Книги

Цивилизация в переходное время

22
18
20
22
24
26
28
30

998 У меня было много возможностей изучать в Индии английский голос. Вообще голоса коварны, они обнажают обилие истинных черт. Вы восхищаетесь фантастическими усилиями, которые люди прилагают, чтобы казаться веселыми, добрыми, приветливыми, предприимчивыми, радостными, благожелательными, готовыми к сотрудничеству и т. д. При этом вам известно, что это лишь попытка скрыть правду, которая зачастую состоит ровно в обратном. Вы устаете слушать эти неестественные звуки, вам даже хочется, чтобы кто-нибудь произнес нечто недоброе, грубое, оскорбительное. Нельзя не замечать, сколько вполне приятных и порядочных англичан тщательно изображают голос «настоящего мужчины» – бог весть почему. Со стороны кажется, будто они пытаются поразить мир своим раскатистым горловым рыком – или воображают себя на политическом митинге, где необходимо убедить слушателей в неподдельной искренности оратора. Обычные разновидности такого голоса – это бас полковника (или хозяина дома с многочисленными детьми и слугами, на которых нужно произвести должное впечатление). Голос Санта-Клауса – особая статья, за это дело, как правило, берутся люди с академической подготовкой. Я установил опытным путем, что обладатели самых раскатистых голосов – обычно довольно скромные и порядочные люди с заметным ощущением собственной неполноценности. Им выпало сверхчеловеческое бремя – быть повелителями такого континента, как Индия!

999 Сами индийцы говорят без жеманства, и за ними стоит не метрополия, а триста шестьдесят миллионов жителей Индии. Местные женщины и подавно лишены самостоятельности, они принадлежат к большим семьям, по воле жребия и географии проживающим в стране под названием Индия. Им надо приспосабливаться, надо уметь разговаривать и вести себя в семье, когда двадцать пять – тридцать человек теснятся в крохотном домике, а всем заправляет старая бабка. Такие условия учат говорить скромно, осторожно, вежливо. Вот объяснение тихого, щебечущего голоска и смиренного, на наш взгляд, поведения. На нас теснота в семьях действует противоположным образом: люди становятся нервными, раздражительными, грубыми и даже агрессивными. Но в Индии иное отношение к семье – все серьезно, нет и намека на дилетантство или сентиментальность. Семья трактуется как необходимая форма совместного проживания – неизбежная, насущная и самоочевидная. Требуется религия, чтобы нарушить этот закон и сделать «бездомность» первым шагом к святости. Конечно, со стороны кажется, что с индийцами необыкновенно приятно и легко уживаться, особенно с женщинами; отражай стиль человека целиком[627], индийская жизнь предстала бы почти идеальной. Но мягкость манер и сладость голоса составляют также часть тайной дипломатии. Полагаю, что индийцы – обычные люди, а потому любые обобщения будут далеки от истины.

1000 На самом деле, в поисках конкретных сведений снова и снова натыкаешься на любопытное обстоятельство: нередко выясняется, что твой вопрос интересует людей меньше, чем рассуждения о твоих возможных мотивах или о том, как можно вывернуться из некоего затруднительного положения, не понеся урона. Скученность, несомненно, во многом объясняет этот широко распространенный и очень показательный недостаток индийского характера, поскольку лишь искусство обмана способно обеспечить уединение в толпе. Поведение женщины ориентировано на мать и на мужчину. Для первой она – дочь, а второму женщина умело позволяет ощутить себя мужчиной. По крайней мере, я не встречал здесь ни одного «линкора» (Schlachtschiff), столь типичного для западных гостиных, то есть дам, при виде которых мужчина чувствует себя приблизительно так же комфортно, как мышь, тонущая в холодной воде на голодный желудок.

1001 Индийцы хотят жить в Индии, и так им предначертано судьбой. Они так крепко срослись со своей землей, как нам и не снилось, несмотря на все наши идеалы и моральные усилия. Наши скитания еще не завершились. Англосаксы лишь совсем недавно перебрались с севера Германии на свою новую родину. Норманны прибыли из Скандинавии через Северную Францию намного позже, и то же самое верно практически для всех народов Европы. Наш девиз по-прежнему гласит: Ubi bene, ibi patria[628]. Благодаря этому девизу мы все – ярые патриоты. Поскольку мы все еще можем и хотим скитаться, нам кажется, будто мы можем привыкнуть к любому месту. Мы до сих пор не пришли к осознанию, что должны ладить с соседями в своем тесном пространстве, мы все еще думаем, что можем позволить себе ссоры, потому что «на Западе» всегда найдется свободная плодородная местность, если что-то пойдет не так. По крайней мере, так мы думаем, но эти мысли уже не совсем соответствуют действительности. Даже англичанин не обосновался в Индии навсегда; фактически он отбывает тут срок и пытается извлечь из этого пребывания максимум пользы. Отсюда все эти обнадеживающие, веселые, нетерпеливые, энергичные, сильные голоса людей, которые грезят во сне и наяву о весне в Сассексе[629].

