Пескова и «пенаты» — это мои «Двенадцать стульев».
Сплошной конвейер дел, карусель тревог и забот, печатная фабрика на дому, — вот что такое моя пенсионная жизнь.
Пачка книг «Любовь и судьба» была увезена в Вытегру на Клюевские чтения и там была продана и раздарена. Сею доброе, разумное, вечное. Одна из книг досталась внуку Есенина (внуку — от кого?). Звонили из Петербургского ТВ: помогите достать книгу о Рюрике, она крайне нужна, а в Питере ее не сыщешь…
На 1 августа сочинил строки Ще:
Отмечали в Калистово под «Мукузани» и ели холодный борщ. Пришлось подписывать купленные Мариной книги, за одной пришла соседка по даче лично. Был слышан шепот: «Сестра приехала… А мужу нее писатель…». В этом было что-то из чеховского сюжета.
2 авг. еще одна телебригада (Ирина Кленская и Людмила Соловейчик). Потом охи: «Какой у вас светлый, теплый дом, так было приятно с вами общаться…» и т. д. Гуляя в роще, встретили Женю Рейна. Зашел разговор о Вознесенском. Я сказал, что он хотел мне помочь в раскрутке и… На что Рейн: «Вознесенский — человек холодный, он никому не помогает, кроме авангардных поэтов и то, только для того, чтобы утвердиться в качестве отца Авангарда».
Вчера утром на «Волге» повезли на Шаболовку (4-й канал, «Российские университеты»). Старое здание ТВ, построенное еще в 30-х годах. Следы запустения и маленьких денег. По студии бродят актеры и кошки. Но вот эфир. Кленская представляет меня как человека-архив и как человека-календарь. Назвали груздем — полезай в кузов: я рассказываю о датах на 4 августа: королева Маб, Наполеон и Жозефина, читаю строки Шелли:
Затем следующий гость — режиссер Владимир Андреев и его актеры — и плохо, — сцену из «Марии Стюарт». Потом какой-то исполнитель цыганских песен и в заключении — снова я, сказал, что цыганские песни напомнили мне Бодлера, и вижу, как у Кленской глаза полезли кверху. Однако Бодлера я вплел изящно, и после окончания программы технический персонал студии мне аплодировал. Андреев долго жал мне руку, — понравился?.. Домой меня отвезли в большом 8-местном «Форде». Ассоциативная память тут же подсказала строки Маяковского:
Ну, а дальше в стиле Владимира Владимировича: «Мистер Форд — отдайте! Даст он — черта с два!». «Мария, дай!..», «Мистер Форд — отдайте!..». Большой проситель был этот Маяковский!..
Какое-то лихо в лице Отара Кушанашвили занесло меня в клуб диско «Утопия» на первом этаже к/т «Россия», в программу «Партийная зона». Адский грохот и непривычная молодежная обстановка, — и зачем выступать, что-то говорить? Неожиданно в клуб завалилась группа звездных хоккеистов (Фетисов, Буре и др.) и писатель, к моему огромному удовольствию, оказался не нужным. Причем перо, когда есть клюшка с шайбой! Получил гонорар и распрощался с партийнохоккейной зоной. Выпивают, танцуют, и я был явно лишний…
Другое дело — визит на следующий день на квартиру к Татьяне Ивановне Лещенко-Сухомлиной. Жутко запущенная квартира: хлам, хаос, картины и книги. Несмотря на свои 92 года, Татьяна Ивановна очень живая, с горящими глазами и великолепной памятью. «Юрочка, сейчас я вам подарю рассказ, но обязательно сделайте ссылку на меня…». Далее последовал рассказ, как Борис Пронин лично Татьяне Ивановне рассказывал об Идочке Рубинштейн. А еще детали про Лилю Брик…
Необходимая справка для молодых читателей. Татьяна Ивановна Лещенко (по мужу Сухомлина) — удивительная женщина с удивительной судьбой. Переводчица, певица, актриса. В 1932 году перевела на русский одну из самых знаменитых и читаемых книг XX века «Любовник леди Чаттерлей» Лоренса. В 30-е годы вернулась в Россию из Франции. В 1947 году ее арестовали. После ссылки не сломалась и вернулась к активной жизни.
В «Работнице» вышел Тютчев, в «Капризе» набрали «Бандито д’А Моро на дорогах Италии», идут рубрики в «ВК», «Вечорке» и «Огоньке». Напряжение и труд позволили купить дубленку — первую в жизни — в 64 года (цена: 2.905.000 руб.). Новый русский?.. А тем временем в Грозном идут страшные бои. А что Ельцин? А Ельцин в Барвихе по аналогии: Ленин в Горках.
Пропускаю всякие дела и встречи, а отмечаю поездку в Александров 15 августа, по итогам которой написал материал: «Александров, Слобода, Цветаева».
Очередное заявление Витеньки: «Я сижу в засаде и жду». А я, напротив, в поиске, в бою, в труде…
Из потока разного выберу: по приглашению Льва Гулько попал на 6-летие «Эха Москвы» в баре-столовой президента в комплексе зданий ЦК. Столы ломились от еды и напитков. Немного посидел и ушел. Совесть заела: перед глазами стояли голодные, не получающие давно зарплату шахтеры Приморья. Одни жируют, другие недоедают. Увы, так было испокон веков. Так было всегда.
Услышал загадочную фразу из уст работника нашей котельной: «До белых мух будете прессовать и никогда не сдадите!». Фраза для мистического романа, но я романов не пишу.
Хлюпаю носом, болит спина, а завтра читать по радио бодрым голосом. В тени за окном +16.
Неделю болел и неделю работал. В январе 1966 года Фаина Георгиевна Раневская записала: «Если бы я вела дневник, я бы каждый день записывала одну Фразу: «Какая смертная тоска…» И все…».
У меня нет смертной тоски. У меня одна работа. Трудоголик, одним словом. И даже когда болею, не расстаюсь с машинкой и печатаю напропалую. И вздрагиваю от криков соседки Светы: «Маша, не ходи!», «Вася, что ты делаешь?!». Звуковая террористка. Руководит детьми. Чтобы заглушить ее голос, включил Эхо, там другое — Алла Баянова поет: «Т ихо струится слеза…».