Глава XXVIII.

С тех пор, как исчезла турецкая армия, в Дамаске был основан «Нади эль-Араб», Арабский клуб. Уже перед взятием Дамаска Лоуренс считал, что независимость арабов столкнется с враждебностью европейских держав и должна быть навязана им самими арабами.

Можно было исключить их армию из Сирии, демобилизовать ее; к тому же она не была политическим инструментом. Клуб им был. Он объединял членов прежних арабских обществ, множество новых последователей — осознавших это в последний час — и всех членов шерифской администрации; Фейсал и Али Риза (вновь ставший губернатором Дамаска) были среди руководителей. Как французское масонство, как турецкий комитет «Единения и Прогресса», Клуб, о существовании которого было известно, хранил в тайне свои действия и состав. Его программа была той же, какую раньше тайные общества внушали Хусейну — основание великой независимой Аравии, от Хиджаза до Персии, включая Сирию и Месопотамию; его непосредственная цель — независимость Сирии, единственной страны, где у Фейсала одновременно были в распоряжении армия и администрация.

Из другой части «Фетах», объявившего в начале февраля, что сохранять тайну теперь незачем, образовалась «Партия независимости»; ее члены разделились на три части — в Сирии, в Палестине и в Ираке. Французы, которые знали меньше, чем Лоуренс, о прежних тайных обществах Леванта, были поражены, встретившись с ними, с тех пор, когда на Востоке узнали о речи Пишона, утверждавшего, что Франция сохраняет свои права на Сирию, и кампания протеста поднялась в Средиземноморье до самой Индии.

Многие из членов «Арабского клуба» раньше принадлежали к комитету «Единения и Прогресса». Они больше не опасались разбитых турок, и, поскольку турки теперь тоже находились под угрозой, сблизились с ними. Настолько, что, когда поезд, перевозивший господ Сайкса и Пико, вышел из строя из-за аварии на одной маленькой станции Северной Сирии, все работники железной дороги вышли на прогулку; и два переговорщика, обсуждавших судьбу Среднего Востока, чинили тендер сами вместе со своими секретарями, под насмешливыми взглядами поселян… Наконец, пушки демобилизованной турецкой армии мало-помалу исчезали из лагерей: отныне у Клуба были свои склады оружия.

Клуб сначала предпринял попытку доказать конференции волю к независимости Сирии с помощью гигантской петиции; самым сильным аргументом, который противопоставляли Фейсалу, был тот, что сирийцы не уполномочивали его говорить от своего имени. Ораторы были разосланы во все города; публичные собрания, проповеди в мечетях, распространение газет, брошюр, прежних немецких трактатов против Франции, призывы в кофейнях, иногда заключение в тюрьму непокорных (пропагандистов сопровождали шерифские жандармы) — все было применено. В таких мерах и не было необходимости: крестьяне считали, что выбирают между толерантным мусульманским правительством и фанатичным христианским; всех сирийцев унижало то, что их считают неспособными к самоуправлению; и если кто-то и предпочитал Францию, то лишь потому (за исключением христиан), что верили в ее способность обеспечить порядок лучше, чем сторонники шерифов; они стремились прежде всего к своему спокойствию и не могли противостоять членам Клуба, самой эффективной силе в Сирии. Через пятнадцать дней после речи Фейсала на конференции в Дамаске произошла крупная манифестация. Под тремя лозунгами: что Сирия — не более отсталая страна, чем балканские государства во времена провозглашения их независимости; что конкурс иностранных технических специалистов, которых она собирается вызвать, ни в коей мере не должен затрагивать политическую власть — достаточно, если им будут платить; что Франция и Англия согласились 7 ноября признать независимость Сирии.[501]

Члены Клуба считали невозможным отрицать протяженность и глубину арабского движения в Сирии и видеть в Фейсале только делегата короля Хиджаза. Толпы, которые во всех крупных городах внутренней Сирии претендовали на собственного суверена, провозглашали свое равнодушие — иногда свою враждебность — к Хиджазу, свое стремление к сирийской Сирии, вождем которой видели его. В Дамаске, в Алеппо сторонники Франции и Англии, казалось, затерялись среди национального движения. Пока что Фейсал и Лоуренс не преследовали иной цели, кроме народного совещания, предложенного эмиром комитету, которое привлекло бы внимание президента Вильсона. Сэр Марк Сайкс вернулся из Леванта, обеспокоенный соглашением, которое он подписал, потрясенный волей сирийских организаций к единству[502]. Ллойд-Джорджу, Бальфуру, своим друзьям среди французов и сионистов он сообщил об опасности той политики, в которую ввязываются их державы. Фейсал очень ждал его вмешательства, но Сайкс умер через несколько дней после возвращения.[503] Все же 20 марта, в ходе частной встречи между Клемансо, Сайксом, Вильсоном и Ллойд-Джорджем, президент Соединенных Штатов предложил, чтобы комиссия по расследованию, сформированная из назначенных представителей четырех держав, была направлена в Сирию, а затем в другие арабские страны.[504] Ллойд-Джордж доложил, что Англия, как и в 1912 году, не заинтересована в Сирии, и ее интересуют только Мосул и Палестина; он в принципе одобряет комиссию. Клемансо заявил то же, но на условии, чтобы комиссия была направлена равным образом в Палестину и в Месопотамию.

