В АТВ критикуют сценарии Славкина, и мне пришлось заняться поисками дополнительной информации по 1950 году. Листал дневники Чуковского и Пришвина, поднял свои. Непутевая жизнь. Отец в лагере, мать ездила к нему, я оставался один, куча друзей, девочки, танцы, футбол, книги, стихи, проблемы в школе, «выделялся, как писал классный руководитель, недостаточные волевым напряжением, размагниченностью…». Из личного, не школьного дневника: «Грусть и тоска. Какая-то злоба на всех…». А винить надо было прежде всего самого себя — за леность, отсутствие целеустремленности, за чрезмерные юношеские удовольствия и т. д. Но в зрелые годы я искупил все свои грехи, став трудоголиком, фанатиком своих литературных увлечений… И остается подверстать признание Мих. Козакова: «К женщинам поостыл. Глаз ценит — сам спокоен…».
Никак не освою итальянскую пишущую машинку «Оливетти» — много загадочных клавиш, — и видно к тому же, что я к технике туповат. Впору подпевать 5-летней девочке, которую услышал в нашей роще:
30 сент. в «Капризе» участвовал в заседании редакционного совета, куда меня ввели вместе с дизайнером Михаилом Пономаревым, Мариной Коростылевой, президентом какого-то Леди-клуба, и художницей по куклам Юлией Вишневской. Три битых часа, как сделать журнал классным. Я все свои дела решаю сам с собой, а тут дискуссии, споры. Смешной случай произошел с Ще. Соседка Ира встретила и подивилась новому замшевому пальто:
— Где купила?
— В Италии.
— Ты еще сказала бы: в Париже!..
Подтекст такой: ну, совсем завралась! Какая Италия? Кто туда может поехать из нашей пенсионной братии, все пребывают в нужде. И со мной приключился казус: то ли потерял 50 тысяч одной бумажкой, то ли вытащили. Расстроился, конечно, а потом вспомнил Виктора Шендеровича, его стихи, и успокоился:
Известный чтец и лауреат всяких конкурсов Валерий Абрамович Токарев (он с 1922-го) изъявил желание со мной познакомиться, и мы мило поговорили с ним на редакционном диванчике в «ВК», в основном, о положении дел в нашей культуре и о том, что ему нужен импрессарио, а мне — менеджер. И что вообще, сейчас трудно жить и работать творческим людям.
Купил за 390 тысяч «Хронику человечества» (1.198 стр., вес почти 5 кг) и радуюсь ей, балдею от полиграфии и информации, и вношу кое-какие даты в свою мировую историю. Смешной звонок в «Культуру», позвонил туда по поводу гонорара, а в ответ: «Мы вас очень любим, но денег нет…».
В субботу 5-го были на вечере Вознесенского в зале Чайковского. Большого бомонда не было (Эрнст Неизвестный, Белла Ахмадулина и еще кто-то). Цветов было много, но концерт оказался провальным. Начал читать активно, а потом Андрей поплыл, стал забывать слова. Хотя оно и немудрено, к примеру, строки из поэмы «Кара Карфагену»: «Хакамада — интеллигентесса. Хоть дуринда Барбара Стрейзанд, но она — блендамед прогресса!..». Снова словесное выкрутасничанье… До выступления зашел к Андрею за кулисы: дергается, мечется, жалуется: «Приходится делать все самому, никто не помогает». Это — ему. А мне?!.. Вознесенский, как мне кажется, изо всех сил пытается удержаться на волне популярности, и отсюда книга для гадания. В поэтическом соревновании он явно проигрывает Бродскому.
Ну, а я, сердечный, по-московски, сердешный? По-прежнему бьюсь в кругу прессы и радио, иногда и ТВ. В радиокомпании «Москва» записывался у кого-то маститого, не незнакомого мне, режиссера, и он меня часто поправлял: надо выговаривать четче. Я протестовал, а он мне сказал: «Для других это нормально, но не для вас, вы считаетесь одним из лучших, у вас свое эмоциональное лицо, вы — личность, индивидуальность.
