– Вроде, да, – неуверенно ответил я. – Может быть, мы что-то забыли, не услышали.

Почему-то я вдруг почувствовал неясную вину перед этим человеком, вроде как мы упустили самое главное, а теперь сдаем экзамен.

…У Пахлавана Махмуда простая история, обычная для здешних мест, но для Хивы он самый важный человек, – с большим напором произнес чайханщик, по-прежнему странно закругляя слова. – Вы должны запомнить это имя.

И, почти как по писанному, начал рассказывать. Такое было впечатление, что, как экскурсовод, чайханщик тоже заучил свою роль.

…Пахлаван значит «Силач». Силач Махмуд жил в Хиве семьсот лет тому назад и прожил семь десятков лет. Был он борцом, известным по всему Востоку. Старики вспоминают, как им говорили их старики, что на его поединки из дальних городов стекались тысячные толпы, а выступал он не только в Хорезме, но и в Индии, и в Арабии, и в Персии. Однажды две армии прервали битву, чтоб посмотреть поединок хивинца Махмуда. Он, как обычно, победил, и они вернулись к своему сражению. Что это была за война, какие правители и за что бились, кто участвовал и как погиб, – об этом мы ничего не знаем. История не сохранила нам этих сведений за их полной ненадобностью.

Но, кроме того, что хивинец Махмуд был непревзойденным борцом, он еще был философом, музыкантом и поэтом, то есть суфийским наставником. Закончив с борьбой, зарабатывал мастерством скорняка. Сидел на рынке, пел рубаи и шил шубы. Один из хадисов Пророка гласит, что, если руки могут работать, нелепо просить подаяния. Да и люди, которые могут слышать – где они? Они на торжище, в толпе, вот у нас, в чайхане. Здесь тебя услышат и поймут.

Над решеткой его надгробия в мавзолее выбиты такие строки:

«Сто раз я клятву повторю такую: