В первый же день стоянки я решил сделать вольный выезд – просто прокатиться, размять ноги, пропедалировать окрестности Куинборо. День выдался ясным, с редкими высоко-кучевыми облаками, в разрывах которых синело британское небо. Ехать до самого Лондона по моим представлениям было далековато, и я направил свой видавший виды советский велосипед в сторону, противоположную от столицы. Путь мой лежал по Минстер роуд мимо опрятных двухэтажных домиков с обязательным палисадом и кусочком зелёного газона. В итоге я доехал до Минстера на море, о чём гласил придорожный указатель – Minster on sea. В Минстере много обширных зелёных газонов, с бархатистой подстриженной травкой, на которой, можно посидеть и даже поваляться, в чём, по всей вероятности, и выражается вся суть английской свободы. Я тоже не преминул разлечься на подвернувшемся мне покатом газоне, где проводили свой уикенд простые минстерцы. Я лежал в тени своего велосипеда под бегущими по небу альто-кумулюсами (так в метеорологии называют высококучевые облака), доедал, купленный в попавшемся по дороге магазине, банан (в те года я имел большое пристрастие к этому дефицитному у нас тропическому фрукту), и вспоминал почему-то Россию. Русский человек, где бы он не находился, привязан к своей родине незримой пуповиной, и вольно или невольно думает о ней. И он не может о ней не думать, иначе он просто нерусский человек. И вот я, русский человек, лежу в шестидесяти километрах от Лондона, в самом устье Темзы, на зелёном аглицком лауне, среди чуждой мне по языку и менталитету публики, с африканским бананом в зубах, в тёмных пластмассовых светозащитных очках, придерживаясь одной рукой за колесо валяющегося тут же велосипеда (чтоб паче чаяния не увели), и думаю о России. Думаю о ней хорошо, с любовью и обожанием за её муки и терпение, за её стойкость и силу, за её беспримерный подвиг служения Господу. И удивляешься, откуда берутся в России ельцины или Горбачевы? Испытание это для нас или наказание? Везёт России на типажи ещё со времён Гоголя. А ведь, если задуматься, то Ельцин = Собакевич, а Горбачёв = Чичиков. А похожи-то как – даже внешне! Такое впечатление, что с них были списаны портреты гоголевских персонажей.

Вся и разница-то с Чичиковым, что один скупал мёртвые души, а другой умертвлял живые. Что мы видим в сухом остатке за последние как минимум сорок лет? – Монстроватую верхушку и смиренный до поры народ.

– Ну, отчего?!!! – взывал я к небу, доедая марокканский банан и провожая плывущие по небу кучевые облака, которым не было ровно никого дела, ни до меня, ни до расслабившихся английских граждан, усеявших местные газоны.

Кстати, публика, эксплуатирующая эти газоны, нисколько не печётся о чистоте уникальной английской подстилки, о которой я скажу позже. Лица, возлежащие, или восседающие на травах оставляют на них всё что ни попадя: бутылки из-под «колы», целлулоидные упаковки от чипсов, обёрточную бумагу и бумажные стаканчики для мороженого, конфетные фантики, разовую посуду и прочая, прочая, и прочая. Но удивительно не это, а другое: в общем итоге газоны эти остаются чистыми. Существуют специальные служащие (у нас их называют дворниками или, в крайнем случае, уборщиками), которые регулярно обходят свои «владения» и собирают этот разнообразный мусор в специальные мусоросборочные контейнеры на длинной палке со специальным механизмом для открывания крышки: нажмёшь на верхний рычажок, и крышка как бы сама открывается и закрывается. Таким образом, мусор обратно уж не сыплется.

Вот идёт такой собиратель мусора – довольно опрятно одетый английский негр (или, как сейчас принято говорить, афроангличанин), в левой руке у него чудо-контейнер, в правой длинная палка с острым, слегка загнутым крючком – и накалывает он на этот крючок, даже нагибаться не надо, весь этот сор и безобразие и отправляет в приоткрывающийся время от времени зев контейнера. Не работа, а загляденье. Причём, если у нас на подобных работах заняты преимущественно женщины, то у них исключительно мужчины – большей частью иммигранты. Я не стал бросать кожуру от съеденного банана на газон, а, завернув в целлофановый пакет, положил в рюкзак. Заметив это, сосед по газону, который, потребляя чипсы, забрасывал их в рот, как кочегар уголь в топку паровоза, вдруг повернулся ко мне и с очень дружелюбным видом спросил:

– Where are you from? (Откуда Вы?)

