которые обязательно надо обратить внимание. Первый: Макс Вебер отчитывается перед Эльзой относительно уничтожения ее письма, то есть «волшебно прекрасной и трогательной» любовной записки, он «уничтожил ее только сейчас», поскольку раньше «не поднималась рука». Именно потому, что Вебер уничтожал по требованию Эльзы все ее письма и «записочки» («записочки» наряду с письмами входили в репертуар любовной коммуникации Эльзы), описывать их роман можно только с одной стороны – со стороны Макса; невозможно знать, каков был ответ Эльзы на его любовные излияния. Ее же требование уничтожать ее письма и записки не должно удивлять – оно соответствовало желанию Эльзы хранить в секрете свои любовные связи, поскольку, согласно ее же объяснению, это было необходимо для сохранения видимости благополучия ее брака с Эдгаром Яффе, о чем мы уже упоминали. И здесь мы переходим ко второму из моментов, на которые нужно обратить внимание, а именно на возможности осуществления любовной связи в реальном социальном окружении. Маяковский писал о своей жизни: «…любовная лодка разбилась о быт»; Максу и Эльзе предстояло провести любовную лодку сквозь рифы и водовороты быта. Быт, конечно, надо понимать не примитивно, в смысле жилплощади и удовлетворения текущих потребностей, а в смысле отношений с близкими людьми. Эльза оказывается здесь гораздо требовательнее, тоньше и искушеннее, чем Макс. Вебер признается Эльзе:

Это довольно большое письмо, и здесь я даю его отрывками, так сказать, пунктиром. Почему оно важно? Потому что именно здесь можно видеть, как под воздействием любимой женщины умудренный и теперь уже (после годов с Миной Тоблер) мужественный и уверенный в себе Макс Вебер безоговорочно и даже радостно принимает выстроенную Эльзой картину мира и единственно возможный в этой картине стиль любовной связи. Главное в этой картине – мотивы участников. Мотивы Макса Вебера – безоговорочно любить и безоговорочно подчиняться. В таком случае решающими становятся мотивы Эльзы. Любовь к Максу здесь вне сомнения, никакая не платоническая любовь, а вполне телесная сексуальная связь. Но как должны любовники «сексуально связываться»? Это всегда главный вопрос. Должны они образовать новую семью? Должны они жить вместе в незаконном сожительстве, как Эльза живет с Альфредом? Напомню: Альфред ведь никуда не девался, Эльза по-прежнему его подруга, спутница жизни, он, судя по всему, совсем не в курсе нового романа, так же как не в курсе пренебрегаемый муж – Эдгар. Что же им остается? Встречаться для любовных соитий в потаенных местах, в какой-нибудь, например, мансардной каморке или вообще в отелях? Первые два варианта сразу отпадают. Любовники не могут жить вместе ни в брачном, ни во внебрачном союзе. Из приведенного выше письма видно, почему это не может сделать Эльза – из-за необходимости сохранять видимость брака с Эдгаром (детям нужен отец). Из-за этого даже ее сожительство с Альфредом не является в полной мере сожительством, поскольку они живут всегда в разных квартирах, а зачастую и в разных городах. Ну а относительно Марианны высказывается сам Вебер в том же самом письме. «Ты знаешь, – говорит он Эльзе, – какова Марианна и как она умеет справляться с повседневностью. Невообразима моя благодарность ей в этом смысле, ибо без нее с какой-нибудь другой женщиной в такой же ситуации я бы (к сожалению) с этой ситуацией не справился» (Ibid.). (Я оставляю без внимания, что в этой последней цитате подразумевается не та повседневность, с которой приходилось бороться Эльзе; но для наших целей это не имеет значения.) Ну а если первые два варианта (брак и внебрачное сожительство) отпадают, остается только тайная связь и редкие встречи с жаркими объятиями в отелях или (иногда) в чужих квартирах. Были, наверное, еще встречи в доме Эльзы под Мюнхеном, но они были возможны, когда Марианна была в отъезде и Макс мог не ночевать дома. А просыпаться вместе они могли только в отелях. Нужно только себе представить, что любовница – замужняя женщина 45 лет, мать четверых детей, жена крупного коммерсанта и министра, а любовник– знаменитый мюнхенский профессор 56 лет. Это была в полном смысле слова тайная связь, стиль которой был продиктован Эльзой. Мотивы ее вроде бы понятны, но если вспомнить, что после того, как в 1920 г. умер Макс Вебер, а в 1921 г. – Эдгар Яффе и причина избегания совместной жизни с Альфредом вроде бы исчезла, Эльза все равно настояла на «апартеиде» – они вроде бы были вместе, но по-прежнему жили раздельно, в разных квартирах, пусть и на одной лестничной клетке. Можно пошутить, что они общались главным образом по переписке, потому что количество писем между ними, особенно писем Альфреда Эльзе, сохранившихся в разных архивах, достигает нескольких тысяч. Так или иначе связь Эльзы и Макса была организована, как явствует из цитированного выше письма, Эльзой и «под Эльзу».

