IX. Тысяча надежд, погребенных под песком…

Вечером в гостинице, после вкусного, по-настоящему вкусного узбекского ужина – как же все-таки узбекская кухня отличается от казахской (у казахов, по крайней мере, тут, в закаспийских степях и песках, ее, кажется, вообще нет – есть только еда, чтоб утолить голод) – я лежал и думал обо всех впечатлениях этого первого действительно прекрасного дня нашего путешествия. Да, конечно, нынешний Хорезм не хранит даже тени своего былого величия, но все же вот она, Азия, куда мы ехали, куда мы хотели приехать. И какая же это провинция, даже по сравнению с остальным Узбекистаном! Как смешно мне пытались приварить алюминиевый диск обычной сваркой, как мужик уверял, что работал в аэропорту и все умеет… как, в общем-то, примитивно рассказывал местный гид, убежденный, что больше всего нас интересуют гаремы и резной трон хана… Каким странным оказался чайханщик, почти безумец, переходящий от угрюмой замкнутости к назидательным историям! Как это и печально, и закономерно… Если ты в стороне от больших дорог мира, твоя частная история мельчает и истончается, как река среди песков.

Перед сном я опять немного почитал Семевского. Он писал об этих местах:

«Хорезм… Это слово ассоциируется с красивыми восточными легендами на фоне вечно голубого неба и цветущего оазиса. Но таков Хорезм был только в описаниях экзотических путешественников, глядящих на природу и быт колоний из окон ханских дворцов, где они гостили.

Край беспощадной феодальной эксплуатации, векового рабства и полного бесправия трудящихся. Край мелкого, примитивного поливного земледелия в оазисе, мускульным, человеческим трудом многих поколений отвоеванных от пустыни.

Хорезм, раньше не имевший никаких индустриальных предприятий, осветился электричеством. Построены и пущены в эксплуатацию электростанции, обогатился Хорезм типографией, маслобойным заводом и пятью хлопкоочистительными заводами.

Хорезм занимает северо-восточную часть Кара-Кумов, прилегающую к левому берегу Амударьи. Он представляет собой песчано-глинистую равнину с уклоном 0,2 – 0,4 километра на север и запад, сложенную отложениями древней Саракамышской дельты Амударьи. Несколько сотен километров отделяют Хорезм от ближайшей железной дороги. Основное богатство края – хлопок – доставляется, главным образом, на верблюдах, движение вверх по Амударье, благодаря очень быстрому ее течению, отнимает времени не меньше, чем верблюжий транспорт.

В настоящее время в Хорезме семь машинно-транспортных станций и много своих автомобилей.

На протяжении всего Хорезма автопробег встречали тепло и радушно в каждом колхозе, каждом кишлаке. Машины засыпали арбузами, дынями, виноградом…

Немыслимо было останавливаться в каждом кишлаке, это сильно задержало бы колонну, но колхозники настаивали на этом. Живая стена людей становилась по дороге, и машины не пропускались до тех пор, пока в каждую не были положены прекрасные, ароматные дыни и влажный, только что сорванный виноград.

Тяжела пыль Хорезма. От нее не убережешься, она проникает сквозь тент, сквозь одежду. Многие получали накожные болезни от пыли, попадающей на потное тело».

Что изменилось с тех пор? Прошло почти сто лет. Куда ушли их надежды? В тишину пустыни. Где внуки тех колхозников, которые встречали коммунистический автопробег? Старики, они расстилают свои коврики и совершают намаз в кварталах – махалля. Многие молодые уже почти не говорят по-русски. Не знают они и арабского. Все это сны. И я уходил в сон с чувством, что нечто главное все же от меня ускользнуло. Как там, у силача Махмуда сказано:

«Строитель небосвода, вечный зодчий,