Оказалось – не сына берёг немец-перец-колбаса от неполноценной славянки, оказалось, неполноценную славянку берёг от сына. Для себя берёг.
В один из дней пышная покорная гаттин* отправлена в город за покупками. Немецкие батраки отпущены домой. Русские рабы заперты в конюшне. Все, кроме одной. Рая робко вошла в дом, остановилась у порога. Немец – в штанах на подтяжках, в белой исподней сорочке с отвратительно вываленным на колени пузом сидел у стола. На столе чего только не было. Светлые глазки хозяина помигивали ласково, приторный елей растёкся по лицу, оплыл в подбородок. И Рая – всё поняла. Ей бы броситься назад, в дверь, но примёрзли захолодевшие ноги к полу – куда побежишь? К кому? У кого помощи попросишь – в чужой-то стороне? Одна, одна, на всём белом свете одна…
Она села на пододвинутый стул. Рядом картаво урчал хозяин, оглаживая её руку. «Мэдхен… Майне мэдхен»*. Рая не отстранялась, она впала в некий транс – что-то ела, что-то пила, не ощущая вкуса, ни о чём не думала, не жила… Потом её приподняли за плечи, повели куда-то, и она пошла. Покорно. Как во сне. Шла… шла и вдруг что-то мягкое, проваливающееся приняло её в себя, осело под ней, а сверху что-то навалилось, урча, колыхаясь мягко, тяжело, и она очнулась.
Очнулась и увидела близко-близко свиные щетиновые реснички. Воткнувшийся в её щёку багровый нос. Почувствовала мокрую сосущую мякоть на своих губах. Она замычала – кричать ей не давала всё та же причмокивающая мокрота. Она забарахталась. Задёргала головой. Засучила ногами. А сверху давило, и рвало с неё одежду, и мяло уже груди, и ползло по ногам – выше, выше, выше. Оно сопело, похрюкивало, причмокивало, постанывало, взрыкивало – и давило, давило… Рая начала задыхаться, она теряла силы, теряла волю к сопротивлению, слабела, закипала слезами. А по животу, по ногам елозило зыбкое, массивное потное чужое пузо. Тошнота подхлынула к горлу девушки, она судорожно зажала подбородок, мыча и всхлипывая. И вдруг ей шумно, по-звериному дохнули в лицо, и боль вошла в неё – Рая дёрнулась, боль распустилась, и потное чужое тело заколыхалось на ней торопливо и тяжко…
Рубль 7
Век XXI, десятые
Концепцию надо менять
7 песня не про нас
За окном медленно, но верно созревала красочная объёмная иллюстрация к великому стиху «В багрец и золото одетые леса»… Почему так непрочна, так мимолётна красота? Потому что – война. И здесь – всё та же война… Зима наступает, лето – отступает, уходит, пятясь, ненадолго цепляется за утешительное определение «бабье» – и ухает в размокшую-раскисшую, чавкающую-промозглую неприглядь предзимья. Не успеешь толком вздохнуть об ушедших тёплых деньках, а уж «зима катит в глаза»…
Так что же, парень – война? Ну а как же твой давешний постулат, что нельзя мстить начальнику только за то, что он поступает, как
Ну а мы – за что мы возьмёмся? А мы на нашего волка… шума-грохота нам не надобно… мы вот что… мы ему…О! на волков ещё капканы ставят. Точно – капкан. Типа – канкан, ха-ха. Капкан системы канкан