…Ныне цитадель Хивы – Ичан-Кала – едва ли не единственный сохранившийся цельный ансамбль старого азиатского города. Отчасти Хиве повезло, она каким-то образом оказалась в стороне от большого советского строительства, и разве что единственная в Центральной Азии международная троллейбусная линия Хива – Ургенч, странная реплика к троллейбусу Симферополь – Ялта, напоминает о том, что здесь когда-то был Советский Союз.
Когда бродишь по этим мощеным улицам, выходишь на площади, изучаешь дворцы и минареты, хочется остановиться и спросить себя: а реальность ли все это или декорация к съемкам какого-нибудь кино, типа «Арабских ночей» или «Али-Бабы»? Нет, все-таки реальность. Если подняться на смотровую башню Ак-Шейх, старый город ложится перед тобой, как картинка. Вот они, городские ворота, сориентированные по сторонам света. Главная улица ведет с востока на запад, и это тоже символично. Или, может быть, с запада на восток?
Забавно отсюда выглядит Короткий Минарет (Кальта Минар). Замысел был грандиозным, но хан умер, и минарет не достроили. Самой высокой башней так и остался минарет Ислам Ходжа с фонарем и куполом наверху. Рядом с Кальта Минаром стоит медресе Мухаммад Амин-хана. В 1618 году, когда ее открыли, о новой хорезмийской столице заговорили ученые и богословы по всему Востоку. Но и Ургенч не забывали. Его знали, о нем помнили, об Ургенче тосковали, оттуда родом был Мухаммад аль-Хорезми, ректор первой арабской академии, знаменитого Дворца мудрости халифа аль-Мамуна, там работали аль-Бируни, Агахи, Наджм-ад дин аль-Кубра…
Здесь, конечно, все было куда проще, город стоял в стороне от больших дорог, богословы и дервиши, которые блуждали по этим пустыням от оазиса к оазису, от колодца к колодцу, редко поднимались так далеко на север, на границу почти безжизненных казахских степей, никогда не знавших исламской науки и образования. Хива была в стороне, и как новое место силы старой хорезмийской культуры быстро пришла в упадок. В начале ХХ века здесь почти невозможно было найти человека, читающего и разбирающего надписи на фарси, не говоря уже о старо-хорезмийском наречии. А о том, что творится за пределами мусульманского мира, могли знать только те хивинцы, которые выучились читать по-русски.
Но все не так просто на этом Востоке. Именно хивинцем был тот суфийский дервиш, который сказал Гурджиеву: «Не смотри вперед, смотри себе за спину», и, размышляя над этим высказыванием, так явно противоречащим европейскому взгляду на вещи, Георгий Иванович и создал свой знаменитый танец.
…Дворцы и гаремы меня не слишком впечатлили. В Хиве они выглядят несколько – как бы это сказать помягче, – провинциально. Но атмосферу создают. Так и представляешь себе, как томились здесь восточные красавицы, как стремились к ним пылкие возлюбленные из близлежащих селений. Сказка просто. Но это, скорее, следы неискоренимого европейского романтизма или нашей лермонтовщины, например. В провинциальной исламской вселенной ничего подобного и быть не могло.
Чур меня, чур!
VIII. В чайхане. Пахлеван Махмуд
От экскурсии со словоохотливым гидом, который бегло отбарабанил на местности заученный им заранее текст, мы, честно говоря, немножко утомились и зашли передохнуть в чайхану, которая была устроена возле небольшой ткацкой мастерской. В глубине зала – каждый за своей рамкой – сидели несколько местных мужиков. Они занимались совсем непривычным для мужчин в нашем современном понимании делом – ткали небольшие коврики. Я даже подумал, что как раз эти ковры и продают в местных сувенирных лавках в качестве антиквариата…
Чайханщик сразу мне кого-то смутно напомнил. Чистый эффект дежа вю. Я начал перебирать в уме всех своих знакомых, но так и не сообразил. А человек выглядел довольно странно. Абсолютно лысый, с большими пышными усами и почти «брежневскими» бровями, он скорей походил на армянина или азербайджанца, но никак не на местного персонажа. В его действиях не было никакой суеты и тем более желания угодить путешественникам. Наоборот, он вальяжно и немного даже угрюмо разливал чай и очевидно никуда не спешил. По крайней мере, в первые три минуты на нас никто не обращал внимания. На востоке это редкость.
В конце концов, нам все-таки подали чайник и стаканы. Чайханщик подошел, спросил, все ли в порядке. Я ответил, что да, все нормально, но он как будто бы не понял ответа и переспросил еще раз со странным, не узбекским акцентом:
– Все ли в порядке с вами? У вас все в порядке?
Я даже не знал, как отвечать на такой вопрос совершенно незнакомому человеку, а он вдруг сказал неожиданно вкрадчиво:
– Когда ты куда-то движешься, всегда возвращаешься обратно. Как челнок на ткацком станке. Если порядок сбивается, надо все начинать сначала.
И добавил:
– И что вы у нас уже повидали?
– Были на экскурсии, – признался я.
– В мавзолее Пахлавана Махмуда?
– Тоже были, – ответил Любер. – Как же без него. Нам рассказали, что архитектору, который его построил, дали прозвище Джинн.
– И все? – спросил чайханщик.