Одно из двух, добавляли они: или точка зрения Англии является имперской, и тогда ей не стоит удивляться, что Франция последовала за ней и признает на Сирию свои права, которые признал за ней ее союзник; или Англия становится на точку зрения Вильсона, и тогда Франция удивляется, что она не спешит даровать Багдаду те свободы, которые предлагает даровать Дамаску. Два правительства согласились на формуле: «Франция в Сирии — так же, как Англия в Месопотамии»[438].

В Месопотамии, управляемой правительством Индии. И Лоуренс оказался перед самым давним и самым упрямым из своих противников.

Он знал его силу. Он знал, что там настроены против его замысла. Едва вернувшись в Лондон, он уже понимал, до какой степени обещания, сделанные арабам, рискуют остаться пустой бумагой.

Но король пожелал принять его наедине. Георг V отметил его услуги, оказанные Англии, и собирался вручить ему знаки отличия кавалера ордена Бани и ордена «За особые заслуги», когда Лоуренс остановил его: он сообщил королю, что правительство поручило ему заключить с арабами соглашения, которые, как считал он, не собирались выполнять. Возможно, ему пришлось бы даже вступить в бой на стороне своих прежних товарищей по оружию против французских войск, союзников Великобритании; и ему было бы желательно не принимать награды, которые он явно не смог бы носить. Он просил у короля позволения отказаться от них.

Случай был беспрецедентным.[439]

На следующей неделе, 7 ноября, Англия и Франция подписали следующую декларацию:

Вмешательство короля или совпадение? Беспорядки в Сирии доходили до предела, и начальникам оккупационной армии нужна была декларация, которая рассеяла бы всякую двусмысленность…

Если это и не аннулировало соглашение Сайкса-Пико, то, по крайней мере, этот решительный текст позволял Лоуренсу основать свои действия не только на справедливости, но и на праве.

Он нуждался в этом.

19 числа государственный секретариат по Индии в Лондоне телеграфировал[441] основные пункты плана Лоуренса в Дели и Багдад, где к ним сразу же отнеслись враждебно[442]. Английский верховный комиссар в Багдаде, сэр Арнольд Уилсон, решил считать англо-французскую декларацию недействительной. Энергичный, ненамного старше Лоуренса, страстный, не видящий в либерализме ничего, кроме симптома слабости, плохо знавший арабов (он сделал свою карьеру в Индии и на юге Персидского залива), убежденный, что всякое эффективное управление вызывает протесты и готовый видеть в этих протестах доказательство эффективности управления, считал то, что называлось «школой западной Аравии», символом которой теперь был Лоуренс, лишь группой блестящих утопистов без опыта управления, и собирался сделать из Месопотамии еще один Белуджистан. Едва телеграмма, содержащая план Лоуренса, пришла к нему, как он поспешно направил список знатных людей второстепенных городов, которые требовали администрации исключительно английской; через несколько часов он ответил другой телеграммой на вопросы, которые были ему поставлены, протестуя против проекта в целом, отвергая всякое разделение Месопотамии и всякое шерифское вмешательство. Через четыре дня он предложил англо-индийскую администрацию, замаскированную под арабский эмират — эмират, из которого он собирался исключить всех членов семьи Хуссейна; наконец, он предложил плебисцит.

Это был мастерский удар. Всякий, кто проживал в колонии, где был хозяин, знает, что этот плебисцит был бы подготовлен губернатором. Уилсон, однако, не лицемерил. Он считал правительство туземного государства, во имя принципов мирной конференции, неприемлемым, и ждал, что эта авнатюра за минимальное время скомпрометирует английскую власть. Из арабских классов он знал лишь те, которые были больше всего привязаны к английской власти — торговую буржуазию; а из представителей этого класса — лишь самых смиренных. Из шейхов — лишь тех, кто были обязаны ему своей властью или получали от него субсидии. Эти люди в его глазах формировали каркас Месопотамии. Кроме них, были еще, как в Индии, население и мятежники, которых, при достаточной энергичности, можно было заставить замолчать. Плебисцит позволял выиграть время; эмират должен был лишь несколько подождать, а сэр Перси Кокс, самый популярный среди высоких английских чиновников, для начала управлял бы Багдадом в течение пяти лет. За эти пять лет исключительно английская администрация принесла бы в Месопотамию мир и процветание, а об арабской независимости было бы забыто. Этот плебисцит позволял бы на правовом основании отменить англо-французскую декларацию, объявляя, что администрация Багдада «основывала отныне свою власть на инициативе и свободном праве местного населения»; наконец, она выводила из игры Лоуренса и его друзей, любителей, создающих химеры, стремящихся оторвать от Короны колонию, за которую он цеплялся…

Хотя с самого начала он совещался лишь с верными шейхами, крупными торговцами, собственниками, представителями знати, связанными с английскими политическими офицерами, и неарабскими меньшинствами, враждебными к выдвижению арабского эмира, хотя осторожный текст, направленный из Лондона, был заменен текстом, содержащим волевые указания, с первой же недели начались затруднения. Знать святых городов публично заняла позицию; церковные авторитеты Кербелы объявили неверным всякого, кто смирится с немусульманским правительством. Арабы Багдада, равнодушные к «делегатам», назначенным правительством, единодушно выбирали в мечетях своих собственных делегатов, которые требовали единства Месопотамии от Мосула до Басры, под властью мусульманского короля, сына великого шерифа.

Те, на кого рассчитывал верховный комиссар, и кто был отвергнут, теперь разгневанные, подписали соглашение с Арнольдом Уилсоном. Заявления в мечетях были приписаны «неуполномоченным лицам», заявление из Кербелы было ловко скрыто, шесть главных участников протестов были депортированы, а религиозные вожди узнали о своей отставке. И вот результаты плебисцита ненавязчиво объединили с теми, что прогнозировал верховный комиссар.