— Сто тысяч за каждую программу.

— Нормально.

— Больше платим только Виталию Вульфу… но вы же не Вульф…

Нет, я не Вульф, но я учусь на Вульфа. Хотя, если отбросить юмор, я пишу лучше, чем он, а он говорит лучше (пока), чем я.

Позвонил Вере Васильевой и поблагодарил за спектакль. А она рассыпалась в комплиментах о моей книге: интереснее и лучше, чем у других — короче, объемнее, информативнее, эмоциональнее… Мнение народной артистки СССР. Для баланса получил «отлуп» от профессора Комиссаренко и доцента Чекуновой в письме в редакцию журнала «Вопросы истории» на книгу «От Рюрика до Ельцина»: «Историей у нас нередко спешат заниматься люди, дилетантизм которых в познании прошлого прямо пропорционален их самоуверенности…». Подтекст: по исторической поляне должны гулять только историки-профессионалы, а любителям и дилетантам вход запрещен. Табу. Ферботен. А эти историки пишут занудно и вяло, хоть святых выноси!..

7 июля

Как написала «МК»: ЗЮГзаг преодолен! Что дальше? «Россия сыграла в русскую рулетку и выиграла». Короче, пронесло. Коммунистический камбэк не состоялся…

Больше на политику не отвлекаюсь и снова плыву по рабочим волнам. В «Космо» вышла Мария Савина, для «Работницы» сделал Сашу Черного. По радио читал московский календарь и вставил в него стихи Вадима Шефнера:

Не надо, дружок, обижаться, Не надо сердиться, ей-ей, На сверстников и домочадцев, На старых неверных друзей. Давай лучше жизни дивиться И в добрые верить дела, Глядеться в знакомые лица, Как в праздничные зеркала. Обиды все — мелочь такая, Обиды ничтожны стократ Пред вечными теми веками, Что всех навсегда разлучат.

Обиды? А зависть? Встретил Виталия Соболева, он сходу заявил, что на телевидении не снимается и книг не пишет. А далее с «доброй» улыбкой: «Я теперь все знаю о тебе. О Льве Николаевиче ничего не знаю, а вот о Юрии Николаевиче все теперь известно, что пишет, что ест, как обстоят дела дома и так далее». И стал изображать пародийного интервьюера: «А что вы скажете об этом?.. А что вы думаете о том?». Я на все это, вроде бы, и не обиделся, но какой-то осадок остался. Ну, а что Виталию Сергеевичу помешало добиться известности? Лень? Отсутствие целеустремленности? Таланта, наконец? В Комитете радиовещания, где мы работали с ним, было много способных ребят, и никто из них почти ничего не добился, так и остались безымянными пропагандистами «советского образа жизни».

На Москву нагрянула жуткая жарища, под 35 градусов, пришел знойный воздух из аравийских пустынь. А тут пришлось идти в «Работницу» и «Огонек»:

Это улица Башиловка? Нет, это улица Шпариловка.

Взорвали два троллейбуса — ответ на действия федералов в Чечне… Фотокор «Нового книжного обозрения» снимал меня в арбатских переулках у маленького памятника Пушкину. Я и Пушкин, — это прямо для Соболя. Лена Сылко пытается пробить мои программы на ТВ. Боюсь, что это всего лишь теле-мираж. А я сам продолжаю печатать и печатать. На кухне. Форма одежды: трусы, тапочки и очки, и ничего более, — жара!.. Материалы продолжают выходить в газетах и журналах. В субботу от жары спасались в Калистово, у Болдинских. Аркадий пересказывал мне содержание газет, которые я давно прочитал.

19 июля

Вместе с Песковой были в прямом эфире на Эхо у Оли Галицкой в программе «Уют-компания». Я даже почитал пару стихотворений Агнивцева, в том числе «Почему обезьяны не могут любить прекрасных дам»:

«Все, что требует от мужа эротический регламент, все у вас есть! Плюс, к тому же, африканский темперамент» — так говорила дама удивленной обезьяне, а та в ответ:

«Ах, мадам, не е том вопрос-то!» — Шимпанзе сказал, вздыхая… «Это все ужасно просто! И причина здесь иная! Чтоб доставить даме счастье — С вашим мужем старым дожем Потягаться в деле страсти, Черт возьми, конечно, можно! Я бы мог быть Арлекином! (Шимпанзе ведь — не священник!) Но, что делать? Для любви нам — Не хватает только — денег!»