Еще одно приглашение в «Арт-фонарь» — одно из дочерних изданий Аифа. Мясницкая, 42, «Барышников дом», построен Матвеем Казаковым в начале XIX века. П-образный особняк, портик с колоннами коринфского ордера. В 1823–1824 годах здесь жил Грибоедов и писал «Горе от ума». В доме бывали Кюхельбеккер, Денис Давыдов, композитор Алябьев и другие знаменитости. А сейчас огромная зала разбита на маленькие сектора, блоки, где сидят девочки и мальчики и пальчиками стучат по клавишам. Новое поколение журналистов, «племя молодое, незнакомое»… В «Арт-фонарь» отвез фрагменты культурной панорамы первого десятилетия XX века.
В «ВК» вышел мой любовный календарь и Щекин «Перстень княгини». Встреча на одной полосе супругов — Юрия Безелянского и Анны Харашвили (Ще выступила под своей девичьей фамилией). Ще буквально плакала от нахлынувшего счастья… Ще поехала в редакцию за газетами, а там ее встретили словами: «Это вы?! У Юрия Николаевича жена такая красавица, да еще и пишет!..». И я горжусь, что заставил Ще — филолога! — писать, а ведь ленилась и не хотела…
Не исчезает тема Рюрика. Мать Гали Мишты работает на пароходе и читает отдыхающим из радиорубки фрагменты из «Рюрика» — бешеный успех. А еще «Лева из Могилева» морочил голову: хотел переиздать Рюрика и сулил 15 миллионов. А потом сказал: не получилось… Вот и «Новое книжное обозрение» просуществовало немного и тикнулось. Такие вот времена…
Да, в магазине «Москва» видел свою «Любовь и судьбу», стоит в интересной компании: справа — Козьма Прутков, слева — «Аплодисменты» Людмилы Гурченко.
Главное событие: купили дубленку для Ще мышино-голубоватого цвета за 3,5 млн. — гонорар за «Старую квартиру» и за Коллонтай в «Космополитэне». Ще в восторге… А 26 окт. показали «Старую квартиру» — 1948 год, где по поводу, кто изобрел радио — Попов или Маркони, так, я кричал: «Нет, Маркони!..». Но еще смешнее то, что жена, Светлова Вероника (ей 80 лет), смотрела сначала «Старую квартиру», а потом «Королеву Марго» и сказала Владимиру Александровичу: «Смотри, твой Безелянский стал научным консультантом у королевы Марго».
И были на выставке в Химках и дома у Нодара Мануйлова. Любопытные навороченные, синтетические картины и живописные работы по Италии. Он рисует, я пишу. Нормальная пенсионная жизнь…
Время перевели на зимнее. Во всю осень. Сегодня +6, полуясно, полупасмурно, сухо, на березе колышутся последние сморщенные шафранно-желтые листочки. По осени радикулитные боли, обвязываюсь шерстяным платком. Болит правое плечо. Стынут ноги. «Возраст, батенька, возраст!..».
Появились еще одни манящие призраки: приехали ко мне домой две дамы — режиссер Саида и продюсер Татьяна, — уговаривать меня делать программы о женщинах на каком-то региональном канале для стран СНГ. Не только писать сценарии, но и вести программы, как Радзинский. Короче, хотят заиметь своего Радзинского. А еще некая Виктория Подберезко смущала приглашением о сотрудничестве с иллюстрированно-литературным журналом «Салон». А сам я пытался пристроить свою книгу о Москве на книжной ярмарке «Динамо» и вел предварительные разговоры с несколькими издательствами — «Золотой теленок», «Русич», «Присцельс», «Рипол-Глобус». Все дружно кивали головами «да, интересно», но дальше этого «интересно» дело не шло. А еще сотворил 16 страниц про подругу Ленина — Инессу Арманд. По ТВ смотрел легкий французский фильм «Галантные дамы», в одной из ролей — Изабелла Росселлини, дочь великого неореалиста итальянского кино Роберта Росселлини и актрисы Ингрид Бергман. Итало-шведское дитя. Надо сказать, что женская тема ныне заняла доминирующее положение везде — в кино, на ТВ, в газетах и книгах. Раньше патриотизм, а теперь — бабы, грубо говоря.
Это строки Алексея Сниткина. Был такой поэт во времена Полонского и Фета. А вот Бальмонт: «Альков раздвинулся воздушно-кружевной, она не стала мне шептать: «Пусти… Не надо…». Ну, и закончим строчками Владислава Ходасевича: