Выйдя из обширного горла пролива Па-де-Кале, мы направились в Северное море. Трудно поверить, что в очень давние времена этот морской бассейн был частью обширных равнин Северной Европы, которую в конце ледникового периода затопили воды Атлантического океана. Видимо, именно поэтому море это не является глубоким и его средняя глубина не превышает 95 метров. Однако оно во все времена холодное и ветреное. И мне, находящемуся в тепле машинного отделения, приходится только сочувствовать нашим матросам, работающим на палубе под колючим ледяным ветром этого неприютного моря. Особенно леденит душу униформа нашего матроса-радиста Виктора. Я уже упоминал, что он получил в наследство от другого нашего матроса старые, но ещё довольно крепкие шорты. И поскольку штаны матроса-радиста давно износились, а других у него не было, то шорты являлись у Виктора всепогодной одеждой. Правда, если работа на палубе продолжалась весь рабочий день, а по-другому и не бывало, то капитан перед ужином наливал задубевшему на морозе матросу 150 граммов виски и заставлял выпить залпом. Остальная матросская братия завидовала горемыке, но работать в шортах, всё-таки, никто больше не решался.

Наш старпом, с любопытством наблюдая за действиями наших матросов, которые сводились в основном к рутинным работам по шкрябанию ржавых пятен металлического корпуса, последующей их грунтовки суриком и дальнейшей покраски, рассуждал, подперев кулаком подбородок: – Уникальная компания у нас собралась, как я погляжу.

– Какую компанию ты имеешь в виду? – не сразу понимал я начало его рассуждений.

– Матросы наши, – пояснял он, – стахановцы возрождённого русского неокапитализма. Сочетание что надо: хохол, еврей и татарин. Содружество наций. Братство народов. Наследие советской интеграции. И поговорка «где хохол побывал, там еврею делать нечего» здесь, пожалуй, не работает. Здесь все что-то делают, отрабатывают свои матросские 300 долларов. А Витя ещё и свои 150 граммов капитанского виски.

– Не за красивые же глаза он ему наливает.

– Да, это точно, – соглашается старпом, – не каждый еврей будет морозить яйца за 300 баксов в месяц. Это явление особое. Если взять Виктора, как отдельную особь, то, дай Бог, чтобы все евреи были такими. Тогда, думаю, не было бы ни еврейского вопроса, ни антисемитизма. И татарин наш, Флюс Хоттабович, тоже ведь неплохой моряк. Я иногда думаю: «А почему его назвали Флюсом, а не Геморроем?» Вот, говорят: «Незваный гость хуже татарина». А если этот гость – незваный татарин? Кого он тогда хуже? Еврея, что ли? Или хохла? Не разберёшь.

– А что ты про боцмана скажешь? – подливаю я масло в огонь.

– Боцман? – как бы переспрашивает старпом. – Боцман добрейшей души человек. И вся его хохляцкая хитрость заключается лишь в делании вида, что он якобы хитрее еврея. Чтоб соответствовать поговорке. А на самом деле – прост как полба. Вся тяжёлая работа на нём. Кто пневматическим отбойником ржу с корпуса отбивает? – Хохол! И не смотри, что он полулёжа это делает, так сподручнее, иначе все ноги отсидишь и спину натрудишь. А что в это время делают Виктор с Флюсом? Отбойник то один. А они, сам видишь, окалину за ним подметают. Тоже вроде работают, не придерёшься. Но картина у нас складывается в итоге такая: «Где хохол побывал, татарин гость, а еврею делать нечего». Вот, эта поговорка ближе к нашей жизни.

