Но на следующий же вечер, поднявшись по обыкновению к алтарю, монах спугнул троих эбу гого. Отбежав на безопасное расстояние, они принюхались и остановились, что-то бормоча. Казалось, они узнали того, кто накануне оставил им пищу.
Напрасно брату Рикарду пытался наладить хоть какое-нибудь общение. Эбу гого не отвечали на его вопросы, лишь повторяли иногда обрывки сказанных фраз. Когда он пытался приблизиться, подозрительные существа отбегали ровно на то же расстояние. Но совсем не уходили, наблюдали, словно выжидая. В конце концов, монах оставил их в покое и занялся обычными приготовлениями, надеясь, что понемногу эбу гого к нему привыкнут и перестанут дичиться.
Ушли они, лишь почуяв приближение туземцев. Как и вчера, бесшумно исчезли без следа. Вновь брат Рикарду решил никому не говорить о появлении этих созданий, боясь, что местные жители просто-напросто выгонят воришек в лес, и он никогда больше их не увидит. Ночью монах опять оставил пищу для загадочных гостей и отправился спать, ни о чем не беспокоясь.
Разбудили его странный шум и крики. Наскоро одевшись, брат Рикарду выбежал на крыльцо и застыл в изумлении.
В сером предрассветном полумраке по площади метались странные силуэты, а женщины, вереща, пытались догнать некоторых из них. Присмотревшись, брат Рикарду узнал эбу гого. Их было уже около десятка, и они разбегались кто куда, таща что-то в руках.
– Вот дрянь! – раздался за спиной голос Анны. – Сожрали все тыквы, что я хранила на крыльце!
Обернувшись, брат Рикарду встретился с ней глазами. Против воли взгляд его стал виноватым, и брови послушницы сошлись на переносице.
– Значит вот для чего ты ходил в гору перед сном, – сказала она с укором. – Приваживать этих тварей.
Брат Рикарду развел руками. Сейчас ему самому такой поступок казался глупым. Эбу гого, с визгом убегающие в лес с добычей, были мало чем отличимы от обезьян. Монаху стало стыдно, что по незнанию увидел в них разумных существ. И хоть туземцы не разозлились на него – нашествие всевозможных животных не было здесь редкостью, он весь день корил себя за легкомыслие.
Вечером, придя на гору и еще издали заметив невысокий силуэт, он крикнул, замахал руками. Существо исчезло. Но когда брат Рикарду подошел к беседке с алтарем, он увидел аккуратно сложенные пустые светильники. Эбу гого вернули их без малейших повреждений, только вылизали до блеска.
Место, которого не было
– Отвези меня туда.
Ее голос звенел внутри головы снова и снова, стоило отвлечься от работы хоть на миг. Хиджу поморщился почти болезненно, с усилием прогоняя из мыслей тот разговор. К чему? Он все решил, ответив ей отказом. Велел перестать принимать на веру всякие глупости. Напомнил об обещании никогда не возвращаться, данном ими обоими. Но тогда почему сомнения все не покидают его? И предчувствие недоброго будто черной тучей нависло, давит непонятной тоской...
– Отвези, – молила Аби, и глаза ее, казавшиеся еще светлее из-за полукружий теней, залегших от бессонницы, лихорадочно сияли. – Я должна узнать наверняка, что в моей жизни было правдой, а что вымыслом.
Хиджу понимал – если он откажет, рано или поздно она найдет способ и все равно улизнет на Остров Драконов, невзирая ни на запрет хозяина тех мест, ни на его, Хиджу, запрет. А соглашаться значило нарушить волю духов и дракона, в существовании которого сам он нисколько не сомневался. Но Аби не желала ничего слушать. Слова пришельца с Запада оказались для нее весомей любых других, даже самых разумных, слов.
Если бы источник сомнений Абигаэл был иным, то Хиджу, возможно, и согласился в который раз ради нее пойти против запретов. Но не в угоду хитрым западным жрецам. Он ненавидел их всей силой сердца, опаленного ревностью, бездумно, беспощадно, хоть и не признался бы в этом и под пыткой. Потому на самые отчаянные просьбы Аби вновь и вновь отвечал решительным отказом.
И та, любя мужа и привыкнув ему подчиняться, отступала, чтобы, промаявшись день-другой, опять просить, не словом, так взглядом, не взглядом, так всем своим видом, изнуренная, истерзанная ночами без сна.
– Я больше не знаю, во что мне верить, – говорила она грустным, бесцветным голосом. – Пойми, ведь это страшно, когда не веришь. Словно смотришь в холодную черную пустоту, и все теряет смысл.
Хиджу понимал. Он никогда не чувствовал подобного, но пустота, о которой говорила Абигаэл, смотрела на него из глубины ее зрачков. Как бы он хотел вернуть прежнюю Аби! Но что исцелит неведомую тоску, разъедавшую сердце, подобно тому, как болезнь разрушает тело?
Ни Хиджу, ни дукун, ни самые старые и мудрые люди деревни так и не смогли помочь Абигаэл вернуть мир в душе, и постепенно она начала слабеть и чахнуть, будто и впрямь была больна. Тогда Хиджу, забыв о своей гордости, заглушив ревность, решил выполнить просьбу. Только бы улыбка вновь коснулась губ его возлюбленной, а в сердце ее вернулась безмятежность.