Второй раз за этот рейс входим в Ла-Манш. Правда, с другой стороны. На переходах между портами за неимением внешних впечатлений, начинаешь раздумывать над судьбами мира, над быстротечностью времени и вечностью, над историческими реалиями и прошедшей историей, над сакральностью России и её непростом пути. Наконец, о ближайших вещах: о смене эпох, о новом капитализме как последней стадии ушедшего в одночасье социализма. Этот период ещё никто, как следует, не осветил, не дал исторический анализ. Думается, что, глядя из иллюминатора на волнующийся Ла-Манш, мне тоже не узреть многого в этом постоянно меняющемся мире. Но всё-таки отдельные наблюдения и выводы мне хотелось бы выложить на страницы этого дневника. Это не научный анализ и не политический обзор, а всего лишь попытка простого обывателя, оказавшегося в роли вольного странника, показать то, что виделось ему хотя бы на поверхности. Ведь поверхность часто отражает невидимые внутренние, глубинные процессы. Как опытный врач по внешнему облику пациента безошибочно может определить его болезни, так, возможно, и внимательный читатель даст более объективную и глубокую оценку тем явлениям, которые я предоставляю здесь для обзора. Рассмотрим два полюса политико-экономических образований: капитализм и социализм.

Мы ошибочно думали, что капитализм пришёл в человеческие сообщества естественным путём, а социализм искусственным. В последствии оказалось, что деление обществ по классовым признакам не совсем корректно. Эти признаки размываются, переходят один в другой и, вообще мир текуч и изменчив. Мне кажется, не следует полностью соглашаться с Марком Туллием Цицероном, когда он недвусмысленно намекает: «Если человек думает, что в историческом движении общества имеют место случайности, то он полный идиот». Да, Его Величество Случай часто правит бал. Но человек вмешивается в исторические процессы и даже пробует ими управлять. При этом нельзя отрицать факторов времени и места. И победителем оказывается тот, кто умеет эти факторы если не просчитывать, то предчувствовать. Время и место оплодотворяют ход истории. А человек лишь игрушка в руках Провидения.

Когда мы потеряли социализм в нашей стране, можно было бы поговорить о предпосылках этой вовсе неокончательной потери. Начиналось всё с изображения нашего антипода – капитализма в средствах массовой информации, пытавшихся очернить одно и обелить другое. Антипод делал то же самое. Это называется войной идеологий. Поначалу, когда этим капитализмом пугали, превращая его в карикатурного монстра, искажали, мы, простые советские люди, по своей благородной расейской природе, даже пытались защищать этот «бедный и гонимый капитализм», так обижаемый нашей не умной пропагандой. Конечно, идеализировать его было тоже нельзя, но я придумал для себя такую формулу сравнения: если конечный продукт производства является отражением внутреннего состояния человека (по большому счёту – его духовного состояния), то и человек этот соответствует внутренней и внешней эстетике этого продукта. А поскольку почти любая отрасль капиталистического производства превосходила нашу, то напрашивался вывод о некоторых преимуществах одного строя над другим. Недаром мы из-за бугра всегда везли предметы и продукты каждодневного пользования, начиная от ботинок, одежды и зонтиков и кончая шоколадом, жвачкой «чуингам» и прочими западными прелестями. Всё это было гораздо лучше, чем у нас, элегантнее, ярче, вкуснее, а чаще даже не то, что лучше, а просто того не существовало на полках наших магазинов. В лёгкой промышленности, в производстве новой современной техники, легковых машин Запад нас бесспорно обгонял на шаг, если не на два, вперёд. Общая результирующая моей зыбкой и ошибочной теории была примерно такой: хороший продукт может производить человек более совершенной организации и более высокого творческого потенциала. Соответственно возникал вопрос: откуда берутся хорошие добротные вещи в их «плохой» социальной системе и наоборот – плохие вещи в нашей «хорошей» системе? Вся абсурдность этих, в общем-то, примитивных рассуждений состояла в том, что я исключал из них главный фактор – самого человека как наивысшую ценность – и сводил всё к продукту.

Именно то, что в западных ценностях всё замыкается на конечный продукт и его рыночную стоимость, и является основным критерием моих эмпирических рассуждений. К сожалению, к этим выводам я пришёл не сразу. Пусть даже у нас при нашем искусственном социализме человек тоже не являлся высшей ценностью, но, во всяком случае, на конечном продукте производства наши ценности не замыкались. В этом было основное и существенное различие. Как правило, цель и средство – эта разные категории. Но только не в западном мышлении. Там это слито в одну категорию: цель – деньги и средство – деньги. То есть деньги ради денег, деньги делают деньги. И мало того – деньги, оказывается, можно покупать и продавать. И ещё они имеют свойство расти, если их отдать в рост под проценты. Вся банковская система и капитализм в целом держится на процентах, являющихся его питательной средой. Убери это математическое свойство и капитализм исчезнет сам собой.