Второе имя Флюса было Рудольф. Ему это больше нравилось. И действительно, первое имя напоминало зубную боль. Поэтому чаще мы обращались к нему, как к Рудольфу. А за глаза называли по отчеству (Хоттабыч) или просто татарином. Но в быту он оставался настоящим флюсом. Особенно за столом. Перед тем как взять сахарный песок из общей сахарницы, непременно оближет ложку. В горчичницу всегда лезет своей вилкой, в соусницу тоже: помешает и потом уже льёт или вытряхивает в тарелку, куски хлеба в хлебнице перепробует на ощупь все до единого и возьмёт непременно тот, что трогал первым. Хорошо, что матросы сидели за отдельным столом и, по-моему, не замечали тех подробностей, которые замечал я, глядя со стороны. Старпом тоже что-то подмечал. Однажды, сидя в кают-компании и ковыряя спичкой в зубах, он совершенно отвлечённо и невпопад стал рассуждать:

– Вот скажи-ка мне, благозвучно ли такое сочетание слов, как «русский моряк»? Вполне! – сам себе отвечал вопрошающий. – Или «шведский моряк», «английский моряк». В конце концов – «американский моряк». Здесь слова вяжутся, пристают одно к другому, как судно к причалу. А вот, как сказать про моряка татарина? Татарский моряк, что ли?

– Но есть же Татарский пролив, – пытаюсь я продлить логику его рассуждений, – почему бы не быть и татарскому моряку?

– А я думаю, здесь всё очень просто. Татары в массе своей никогда не были мореходами. И земли их чаще были отрезаны от морей. Поэтому нет и сочетания в словах. Это сидит у нас в подсознании. Татарский моряк – одно и то же, что швейцарский моряк или чешский моряк, и даже белорусский моряк. Здесь слова-противоречия. Настоящий оксюморон. Даже украинский моряк звучит с большой натяжкой, поскольку причерноморские и приазовские земли они получили в 22-м от Ленина, а Крымский полуостров от Хрущёва в 54-м. Сухопутные страны не имеют флотов, а значит и моряков.

– Так чей же он тогда моряк?

– Русский! – тут же заявил старпом. – Исаак Ильич Левитан был же русским художником. Так почему же Рудольфу Хоттабычу Флюсу не быть русским моряком.

25.07.1993. Frederisia

Местоположение Фредерисии на европейской карте. – Порядок и чистота. – Влияние католицизма и дальнейшего реформаторства западной церкви на народы Европы. – Протестантская этика и любовь к наживе. – Jesus said или Jesus says. – Нажимаем на кнопку – зажигаем свечи. – Рашид из Иракского Курдистана. – Как живётся беженцам в Дании.

Фредерисия, куда мы зашли рано утром, находится на западном берегу пролива Малый Бельт, входящего в систему Датских проливов между Скандинавским и Ютландским полуостровами. Помимо Малого Бельта, естественно, существует и Большой Бельт, а также Эресунн, Каттегат и Скагеррак, которые мы прошли ранее. Уж на что чисто и ухоженно в Голландии или Германии, но в Дании (судя по Фредерисии) ещё чище и ухоженнее. Даже территорию порта датчане перед самым рабочим днём начисто выметают уборочными машинами. Кажется, какая прибыль с этой работы? Никакой! Но, наверняка, приучает к порядку, к дисциплине. А от этого и дело должно спориться.

Одно из ценных свойств, которым обладают европейцы – это аккуратность, которая у нас проявляется только местами. Правда, когда эта европейская аккуратность переходит границы и подходит к педантичному аккуратизму и чистоплюйству, то русскому человеку становится не по себе. От этого даже иногда коробит. Разгильдяйство и бытовой раскардаш являются другой крайностью. И всё это совершенно не связано с экономическими формациями.

Под влиянием европейского порядка и особой европедантичности я позволю себе некоторые выводы со своей невысокой колокольни, которые не должны смущать читателя, кем бы он ни был, поскольку являются сугубо личным мнением, не претендующим на некую истину. Думаю, что европейская мораль со времён внедрения католицизма воспитала в человеке управляемого адепта цивилизационной модели, условно называемой капитализмом. Законы и принципы воздействия в европейском сообществе рассчитаны на человека не свободного, зависимого. Своим содержанием и давлением на сознание масс они уже подразумевают такого человека, и писаны для такового, и сделали его таковым. Европейцы, в большинстве своём, запрограммированы по заранее заданным параметрам. В итоге мы имеем среднестатистического бюргера, подсаженного на иглу общечеловеческих ценностей, которые не выражают абсолютно ничего, а используются, как затычка для затыкания дыр в общеевропейском корабле. И этот корабль давно бы ушёл ко дну, если бы его регулярно не конопатили этими самыми затычками.