Хотел, было, ответить ему словами капитана, но вспомнил, что он англичанин и должен знать кое-что об отделившейся республике, а ныне – целой стране. (Далее наш диалог даю сразу с переводом на русский):

– Я из Латвии, – скромно ответил я.

– О-о! Сразу видно, что не здешний, – весело и непринуждённо отреагировал сосед по газону и резким движением руки забросил себе в рот очередную порцию картофельных чипсов.

Было видно, что Латвия его интересовала меньше всего. Во всяком случае, меньше, чем хрустящие чипсы. Он как бы пропустил это мимо ушей.

– Вы лишаете работы випера. Это нехорошо…

– Випер? Кто такой? – не понял я.

– Это тот, который здесь убирает. Мы все здесь, и я в том числе, – англичанин постучал себя по груди полупустым хрустящим пакетом с чипсами, – являемся работодателями. И он почти по слогам произнёс: – Если мы не будем бросать здесь мусор, виперы останутся без работы.

Я был поражён такой постановкой вопроса и никогда бы не подумал, что, оставляя за собой сор, совершаю чуть ли не благотворительный акт. Но соблазну бросить банановую кожуру на газон я так и не поддался. А британский «работодатель», доев свои чипсы, глубоко и громко икнул, оставил пустой пакет возле себя, порывшись в кармане, присоединил к нему использованные проездные билеты и произнёс назидательно, подняв перед собой указательный палец:

– Нужно и о других людях подумать!

По поводу английских газонов необходимо сказать отдельно. Это не просто газон с подстриженной травой, а гораздо более сложная, культивированная столетиями, вещь. Создавать их начали еще в XVII веке в так называемый якобинский период. Идею создания низко подстриженных лужаек приписывают Фрэнсису Бэкону – английскому философу, историку и политическому деятелю, основоположнику эмпиризма. Но лучшим его творением оказался английский газон. Недаром он писал тогда: «У лужайки есть два достоинства: во-первых, нет ничего приятнее для глаз, чем низко стриженная зелёная трава, а во-вторых, лужайка красиво оформляет сад». И с ним трудно не согласиться. На то он и философ. Мне бы до этого никогда не додуматься: не хватает бэконовского эмпиризма. Самые старые газоны в Англии – Кембриджский и Оксфордский. Им по нескольку сотен лет. Только за такой продолжительный срок газон может стать идеально ровным и свободным от различных сорняков. Из-за мягкого морского климата травы в Британии зелены круглый год. Газоны стригутся очень низко, поэтому травяной покров выглядит таким ровным и почти идеальным. Газоны разделяются на те, на которых можно лежать, сидеть и ходить. И только некоторые – для пикников. Очевидно, газон в Минстере оказался именно таким.

10.07.1993. Queenborough (продолжение)

For sale. – Ане пожить ли в старой тихой Англии? – Смоковница. – Влияние Библии. – Плоды дикой яблони и алычи. – Последствия витаминизации. – Ленивко со штурвалом. – Брошенный буксир. – Первые трофеи. – Излишество на фоне принципа разумной достаточности. – Штурвал, как произведение искусства.

На второй день мы с «дедом» совершили пешую прогулку по Куинборо. Проходя мимо домашнего ресторанчика «Прогулки с адмиралом», я предложил «деду»: «А не попить ли нам тут пивка?» На что дед с обидой посмотрел на меня и сказал одно лишь слово: «Издеваешься?» Видимо, памятуя, во сколько ему обошлось пиво в испанском порту Кастельон де ла Плана, он уже на всю жизнь потерял охоту к пивопитию в заморских странах. Забрели в жилые кварталы припортовой части, имеющей несколько заброшенный вид. Довольно много домов с табличками и вывесками «FOR SALE» и рядом «OPEN 7 days of week» («ПРОДАЁТСЯ» «ОТКРЫТО 7 дней в неделю»). Покупай – не хочу.

– Устиныч, – говорю я «деду», – может, на старости лет приобрести тебе здесь двухэтажный домик со спальней на втором этаже. И будешь ты доживать здесь среди идиллической тишины и удивительного спокойствия свои, может быть, лучшие годы.