Книги

Дневник одного плавания

22
18
20
22
24
26
28
30

Вино оказалось отменным на вкус. Оно вобрало в себя не только соки земли, но воздух и красоту португальского побережья. Рядом с нами, по корме, стоял мурманский рыбак – БМРТ (большой морской рыболовный траулер) «Шереметьево». Зашёл он по каким-то техническим нуждам. Моряки с траулера организовали левую торговлю своей рыбопродукцией. Рыбаки с наших промысловых судов и в советское время отличались предприимчивостью и небрезгливостью ко всякого рода коммерческим сделкам – народ был лихой – а в отпущенные девяностые и подавно никого не стеснялись. Владельцы местных ресторанов и кафе, оптовики и розничники всех мастей стекались к борту «Шереметьево» и «незаметно» вывозили товар по своим точкам. Это были, конечно же, обоюдовыгодные сделки – рыба в Европе всегда отличалась дороговизной. А в Союзе она была самым дешёвым продуктом. Многие уже, наверное, и забыли, что треска, мойва, путасу стоили по 30 копеек за килограмм. А экипажи рыбопромысловых судов, добывающих эту дешёвую рыбку, тем не менее считались самыми высокооплачиваемыми работниками на всём постсоветском пространстве. Сейчас даже поверить в это трудно.

Поскольку рядовой состав в дележе прибылей не участвовал, матросы и рыбообработчики старались сбыть свою «левую» продукцию, к которой относились самодельные рулетики из скумбрии, вяленый палтус и окунь, строганина из макрели. Всё это считалось и являлось по своей сути рыбными деликатесами. Кто не пробовал вяленого палтуса, тому бесполезно объяснять, насколько он хорош. То же относится и к рулетикам, не говоря уж о строганине. Палтус, правда, оказался подпорченным, с небольшой горчинкой. А это значит, что, или перевисел на вялке, или попал в другой температурный режим. Но всё равно матрос с «Шереметьево» содрал за него 10$.

– Был бы в полной кондиции, – пояснил матрос, – стоил бы дороже. – Но с пивом пойдёт в лучшем виде. Пиво здесь дешёвое – 70 крузейро банка. А в банке ровно 454 грамма.

И он оказался прав. На десять долларов, которые он получил от меня за рыбу, можно было купить ящик баночного пива – 24 банки. А это чуть более десяти литров. Думаю, он не прогадал.

Чтобы пополнить судовое меню, взяли с БМРТ ещё и мороженого палтуса. Тот оказался в кондиции. А чтобы совсем нас ублажить кок Петерис выставил на стол ещё и варенье из остатков, как он выразился, «цельнотянутой» английской алычи. Мы то думали, что она закончилась. Но когда прошли прыщи на лицах наших матросов, которые больше всех налегали на компоты из этой ягоды, Петерис решил продолжить эксперимент и убедиться уже окончательно, что алыча тут ни при чём. Так и оказалось: от алычового варенья прыщевой пандемии не последовало.

Пока мы загружали в трюма местный гранитный камень и каменную плитку для мостовой, я напоследок решился прокатиться по улицам Порту. Почти все улицы этого города мощены тёсаной каменной брусчаткой. Брусчатка эта так плотно уложена, что при езде нет характерных для таких покрытий вибраций и трясок. Едешь почти как по асфальту. Этому способствует и сама поверхность брусчатки – ровная, без покатостей и изъянов. На окраинных улицах кладка брусчатки менее плотная, такая же, как и в наших городах, и, соответственно, ощущаешь это на своём позвоночнике, когда катишь по ней на велосипеде.

В любом случае разъезжать по незнакомым городам – это ни с чем не сравнимое удовольствие. Едешь в незнаемое, в другую жизнь, не похожую на прежнюю. Наблюдаешь за суетой чужого города, рассматриваешь фасады домов, витрины магазинов, мастерских, офисов, кафе, ресторанов, отелей. Выхватываешь из бытия кусочек времени, что останется у тебя в памяти живой картинкой прошлого, которую всегда можно посмотреть, как один из фрагментов прожитой жизни, воскресив её незаметным внутренним усилием. Как хороши и благотворны эти путешествия в никуда! Ты набираешься свободных необязательных впечатлений, впитываешь в себя воздух чужеземных городских лабиринтов, ощущаешь сопричастность к населённому, пёстрому и многомерному миру. Ты как бы летишь над ним, прорезая пространство, – счастливый пришелец из другой галактики, в которую рано или поздно унесёт тебя корабль под названием «Тор».