Комплимант от Алексея Пьянова: «Вы — уникальный человек, ни у кого сейчас нет такой информации, как у вас». Был в газете «Культура», предлагал свои итальянские заметки. Говорил с главным редактором, Юрием Белявским. Любопытно: в Москве 4 пишущих Ю.Б.: Юрий Бондарев, Юрий Богомолов, Юрий Белявский и я.

17-го был интересный миг. Ще смотрела по ТВ «Санта-Барбару», я сидел на кухне, пил датское пиво из высокого тяжелого чешского стакана и подумал о том, что вот это, наверное, и есть счастье, точнее, миг счастья. Я всегда мечтал иметь свою квартиру, чтобы в ней было много книг, какой-то минимальный комфорт, и чтобы рядом находилась красивая и умная жена, ну и, конечно, чтобы чего-то добился в жизни. И вот все это есть. К сединам пришла небольшая журналистско-писательская известность, есть денежки, смогли побывать в Германии и Италии. Конечно, нет «Вольво», но, может быть, машина и не нужна (я — гуманитарий и от вида авто не вздрагиваю). Так что прочувствованный миг счастья у меня был.

Неожиданный звонок из Нью-Йорка от Маши Трофимовой (собственный дом, два мерседеса и т. д.), увидела мой материал в «Новом русском слове» и возбудилась: так захотелось в молодость, в Москву, в прежнюю жизнь. Еле нашла мой телефон.

27 июля

На Эхе записал 4 «штучки»: Набоков, Людовик XIV, Бернард Шоу и прочитал поэмку Веры Инбер «Васька Свист в переплете». Какая-то редакторша подскочила: «Ой, у меня есть досье на вас — я все ваше вырезаю…». А через два дня в программе «Долче вита» услышал, как рассказывал о Бернарде Шоу. На р/с «Надежде» записал программу про Зощенко и Глинку. Объявляют: писатель, журналист, историк… Надо бы еще добавить: сказочник… По «Эху» слушал «Мочалкин-блюз»: «Я — мэн крутой, я круче всех мужчин…». В отличие от этого «мэна», я не предлагаю: «Эй, мать, беги в мою кровать». Время соблазнений было в молодые годы. Сейчас меня соблазняют только гонорары и книги.

На «Эхе» какой-то скандал и выгнали Ольгу Галицкую — любимицу радиослушателей. Только что прозвучал мой Людовик XIV под патронажем Галицкой. Как известно, Людовик погиб на эшафоте, и у меня подозрение, что и моя рубрика без Галицкой погибнет… (так оно и произошло — 25 мая 2011).

Удивило ТВ, показав сразу два фильма «Психо» («Психоз») — Хичкока (1960) и Ричарда Франклина (1933) — Хичкок и без цвета Хичкок: леденящий триллер. А у меня свой литературный триллер: большой материал о Федоре Сологубе.

День только к вечеру хорош, Жизнь тем ясней, чем ближе к смерти…

«Когда меня у входа в Парадиз Суровый Петр, гремя ключами, спросит: «Что сделал ты?» — меня он вниз железным посохом не сбросит…». А пока апостол Петр не гремит ключами, Пескова продолжает делать мою книгу, и «Сад любви» обретает цветовую эффектность. Говорит, что в этот роскошный «кирпич» она вбухивает 100 тыс. долларов и мне, вместо гонорара, даст аж 500 экземпляров. И во всю говорит о презентации в Союзе писателей, композиторов, архитекторов… И идет густой бриллиантовый дым в дворницкой Тихона. Как там в великом романе?

«Ипполит Матвеевич оглянулся. По темным углам зачумленной дворницкой вспыхивал и дрожал изумрудный весенний свет. Брильянтовый дым держался под потолком. Жемчужные бусы катились по столу и прыгали по полу. Драгоценный мираж потрясал комнату…».