25 [марта 1918 года] президент Вильсон официально поставил свое предложение на конференцию, и оно было принято.

Этим вечером Фейсал впервые выпил шампанского…[505]

Комиссия должна была констатировать волю Сирии к своей независимости и единству, которые Клуб собирался провозгласить таким образом, чтобы не могло остаться никакой двусмысленности. Но прежде всего ей было поручено определить ту державу, которую сирийцы наиболее охотно примут как мандатария. Понятие «мандат» было тогда очень расплывчатым[506], и его переводили то как «сотрудничество», то как «покровительство», то как «протекторат».

С тех пор, как Ллойд-Джордж ответил Клемансо, что у Великобритании нет интересов в Сирии[507], Фейсал почти не ожидал больше английского мандата. Теперь он тем больше ненавидел Францию, потому что больше ее опасался. Он упрекал ее, не без причин, за армянских добровольцев, за постыдную оккупацию; но он прекратил заявлять, что Сирия больше помогала изнуренной Франции, чем та помогала Сирии. Его начальник штаба, Нури Саид, утверждал в Каире, что французские офицеры просили милостыню на улицах Парижа, но Фейсал, который ходил по улицам Парижа, встречал на них мало офицеров; и он знал, что французскую армию ни в коей мере не представляют неряшливые зуавы[508] Бейрута.

Понятно, что Франция выставляла себя защитницей христиан Леванта и не могла поставить там этого мусульманского принца, потомка Пророка; тем более она не собиралась считать, что лишает его исторической столицы во имя соглашения, по которому с ним советовались не больше, чем с Францией — по английской декларации с Семью Сирийцами в Каире. То, что придавало силу позиции Набережной Орсэ, было особенно для него невыносимо: «Зачем упрекать нас в оккупации Ливана, если она не так сурова, как оккупация Англией Месопотамии, и ни в чем не упрекать Англию? Зачем так упорно претендовать на христианский Бейрут, и так слабо — на Багдад, столицу халифов? Так энергично поддерживать арабское движение в ливанских пригородах и безропотно позволять вешать своих друзей в Ираке?»[509]

Самым эффективным средством выгнать французов, казалось ему, было добиться американского мандата. Из двух мандатов множество сирийских мусульман выбрали бы его; Соединенные Штаты были самой богатой страной в Мире, а Франция, как считалось, лежала в руинах. Соединенные Штаты были далеко, их вряд ли можно было заподозрить в колониальных амбициях, и сирийцы, обосновавшиеся в Америке, любили ее. Лоуренс был убежден, что под мандатом Франция не могла подразумевать ничего, кроме «протектората», когда была вынуждена изменить статус своих североафриканских колоний[510]; тогда как Соединенные Штаты придавали этому слову такое значение, какое им было удобнее придавать. Наилучшим мандатарием был самый равнодушный и самый удаленный. Наконец — и главное — Франция не приобретала, даже не требовала, мандата на Средиземноморье вдоль Евфрата, и отдать Франции Дамаск — значило отдать Иерусалим и Багдад Англии, разделить великую Сирию.

Тогда как, если можно было надеяться на то, что мандат доверят Соединенным Штатам, они обладали бы им одновременно в Леванте и на Среднем Востоке. И множество влиятельных сирийцев было готово поддержать мандат, который, за отсутствием независимости, обеспечивал хотя бы единство.

Фейсал нанес визит информатору президента Вильсона, полковнику Хаусу[511]. Лоуренс был переводчиком.

— Я послан моим народом, чтобы встретиться с различными нациями Европы и выбрать среди них мандатария, которого мы предпочтем. Мне очень нравятся англичане…

Лоуренс заметил, что мандат на Сирию не может быть принят Англией, иначе Франция обвинит ее в лицемерии.

— Я узнал американцев, — продолжал эмир. — Мне известно о конфликте, который возник между Францией и Англией по поводу Сирии: как смотрят Соединенные Штаты на то, чтобы принять американский мандат на эти земли?

— Это очень сомнительно, — ответил полковник Хаус.