21.07.1993. Rotterdam

Третий порт мира. – Торговля подержанными автомобилями. – Велосипедизация всей страны. – Кто и как ездит на велосипеде. – Отношение к частной движимости. – Вид на город сквозь крутящееся велоколесо. – Два известных памятника.

В Голландии мы замкнули, круг нашего «кругосветного» плавания. Стоим в Роттердаме, втором по величине городе этого приморского государства. Расположен город, являющийся одним из крупнейших морских портов мира, в провинции Южная Голландия при впадении реки Ньиве-Маас в Северное море. В порту швартуются до 30 тысяч морских и 180 тысяч речных судов ежегодно. Выгружаем брусчатку и бордюрный камень из Порто. Выгружают здесь быстро, поскольку время – деньги. А деньги голландец считать умеет не хуже американца или еврея.

Днём к трапу нашего парохода подъехал местный торговец старыми авто. Впереди себя он нёс как бы сросшуюся с ним большую боксёрскую грушу – раздутый до невероятных размеров пивной живот, мерно раскачивающийся в такт его шагам. На лице торговца была маска пренебрежения и первородного превосходства. Говорил он лениво, будто делал одолжение. Предложил съездить к нему на стоянку подержанных машин, которые он экспортирует исключительно в Африку и бывший СССР (а кому ещё нужны такие машины?). Откуда он узнал, что мы из бывшего? Похвастал (если это правда), что продаёт в день в среднем по 50 штук. Цены от пятисот долларов до трёх тысяч. Съездили со вторым помощником ради любопытства. Действительно, машин у него много. Одних «Жигулей» целая галерея – 45 штук. Второй сосчитал. Пока мы осматривали товар, автокоммерсант довольно быстро протрусил к своей конторе с большим панорамным окном и бесцеремонно прислонился к секретарше, напирая на неё своим большим животом и придерживая рукой ниже талии. Самое удивительное, что секретарша при этом была страшно довольна и неподдельно улыбалась. А впрочем, чему тут удивляться?

Купить автомашину мы так и не решились, а я, возвратившись на пароход, оседлал свой надёжный двухколёсный советский байк Харьковского велозавода и ещё раз убедился, что нет на свете лучшего транспорта, чем велосипед. Надо отдать должное муниципалитету Роттердама: он сделал всё, чтобы поездка на вело была удобной и безопасной. Практически весь город испещрён велодорожками, которые выведут вас в любой район. Дорожки выделены разделительной полосой от проезжей и пешеходной части, многие окрашены в светло-бордовые тона и выложены каменной плиткой, очень похожей на ту, которую мы привезли в трюме своего парохода. И вообще, тротуарную плитку в Роттердаме любят и уважают: она всюду, особенно на тихих второстепенных улицах. Наверное, это более надёжное и долговечное покрытие, хотя наверняка и более затратное.

И нашу, привезённую из Порту, плитку тоже выложат на какой-нибудь из улиц Роттердама. Приятно сознавать, что мы будем причастны к этому, и кто-то будет идти по ней, проживая свою тихую или беспокойную роттердамскую жизнь, а кто-то – ехать на велосипеде, торопясь на работу или за покупками в ближайший универсальный магазин. «Старанием каждого свершается общее», – вспомнил я девиз государства, под флагом которого свершалось наше плавание. Вот и мы, как и сотни, тысячи ушедших поколений вносим свою малую и почти незримую лепту в общее дело. Всмотритесь в любой предмет нашего рукотворного мира – он сделан человеком, ни облика, ни имени которого мы даже не знаем. Мы видим только его скромный вещественный след, слепо и примитивно повторивший деяния Творца, создавшего живую природу, всю многосложную архитектуру которой мы никогда не поймём до конца. Но, вглядываясь в неё, мы рано или поздно начинаем сознавать, что «кирпичики» этой природы, проявленные везде и всюду, есть прямое доказательство Высшего Творения.

