Любое государство держится на конституциональных законах. Закон – это великий регулятор человеческих взаимоотношений. Но законы общества меняются, как и само общество. А законы нравственные остаются неизменными, но и то, только до тех пор, пока опираются на Божьи заповеди. Стоит один раз подвергнуть сомнению эти заповеди, начинает крениться общечеловеческий корабль. И тогда уже никакие общечеловеческие затычки не смогут спасти его от гибели.
К сожалению, католичество увело человека и, прежде всего, западного человека, от своего нестяжательного предназначения. Даруй всё и вернётся тебе всё добром – почти забыто. Востребовано – бери всё, и это – твоё добро, пользуйся им и наслаждайся. Стяжайте богатства земные. То, что они временные и ненадёжные в лучшем случае сознают лишь под конец жизни. И Дух Святой пребывает вне человека, ибо в нём нет места для Него, всё забито вещами и тленом.
Таковы итоги моих размышлений в датском порту Фредерисия. Так называемая капиталистическая система в целом приводит к неутешительным выводам. Продукт этой системы, человек, был вскормлен западной церковью ещё задолго до прихода самого капитализма. И добро бы ещё только Римско-Католической церковью. Но разделения и уход в сторону в виде лютеранства, кальвинизма, англиканства, баптизма, и прочего протестантизма привили пастве любовь к наживе ради самой наживы. «Бог любит богатых», – недвусмысленно заверяют служители протестантских конфессий. А богатство даётся трудом. Капиталитарии всех стран – обогащайтесь! Вот подспудный лозунг новых церквей. Даже в Ирландии, считающейся самой католической страной Европы, витает капиталистический дух протестантской этики, о которой так много говорил Макс Вебер.
Как-то в ирландском порту Корк довелось мне зайти в тамошний храм. По ходу служения пастор в нужных местах обращался к словам самого Христа. При этом он возвещал: «Jesus said…» (Иисус говорил…). В этом «говорил» кроется большой подвох. Если Иисус не говорит вам сейчас, а говорил когда-то, давно, 2000 лет назад, он может быть воспринят просто как человек. Спаситель должен говорить здесь и сейчас, и всегда, и во веки веков. И Он так и делает. (Только мы не всегда Его слышим). Этот нюанс почти незаметен обывателю, но он существенным образом сказывается на дальнейшем мироощущении и мировоззрении паствы и её отношении к сущему. И, вообще, как ни странно, мир строится на нюансах. Они застревают в подсознании и создают непредсказуемые конструкции и модели человеческого общежития. Обращайте внимание на нюансы. В них часто кроется потаённый смысл будущего, в них живёт энергетика происходящего.
В протестантских костёлах, когда идёт прямая речь Христа, прихожане, чинно сидящие на скамьях, встают. Если кто-то захочет преклонить колена – пожалуйста: для этого между рядами скамеек откидывается длинная, подбитая, как валик дивана, мягким наполнителем подколенница. Стоять на коленях не больно. Всё для удобства прихожан. Паства крестится редко и как бы украдкой. Если захочешь поставить свечку, подходи к боковой части алтаря под образ Богородицы, там уже всё подготовлено. Даже есть табличка с переводом на английский: «Бросьте монету в ящик и нажмите на кнопку рядом с выбранной вами свечой». И действительно, стоит большая жестяная цилиндрическая коробка, напоминающая шляпницу, к ней проведён электрический провод. К свечам неонового горения, стоящим на наклонной подставке, тоже подведены провода. Своего рода автоматика, что-то вроде игрального автомата: опустил, нажал, загорелась лампочка в поддельной свече. Удобно. Но нет истинного живого горения.
К нам на судно зашёл курдский беженец из Ирака. Чисто говорит на русском. Пять лет учился у нас в Ленинградском институте физической культуры им. Лесгафта на факультете журналистики. Сначала я принял его за армянина и очень удивился, когда он назвался Рашидом. Хорошим журналистским языком рассказал про свои злоключения.
– Перестройка выдавила меня из Союза. Остался без работы. Подался сначала в Швецию. Получил статус беженца. Спасибо Хусейну – притеснял нас крепко. Это повлияло на итоговое решение иммиграционной службы. Потом семью из Минска выписал. Жена у меня минчанка. Двое детей тогда уже было. Сейчас, слава Аллаху, четверо. Помыкались, конечно. Вот, оказались в Дании.
