– У меня – да.

– Процветаешь?

– Не жалуюсь.

– Ох и скучная ты, Вер, – вздохнула Зимнякова. – Да-да, нет-нет…

– А чего трещать-то, Раиса Поликарповна? Мы с вами деловые женщины, обе зарабатываем деньги. О делах – не стоит, они у нас с вами разные, об общих знакомых – тем более. Профессиональная этика.

– Тем более, – согласно повторила Зимнякова и подумала: «Прощупывают… Может ограбление? Готовятся, мой распорядок дня определяют. Нет, глупо… Почти месяц звонить и в трубку дышать – и дурак насторожится. Не-ет, так не грабят, пожалуй. А если просто-напросто какой-то подонок издевается? Тьфу! Ты, мать, прямо как страус – башкой в землю. Что ты, девонька-а? Если издеваются – не страшно. Я не обидчивая. На мне воду не повозишь. А посему отметаем. Другое, другое ищи!».

Она опять забыла про Куприянову. Тем более что та уже спрятала зимняковские волосы в нейлоновый колпак переносного импортного фена и теперь колдовала над лицом. Зимнякова сидела с закрытыми глазами, обмякшая снаружи, зажатая внутри. Думала. Но из-за этой самой зажатости думать получалось не очень – сожмите руку в кулак, согните в локте, напрягите сколько есть сил, и рука задрожит, завибрирует. Вот и у Зимняковой – мысли вибрировали и складывались в какую-то тарабарщину, где всему хватало места – и телефонным звонкам, и железной руке сына на её шее, и сложностям на работе, и отчуждённости дочери, и скользкой усмешливости парикмахерши.

А под нейлоновым колпаком царила приятная жара. Она сушила мозги и гасила вибрацию. Гасила совсем – до вялости. До приятной истомы, до бездумия…

– Ну всё, – откуда-то издалека пробился голос мастерицы. – Маску снимете сами, не сочтите за труд, а я уже бегу, Раиса Поликарповна. Попадёт, чувствую, ой, попадёт мне сегодня на орехи.

Зимнякова нехотя разлепила веки. Куприянова уже успела уложить свой многочисленный инструментарий в золотисто-коричневый кожаный футляр и теперь освобождалась от лёгкого полупрозрачного халатика. Но вот и он свёрнут, быстро упрятан в сумочку – Куприянова стояла и вопросительно глядела на Зимнякову.

– Да, сейчас, – лениво произнесла Зимнякова и, выдвинув ящичек резного румынского трильяжа, достала купюру. Протянула Куприяновой. – А пакет с продуктами возьми на кухне. На стуле…

– Благодарю, Раиса Поликарповна. Только у меня огромная, ну просто огромнейшая просьба к вам: пожалуйста, не вызывайте меня больше в рабочее время. Вечером, в выходные – всегда готова. Или – приходите в салон. У нас ремонт сделали, так уютненько стало. Буду очень рада. А в рабочее время – никак не могу. Место не хочется терять. Я и сегодня не из-за четвертака приехала, и не из-за дефицитных продуктов. Просто не хотелось по телефону отказывать. Неправильно это. Договорились, Раиса Поликарповна?

Зимнякова молчала и не без любопытства смотрела на неё.

– Ну всё, уже бегу, – вежливо улыбнулась Куприянова.

– Постой, – встрепенулась Зимнякова. – Постой… и всё-таки… Мы ведь достаточно знакомы… Это не о делах, это так, вокруг них… Не надоело щипать?

– То есть?

– Ну… Щипать. Я не об этом четвертаке, это как раз нормально. За полтора часа работы два с половиной червонца… но ведь по-крупному-то получается не так уж часто? Покрупнее, помасштабнее – не тянет работать?

– Ах, вот вы о чём, – протянула Куприянова и усмехнулась. – Нет, не тянет. А вот насчёт щипать…Что ж, с ваших высот это, может быть, и так. А с моих… Давайте посчитаем. За день у меня меньше тридцати не бывает. Я подчёркиваю – меньше не бывает. Теперь умножьте эту цифру на количество рабочих дней и прибавьте мою зарплату. Посчитали?

– Да, – качнула головой Зимнякова.

– Вот. И потом… Раиса Поликарповна, за крупные дела бьют крупно. А я… я беру чаевые. Не ворую, не проворачиваю махинации, даже не мошенничаю – просто беру чаевые. Люди дают мне за хорошо сделанную работу. Они выходят от меня красивые, счастливые – разве не стоит оно лишней трёшки? Пятёрки? Червонца? Я даже не прошу у них, они сами дают. И потом уже приходят только ко мне.