– На меня, – отвечаю я, хотя тоже мало похожа на Маму.
Однажды мы с ней стояли рядом перед зеркалом, приводя себя в порядок перед сном, и я сравнивала наши черты. В тот день Мама провела с нами урок биологии, рассказала про генетику и диаграммы Паннетта, поэтому, естественно, мне было любопытно. Не потребовалось и нескольких минут, чтобы понять: общие черты у нас начисто отсутствуют. У Мамы нос был выразительный, несколько крупный для ее лица, и ресницы короче моих. У меня веки опущены ниже, а у нее разрез глаз шире. У меня лицо круглое, у нее – вытянутое. И брови у нее были темнее и гуще моих, а по центру левой щеки появлялась ямочка, когда она улыбалась. Волосы русые – как вода в ручье, говорила мама, – а мои напоминали августовское солнце, неяркое и золотистое.
Я спросила Маму, почему мы такие разные, а она рассмеялась, взъерошила мне волосы и сказала, что генетика – странная штука, и иногда мы больше похожи на бабушку, тетку или двоюродную сестру, чем на маму или папу. Потом принялась рассказывать, как сильно я похожа на ее собственную мать – вплоть до белых звездочек, вспыхивающих в моих голубых радужках.
– Губы у нее в форме сердечка, – продолжаю я, чувствуя, как щемит сердце. Мне очень не хватает маминой улыбки. – Верхняя губа… – я черчу в воздухе пальцем, – …вот такая.
– Лук Купидона, – говорит незнакомец.
Не знаю, что это такое, но молчу об этом.
На секунду умолкаю, чтобы собраться и перевести дух. Он ждет, что я продолжу, но рассказывать больше нечего. Лицо Мамы навсегда запечатлено в моей памяти, но никакими словами не передать, насколько оно прекрасно.
Она всегда напоминала мне благородную королеву из книжек – с любовью в сердце, любовью, выражающейся в мягкости тона, которым она разговаривала с нами, в довольном блеске глаз, когда обнимала нас и читала по вечерам перед сном.
Хлопаю ресницами, чтобы отогнать подступившие слезы. Не хочу, чтобы он видел меня плачущей.
– А у нее вот здесь нет метки? – Чужак дотрагивается до правой стороны своего носа. – Бугорок. Цвета кожи. Его можно заметить только при хорошем освещении.
У меня на секунду замирает сердце.
– Нет, – лгу я. – Такой нет.
Глава 14
Николетта
Застегнув молнию на чемодане, Брант садится рядом со мной на кровать. Касается ладонью моей щеки, подушечкой большого пальца проводит по нижней губе и целует.
В прошлом году в это время я уже была во Флориде, нежилась на солнце, ходила по белому, как сахар, песку, любовалась морскими волнами. Влажный ветер то трепал, то приглаживал мои волосы, а Кейт рассказывала очередную историю из своей богатой личной жизни.
Я всегда жила этими поездками. Зимы на севере штата Нью-Йорк пасмурны и унылы. Зимы с Кейт веселы, жизнерадостны, ярки. Дом ее стоит прямо на воде, и это ни с чем несравнимо – просыпаться под шум бьющихся о берег волн или крики чаек, реющих вдоль кромки океана.
Годами я намекала Бранту на желание жить в каком-нибудь теплом и зеленом райском местечке, но ему это претит. Обычный ответ звучит примерно так: «Пока мы не поседеем и не удалимся от дел, нам противопоказан образ жизни Флориды. Мы растолстеем, обленимся и испортимся на солнце».
К тому же ему нравится жить вблизи Нью-Йорка; живя здесь, говорит он, нужно лишь несколько часов, чтобы при необходимости сесть в самолет и улететь в любую точку мира.
Поэтому зимы я проводила у Кейт.