– Прижились? – задал я дежурный вопрос.
– Прижиться здесь трудно. Хотя жильё есть. Пособие получаем. Старшие дети в школе. Сами язык учим. Может быть, и работа со временем подвернётся. А пока на всём готовом. В целом – скучно. Мусульманин не должен проводить без пользы даже малой части своего времени. А чем я занимаюсь? Просто живу. Ради чего? Ведь сказано в хадисе: «Поклоняйся Аллаху искренне, от души, так, как будто вот-вот умрёшь, и занимайся мирским так, как будто будешь жить вечно на этом свете». Но в силу обстоятельств я не могу в полной мере следовать словам Пророка.
– У нас было по-другому?
– У вас были смыслы. Там я чувствовал себя истинным мусульманином. Я выполнял своё предназначение: учился, потом работал, содержал семью, растил детей и на своём примере занимался их воспитанием. А сейчас, какой из меня пример? Я стал придатком благополучного общества, которое меня содержит. Хуже ничего не придумаешь. Будучи ещё в иммиграционном центре беженцев под Копенгагеном, когда решался мой окончательный статус, я был просто убит докучливой заботой работников Красного Креста. В основном они занимаются содержанием беженцев в этих центрах. Одна из работниц целый день ходила за мной с бананом, который я должен был съесть на завтрак. Иначе рушилась их система сбалансированного питания. Я недополучал нужного количества калия, магния и витамина В. А поскольку они отвечали за моё здоровье, то не могли допустить, чтобы у меня расстроились нервы, началась бессонница, повысилось давление и прочее.
Мы уже сидели за столом в кают-компании и пили чай с остатками варенья из цельнотянутой английской алычи, намазывая его на белый датский хлеб.
– Но в любом случае здесь наверняка лучше, чем в Ираке при Саддаме, – сделал уверенное предположение Рудольф Хоттабыч, чувствуя духовное родство с пришедшим к нам курдом-шиитом.
– Там на юге Ирака творится сейчас невообразимое. Я боюсь не за себя, а за детей. Но там свои, там борьба, там – жизнь, и смерть, конечно, тоже. А здесь не жизнь, не смерть, а какое-то времяпровождение. Хорошего, честно говоря, мало.
– А где же тогда хорошо? – в недоумении поднял свои ятаганнные брови Хоттабыч.
– В Союзе у вас было хорошо! – сразу и уверенно ответил наш курд. – Время учёбы в Ленинграде – это лучшее время в моей жизни. У вас очень хорошие люди: приветливые, дружелюбные, весёлые.
– А здесь что – смурные, злобные и печальные? – удивился второй, откусывая большой кусок датского хлеба с алычёвым вареньем, – по внешнему виду не скажешь. Да и вообще, вокруг порядок, быт причёсан, так сказать, под гребёнку, не придерёшься.
– Не идеализируйте Запад, господа. Думаете здесь красиво и беззаботно? Миф! Запад всем пускает пыль в глаза. Здесь всё регламентировано до безумия, стандартизировано и прибрано до пылинки. Скука смертная. Недаром в той же Швеции и Дании, при всём их благополучии, самое большое в мире число суицидов среди населения. От хорошей жизни в петлю не лезут. А хорошесть жизни не от достатка, а ещё от чего-то. И вот этого «чего-то» у них нет.
Здесь мысли пришлого курда тесно переплетались с моими.
– Я Союз тоже не идеализирую. Но у вас была закваска, которая, к сожалению, перебродила. Всё гнались за Западом, подражали их ценностям. А все их ценности упираются в доллары, фунты, марки, кроны. И больше ничего за этим не стоит. Много мертвечины здесь. А радости нет. Соль жизни выпарилась. Время проходит за каждодневной работой, едой и созерцанием якобы жизни – ешь свой банан и не мычи. Как сказал в своё время Альберт Эйнштейн: «Человек остывает скорее планеты, на которой живёт». И здесь это остывание уже началось. Боюсь, что доберётся и до вас.