XXIV. Чему нас может научить Индия[630]

1002 Индия расположена между азиатским севером и тихоокеанским югом, между Тибетом и Цейлоном. Она резко обрывается у подножия Гималаев и у Адамова моста[631]. Далее, с одного торца, лежит монгольский мир, а с другого – «райские» острова Южного моря. Цейлон столь же причудливо отличается от Индии, как и Тибет. Любопытно, что на обоих концах этого пространства мы находим «след слона», как Палийский канон[632] называет учение Владыки Будды.

1003 Почему Индия утратила свой величайший свет, путь искупления Будды, этот славный синтез философии и opus divinum[633]? Общеизвестно, что человечество по природе неспособно оставаться на вершине просветления и духовного познания. Будда явился несвоевременно, нарушил исторический процесс, который впоследствии взял над ним верх. Индийская религия подобна вимане[634] или пагоде. Боги карабкаются друг на друга, как муравьи, – от слонов, вырезанных в основании мироздания, до абстрактного лотоса, венчающего вершину. В итоге они превращаются в философские понятия. Будда, духовный первооткрыватель, учил (и пытался воплотить это учение в жизнь), что просветленный человек является учителем и искупителем даже для богов (а не просто глупым их отрицателем, как утверждает западное «просвещение»). По-видимому, такие утверждения оказались слишком смелыми, ибо индийский разум вовсе не был готов к усвоению божеств до такой степени, чтобы они очутились в психологической зависимости от умственного состояния человека. Достижение самого Будды, который обрел это прозрение, не поддавшись душевной инфляции, равносильно чуду. (Но всякий гений сродни чуду.)

1004 Итак, Будда нарушил исторический процесс, помешав медленному превращению богов в идеи. Истинный гений почти всегда вторгается в существующий уклад и мешает привычному ходу вещей. Он обращается к тленному миру из вечности, то есть изрекает «неправильные» слова в нужное время. Вечные истины никогда не бывают истинными в какой-либо один конкретный миг истории. Процесс трансформации должен остановиться, чтобы удалось принять и усвоить те совершенно чуждые установки, которые гений извлек из сокровищницы вечности. При этом гений все же выступает как целитель своего времени, ибо всякая вечная истина исцеляет.

1005 Отдаленная цель этого процесса трансформации во многом совпадает с намерением Будды. Но достигнуть ее невозможно ни за одно поколение, ни за десять. Очевидно, что путь займет гораздо больше времени – минимум тысячи лет, – поскольку намеченное преобразование невозможно осуществить без радикального развития человеческого сознания. В него можно только «верить», как, очевидно, и поступали последователи Будды (а также и Христа), предполагая – как всегда делают «верующие», – что все сводится именно к вере. Конечно, вера немаловажна, но она тем самым подменяет собой осознанную реальность, которую христиане мудро переносят в жизнь в потустороннем мире. Этот «мир» на самом деле есть желаемое будущее человечества, предвосхищаемое религиозным прозрением.

1006 Будда исчез из индийской жизни и религии – причем в степени, невообразимой для нас, когда мы думаем, что Христос может исчезнуть из нашего мировоззрения после какой-то грядущей катастрофы христианства; в степени, с которой не сопоставить даже исчезновение греко-римских религий под влиянием современного христианства. Но нельзя сказать, что Индия совсем забыла своих древних духовных учителей. По всей стране наблюдается значительное возрождение интереса к классической философии. В университетах Калькутты и Бенареса работают философские факультеты. Правда, основной упор делается на классическую индуистскую философию и ее обширную санскритскую литературу. Палийский канон не входит в область изучения, а Будду не признают «правильным» философом. Он же бросал вызов человеку! Не в этом состоит призвание философии. Она, подобно любой другой науке, нуждается в свободной интеллектуальной игре, не отягощенной моральными и человеческими осложнениями. При этом ничтожные, разобщенные вовне и внутри люди должны иметь возможность «что-то делать», не вовлекаясь роковым образом в дела, выходящие далеко за пределы их выносливости и сил. Вот верная дорога, пускай и longissima via[635]. Божественное нетерпение гения способно смутить и даже расстроить малого человека. Но спустя несколько поколений этот малый человек вновь самоутвердится, хотя бы благодаря численности вида, и это тоже кажется правильным.