По всей видимости, Южная Голландия самая велосипедированная часть Нидерландов и, возможно, всей Европы. С ней могла бы соперничать в этом вопросе, пожалуй, Дания. Перефразировав знаменитые слова Ульянова-Ленина, можно смело сказать, что капитализм – это есть буржуазная власть плюс велосипедизация всей страны и всего капиталистического сообщества. В самом же Роттердаме немыслимое количество велосипедов самых разных марок и фасонов. Ими уставлен весь город. Особенно их много у железнодорожного вокзала, у торговых центров, на площадях. Люди оставляют их, как раньше коней на привязи у столбов освещения, у деревьев, у специальных, вкопанных в землю, металлических дуг, на велостоянках. Роттердам можно смело назвать велосипедной Меккой, где конечно же очень развито и само производство этих «железных коней». Нередко попадаются вполне рабочие экземпляры, которым по пятьдесят и более лет. На велодорожках можно встретить людей всех возрастов и социальных групп.

Вот едет клерк средних лет на изящном чёрном велосипеде, лицо с признаками строгости к себе и людям, и ответственности за возложенное на него дело, одет в добротный тёмный костюм, на перекладине руля болтается кейс. За ним катит школьница в платьице и вязаной кофточке, за плечами ранец, в глазах ветреность и доверие к окружающему миру. На другой улице встречается бодрая старушенция, довольно активно педалирующая на своём сугубо дамском велосипеде с низкой изогнутой рамой и защитной сеткой на заднем колесе, чтобы в спицы, паче чаяния, не попал подол платья. Полная дама, коих здесь не так много, везёт на багажнике белого добротного велосипеда глубокую корзину с продуктами и звенит в звоночек, предупреждая о своём движении. А вот едет астеничный бродяга, похожий на французского клошара, со шкиперской бородой, в старых джинсах с большой заплатой на правом колене, оглядывающийся по сторонам, присматривающийся к окружающей обстановке, будто пытающийся что-то найти или узнать. У бродяги зелёный велосипед марки «Салют», и на самом деле он вовсе не бродяга и не клошар, а электромеханик с теплохода «Тор», стоящего под выгрузкой у причалов Роттердама.

Катящиеся по велодорожкам роттердамцы не вызывают ни у кого ни любопытства, ни любознательности, и даже какого бы то ни было интереса. Это такие же статисты местной жизни, как и все остальные обитатели этого славного города. Создаётся впечатление, что каждый индивид замкнут исключительно на себя и не проявляет ни малейшего внимания к окружающей действительности. Вывести его из этого состояния можно лишь, обратившись с каким-нибудь необязательным вопросом, или случайно наехав на него колесом своего велосипеда.

Молодой мужчина в лёгком нараспашку плаще наезжает на высокий поребрик тротуара рядом с трамвайной остановкой, колесо велосипеда мнётся, приобретает форму знака бесконечности. С досады он бросает свой велосипед на тротуар, стоит над ним минуту, чешет голову, потом машет рукой, плюёт с досады и садится в подъехавший трамвай. А что с велосипедом? Добропорядочный нидерландец на него, конечно, не позарится. В крайнем случае, через неделю-две его подберёт какой-нибудь пришлый бомж, и, поменяв колесо с другого подобного велосипеда, будет ездить по своим заветным местам.

Очень часто встречаются, прикованные к заборам, решёткам или столбам, старые, уже порядком проржавевшие велосипеды, к которым, судя по их виду, владельцы не подходили годами. Отдельные экземпляры просто валяются на газоне или тротуаре, опрокинутые ветром времени, притянутые застёгнутыми на замок поводками. Судьба владельцев этих реликвий неизвестна, можно только гадать о причинах их забывчивости, но материальные свидетели своих хозяев лишний раз напоминают нам о тщетности и рже бытия. И, видимо, именно из названных соображений это реликтовое железо никто не трогает. Тем более, что частная собственность здесь неприкосновенна. Она – идол, икона, верх всех ценностей и достижений капиталистической эволюции. И неважно, что она старая, на вид бесхозная, нефункциональная, она – привитая, но непривившаяся ветвь генеалогического древа человечества.

Хотелось бы ещё отметить, что в Роттердаме установлены памятники оракулу Европы и князю всех гуманистов Эразму Роттердамскому, а также наиболее яркому правителю России Петру I, который учился здесь корабельному делу, и с которого, говорят, пошла настоящая русская государственность. Но, к сожалению, я до них не доехал.

23.07.1993. North Sea