Человек же в капсистеме – вспомогательное орудие для делания денег. Идол капитализма – доллар. И этим всё сказано. Мир для западника – это большое торжище, в которое волей-неволей вовлечены все народы. Россию тоже притянули в эти бесконечные игры, где все – проигравшие. Но она всё равно является исключением из правил мирового сожития, поскольку несёт на себе тяжёлую мессианскую ношу. Приняв православие, она стала маяком во смраде разложения. По этому поводу метко высказалась Екатерина II: «… в других странах {имелась в виду, безусловно, Европа) уже не найдёшь священной природы; всё столько же искажено, сколько чопорно». Принадлежа к голштейн-готторпскому княжескому роду из Северной Германии, она знала, что говорила, было с чем сравнивать.

И «гнилой Запад» (термин, запущенный в обиход якобы В. Г. Белинским) – это не аллегория. Это его сущность. Правда, гниения этого под толстым слоем лакировки было незаметно. Самое интересное, что, оказывается, можно жить и загнивая. Здесь нет противоречия. Кто в чём родился, тот в том и существует. Для навозного жука, например, нет смысла менять среду обитания. В других условиях он может и не выжить.

Дорогой читатель, вот мы и приблизились к небольшому английскому порту Куинборо. Не прочитав моего дневника, вы, наверное, так бы и остались в полном неведении о существовании этого патриархального городка в самом устье Темзы, а вернее в её устьевом притоке Суол – на реке Мидуэй. По муниципальному делению Куинборо является одним из 32 районов самой столицы Великобритании, и переводится, как Королевский район (или Королевская деревня). Так что можно с полной достоверностью сказать, что я побывал в Лондоне, до которого пусть и было 60 км, но, как говаривал наш капитан: «Для голодного волка и советского моряка 60 вёрст – это не крюк». Население городка около 3 тыс. человек. Мы встали в узком затоне у старого деревянного развалюхи-причала под загрузку арматурным прутом. Местность изрезана сетью водных капилляров: всюду многочисленные разветвления речных русел и затонов.

Чтобы как-то разнообразить наше судовое меню, решил зайти в местный магазин. Для начала мне нужно было поменять доллары на фунты, что я и сделал без лишних хлопот в ближайшем Национальном Вестминстерском Банке, узнав заодно, что существует не только Вестминстерское аббатство, но и банк с тем же названием. А в магазине под названием «TESCO» приобрёл оранж краш (апельсиновый напиток с мякотью), коробочку с киви (8 штук) и баночку мексиканского мёда. И сам же из всего этого придумал десерт. Для его приготовления всего-то и надо: разрезать поперёк киви, чайной ложкой в обеих половинках сделать углубления и влить в них мексиканский мёд. Через два часа десерт готов: мёд проникает в мякоть и создаёт неповторимый вкус. Его можно есть, как яйцо всмятку маленькой ложкой, запивая апельсиновым крашем. Это блюдо я назвал «десерт для бичей». Уверен, что ни в одном ресторане его не подадут. Эксклюзивное право на этот рецепт и его фирменное название оставляю за собой. Не возражаю, если вы его повторите дома, но без широкого разглашения. Главное – достать мексиканский мёд. Из восьми штук киви и маленькой баночки мексиканского мёда у меня получилось ровно 16 порций десерта для бичей. Вот они – маленькие радости замкнутой судовой жизни. Хотя, и в большой жизни они остаются такими же. Просто порой мы не замечаем их.

Когда я выставил на стол готовое блюдо, все с удовольствием на него набросились. А боцман, облизав чайную ложку и засунув свой большой, изрядно побитый картами, нос в опорожненную половинку киви, с сожалением произнёс:

– Да-а, хорошо, но мало!

Наше судовое довольствие на продукты составляло три доллара на человека. Даже в те времена, когда доллар чего-то стоил, эта сумма была не велика. И только благодаря закупкам у шипчандлера (берегового агента по обеспечению судов), у которого цены всегда ниже, и искусству нашего кока Петериса, мы худо-бедно перебивались с продовольствием и питались в общем-то неплохо. Но позволить себе какой-то дополнительный десерт уже не могли. И это, наверное, к лучшему – не зажиреешь.

Что касается продукта, получаемого нами в разных странах, то хотелось бы заметить, что продукт этот очень разный, как по своему качеству, так и по цене. И при чём – удивительная особенность – чем он разнообразней и качественней, тем дешевле. По тем временам выгоднее всего было отовариваться в Польше и Египте, потом следовали Испания, Италия и Португалия. Хуже всего на этот счёт в Англии. На одни и те же деньги в одной стране мы получали гораздо больший объём и ассортимент продуктов, чем в другой. И это было очень заметно, поскольку сразу же отражалось на нашем столе. После захода в Польшу или даже в Италию, столы изобиловали фруктами, салатами, молочными продуктами, большими порциями вторых блюд. А такой продукт, как сметана, дальше Польши вообще не распространён. О сметане и настоящем чёрном хлебе уже в соседней Германии ничего не знают. Я уж не говорю про Англию, где консервированный в больших прямоугольных банках бекон один к одному по вкусу и упругости напоминает залитую тосолом бледно-розовую листовую резину.