Любовный контракт

Макс против этого не возражал и не мог возражать, о чем свидетельствует заключенный им с Эльзой полусерьезный договор, пункты которого сформулированы в письме, датированном 14 января 1919 г.

Для лучшего понимания договора нужны некоторые пояснения. Прежде всего (*) о насильственном мире, навязанном Эльзой. Недавно кончилась война и был заключен насильственный несправедливый, по мнению немецкой стороны, Версальский мир; в Версаль в составе экспертной группы ездил и Макс Вебер (с. 327), именно поэтому его договор с Эльзой обрел такую причудливую форму. Кроме того, это и косвенная оценка самого договора и отношений его сторон. Когда Вебер пишет: «…я не располагаю ни строчкой Вашей руки» (**), это подтверждает исполнение требования Эльзы уничтожать ее письма и записки. Фраза в скобках «все, что Ты делаешь, я не могу осуждать – это всегда благо» (***) подразумевает больше, чем в ней прямо сказано. Надо обратить внимание на выделенное самим Вебером Ты, хотя в самом письме и даже в тексте договора он обращается к Эльзе на Вы. Это неожиданное Ты объясняется тем, что в скобках здесь парафраз первой строки известного пиетистского гимна Was Gott tut, das ist wohlgetan! Переводится это обычно так: «Что Бог делает, все – благо». А у Вебера здесь обращенное к Эльзе Was Du thust ist… wohlgethan. На месте Бога здесь у Вебера – Эльза. А к Богу не обращаются на Вы, особенно у протестантов. И эта косвенная цитата должна сказать умной Эльзе, а также говорит тем, кто читает сейчас это письмо, очень многое относительно сущности любовного контракта, потому что далее в гимне следуют такие слова:

(Текст и перевод здесь по сайту, где собраны тексты кантат Баха. Этот стих из кантаты «На 3-е Воскресенье по Пасхе»[47].)

Далее (****) – об обязанности сообщать. В тексте договора стоит Anzeigepflicht. В этом случае требование сообщать – не продукт договоренности частных лиц, а правовая категория, предписывающая гражданину информировать власти об определенных событиях или явлениях; нарушение этой обязанности подлежит преследованию по административному праву. И наконец (*****), о Юдифи. Так звали героиню романа Готфрида Келлера «Зеленый Генрих», сходство с которой Макс Вебер увидел в Мине Тоблер еще в начале их любовной связи и с тех пор часто называл Мину Юдифь. Легко видеть, что этот договор, грамотой о ратификации которого должно выступать приводимое письмо, имеет весьма односторонний характер: все обязанности налагаются на Макса Вебера, причем многие весьма нелегкие, например обязательство молчать, которое Веберу, прирожденному златоусту и краснобаю, выполнить было нелегко. В то же время противоположной стороне, то есть Эльзе, не предписывалось никаких обязанностей, ей принадлежали только права, пользование которыми она к тому же могла регулировать по своей воле.

Но это знаменитое письмо от 14 января 1919 г. не исчерпывается ратификационной грамотой. За ней следует еще один абзац. Итак, пишет Вебер, завершив изложение параграфов договора, «результат примерно таков: в „Айвенго“ есть некий пастух с железным кольцом на шее, на котором выгравировано „этот пастух принадлежит Седрику – вождю саксов“. Ну а я ношу невидимый ошейник с надписью, гласящей: „этот ткач льна является собственностью высокородной Эльзы фон Рихтхофен“. Это на случай, если некто начнет перед дикой гордой дочерью рыцаря-грабителя разыгрывать роль „глубокоуважаемого профессора“ <…> И чем надменнее ты будешь удерживать меня этим ошейником, тем крепче он будет становиться – да и что за глупостью было бы предать тебя (Ты это знаешь!) – и тем радостней мне будет его носить» (MWG II/10, 391–392). Эта и многие другие фразы из писем Вебера Эльзе Яффе дали некоторым комментаторам, в основном психологам и журналистам, основание говорить о мазохизме Вебера. Конечно, ошейник ведь является неотъемлемой деталью какого-нибудь мазохистского набора из секс-шопа. Не хватает только кнута и кожаных трусов для до́мины. На самом деле роковая страсть Макса Вебера – это по разряду не сексопатологии, а социологии господства.