«Лжец! Лжец!» – обвинял голос, и мерзкое хихиканье вторило ему.
«Третьего дня он смотрел на голые плечи соседской девчонки, когда она стирала его исподнее, и вовсе не с братской любовью», – услужливо докладывали хихикавшие. Эти голоса могли принадлежать лишь дьявольским отродьям.
– Все не так! – отчаянно кричал брат Рикарду, со стыдом понимая, что так оно и было – смотрел, любовался юной девой в расцвете ее весны, улыбался в ответ на ее улыбку, не осознавая даже, что грешил. – Оставьте меня! Прочь!
Он просыпался от собственного крика в час дьявола, молитвой пытаясь одолеть искушение. Успокоив разум, долго лежал монах без сна, слушая, как что-то скребется в углу, и стрекочут снаружи насекомые. Лишь когда начинались предрассветные сумерки, возвращая дневной мир, привычный человеку, удавалось ему забыться.
Утро после таких снов всегда было для монаха хмурым, даже когда на небе не виднелось ни облачка. До тех пор, пока повседневные хлопоты не занимали его внимание без остатка, он ходил отрешенный, погруженный в мрачные раздумья, приводившие порой к решению о покаянии, которое брат Рикарду, не имея возможности испросить благословения высшего чина, налагал на себя сам.
Но живая натура брала свое, и уже к вечеру того же дня монах вновь обретал мир в душе, не забывая при этом прилежно выполнять обеты. Он все же был еще молод, хоть и успел за недолгую жизнь свою многое повидать, потому, как бы ни был брат Рикарду строг к себе, природа побеждала. Под монашеской рясой скрывалось горячее сердце, полное любознательности и неистребимого интереса к миру, веры не только в Христа и его заповеди, но и в собственный путь, в людей и в счастье, что обязательно ждет впереди.
Вот и в этот раз, переделав все утренние дела, брат Рикарду еще до обеда отвлекся от самокопаний и почти забыл о ночном кошмаре. Причиной стала соседская женщина, мать той самой девочки, которая недавно притянула его взгляд и вызвала муки совести, терзавшие во сне. К счастью, сегодня она отправила дочь в поле и пришла сама помогать по хозяйству. Младший сын ее, очаровательный карапуз трех лет от роду, увязался следом, а завидев монаха, вцепился в его одеяние и ни в какую не хотел отпускать, разражаясь ревом при попытках матери его увести.
Кончилось тем, что брат Рикарду сидел теперь на крылечке, качая на колене смеющегося мальчугана, и лениво наблюдал, как его мать колет парангом скорлупу кокоса и сухие ветви, собираясь готовить обед. Неподалеку расположилась старуха-хозяйка: взяв работу по своим силам, она плела циновку. Женщинам было приятно общество монаха, и он сам не заметил, как его втянули в разговор.
Во время последней проповеди он рассказывал прихожанам о Всемирном потопе и Ное с его ковчегом. Рассказ был выслушан с интересом, но только теперь брат Рикарду узнал, что в здешних краях есть свои мифы об этом событии.
– Может, на Западе и спаслись на большом корабле, видать, умеют там такие строить, коль ты и другие приплыли на них сюда через весь океан, – говорила старуха, щурясь на солнце. – Но прародителей нашего племени и других спасла дикая свинья.
– И как же свинья могла спасти от потопа? – улыбаясь, спросил брат Рикарду и приготовился слушать одну из древних легенд, экзотичных и странных для человека с Запада.
– Поросенок дикой свиньи предупредил брата и сестру о том, что должно случиться. Но когда дети прибежали в свою деревню, им никто не поверил, взрослые только смеялись в ответ. Тогда брат и сестра залезли на вершину пальмы, а все другие не успели спастись и потонули. Вода прибывала, а пальма все росла, так они и спаслись. На седьмой день потоп прекратился, они бросили кокос, и он упал на землю через семь дней. Тогда великий бог Дева сжег кокос, брат с сестрой взяли ту золу, рассыпали по земле – земля и ожила. Дети тех сестры и брата заселили острова, что вышли из моря, и рассказывали это предание своим детям, а те – своим, так и передавалось оно от предков потомкам, как теперь я рассказываю вам…
Голос старухи был плавным, напевным, слова сливались во фразы красиво и легко, пальцы ловко перебирали солому и сплетали узор в такт словам, отчего даже столь простая наивная история завораживала слушателей. Даже трехлетний непоседа сидел на коленях монаха смирно, заслушавшись. Брат Рикарду не удержался и попросил рассказать еще что-нибудь. Старуха поведала ему о том, как было раньше небо совсем близко к земле, и люди поднимались по высокой горе туда и ходили к богам в гости, но однажды разгневали их, гора расплавилась, стала ниже, а небо поднялось, навсегда став для человека недосягаемым. О том, как однажды боги разгневались и спрятали солнце, а прекрасная жрица устроила праздник с песнями и танцами, боги подумали, будто людям и так хорошо, да и выпустили солнце обратно…
Порою местные легенды оказывались весьма забавными, и брат Рикарду не считал за грех интересоваться ими, как слушают на его родине былины и сказки. Он видел, как сильно отличаются местные мифы от историй, услышанных в Ларантуке, и это еще больше убеждало его в том, что он не ереси внимает вовсе, а просто красивым историям, дошедшим со времен далеких диких предков. Монах не представлял, будто в эти сказки можно верить всерьез, значит, тем проще будет истинной вере занять место в душах туземцев, где нет ложных богов, лишь глупые суеверия.
– А что говорится в преданиях об эбу гого? – спросил брат Рикарду, видя, как рассказчица доделала работу и принялась убирать за собой.
– Эбу гого – это эбу гого. Злобные жадные твари, которые воруют наше добро и жрут помои, – сморщенное и потемневшее на солнце, будто вяленый фрукт, лицо старухи скривилось в презрительной гримасе. – Неизвестно, для чего их боги сотворили, видать, пошутили или были сильно не в духе.
– Но ведь они удивительные! – возразил монах. – Таких существ ни в одном краю, где я побывал, никто и не видывал. Неужели вы так жадны, и не только делиться пищей – отбросы отдать не готовы. В столь изобильном краю жалеете фрукты, которые растут вокруг без вашего труда.
– Фруктов не жалко, га’емезе. Поросенка Трай жалко, у нее свинья первый раз принесла приплод. И мешок риса, который Буди забыл спрятать, а тварь прокралась ночью и втоптала в пыль то, что не сожрала. Да то ли еще будет! Когда я была немногим старше его, – она кивнула в сторону мальчугана, – эбу гого воровали детей. Как мы их боялись, пока мужчины не собрались и не прогнали всю стаю прочь!
Брат Рикарду не хотел верить. Да, эбу гого порой докучали жителям деревни, норовя стащить все, что плохо лежит, но после того набега каждый из туземцев вооружился рогаткой, и стоило кому-то из тварей появиться в поле зрения, как в нее летели мелкие камни, кусочки дерева и все попавшееся под руку. Меткостью эти люди отличались отменной, и довольно скоро между туземцами и эбу гого установилось нечто вроде перемирия: эбу гого не приближались к домам, лишь изредка подворовывая по мелочи, а люди оставляли для них за пределами деревни объедки и очистки, которые не пошли на корм свиньям.
Но невозможно было представить, что эти миниатюрные забавные существа – людоеды, похищающие детей. Брат Рикарду ни разу не видел, чтобы они проявляли злость к людям. Любопытство – пожалуй, но, получив разок-другой камнем в лоб, они стали осторожнее и бесшумно исчезали, едва завидев человека.