1007 Далее я собираюсь сказать то, что может оскорбить моих индийских друзей, но на самом деле у меня нет ни малейшего намерения кого-либо оскорблять. Мне бросилось в глаза – быть может, это обман зрения – следующее примечательное обстоятельство: индиец, в той мере, в какой он действительно индиец, не мыслит – во всяком случае, в нашем понимании. Скорее, он воспринимает мысль. В этом отношении он схож с первобытным человеком. Я не утверждаю, что индиец примитивен, но процесс его мышления видится мне похожим на примитивный способ мыслительного производства. Рассуждение первобытного человека – это в основном бессознательная функция, результаты действия которой он воспринимает. Следует ожидать чего-то подобного от любой культуры, которая сохранила почти непрерывную преемственность с первобытными временами.

1008 Наше западное развитие с примитивного основания было внезапно прервано вторжением психологии и духовности, признаков цивилизации гораздо более высокого уровня. Да, внешне все обстояло не так плохо, как у негров или полинезийцев, столкнувшихся вдруг с бесконечно более развитой культурой белого человека, но сходство тут несомненное. Нас остановили посреди варварского многобожия, которое искоренялось и подавлялось на протяжении столетий, вплоть до недавней поры. Полагаю, что этот факт придал некое своеобразие западному уму. Наше духовное существование превратилось во что-то такое, к чему не пришло само и чем не могло стать по-настоящему. Это прямое следствие диссоциации между сознательной и бессознательной частями разума. Это освобождение сознания от груза иррациональности и инстинктивного порыва за счет целостности индивидуума. Человек как бы раскололся на сознательную и бессознательную личности. Первую удалось приручить, поскольку она была отделена от природного, первобытного человека. В итоге мы, с одной стороны, сделались дисциплинированными, организованными и рациональными, но, с другой стороны, сохранили многие черты дикаря, отрезанного от образования и культуры.

1009 Это объясняет многочисленные приступы самого жуткого варварства, которым мы подвержены, а также раскрывает пугающую причину, по которой мы, чем выше поднимаемся по склону научных и технических достижений, тем охотнее злоупотребляем нашими опасными, поистине дьявольскими изобретениями. Возьмем, хотя бы, великий триумф человеческого разума – возможность подняться в небо: мы осуществили извечную мечту человечества! Но сразу вспоминаются современные бомбардировки! Это и есть цивилизация? Пожалуй, это больше убедительное свидетельство того, что, когда наш разум возносится к небесам, другой человек в нас, старательно подавляемый варвар, спускается прямиком в преисподнюю. Разумеется, наша культура может гордиться своими достижениями, но еще нам должно быть стыдно за самих себя.

1010 Это, конечно, не единственный путь, которым человек может стать культурным – во всяком случае, не идеальный путь. Можно изыскать иные, более удовлетворительные способы. Вместо того чтобы различать в человеке всего одну сторону, следовало бы воспринимать его целиком. Отягощая сознательную личность приземленной тяжестью примитивной стороны, можно избежать этого фатального разъединения двух половин индивидуума. Конечно, экспериментировать с современным белым человеком в этом направлении будет непростым делом, поскольку очевидным следствием представляется целый ворох дьявольски запутанных моральных и интеллектуальных проблем. Но если белому человеку не удастся уничтожить собственный вид своими гениальными изобретениями, ему в конце концов придется заняться – предельно серьезно – самообразованием.

1011 Какова бы ни была в итоге участь белого человека, мы, по крайней мере, имеем перед глазами пример культуры, которая сохранила все существенные черты первобытности, свойственные человеку в его целостности. Культура и психология Индии напоминают ее храмы, которые отражают в своих изваяниях все мироздание, в том числе человека со всеми его чертами и действиями, будь то святой или варвар. Быть может, поэтому Индия кажется такой сказочной: вас словно отбрасывает назад, в бессознательное, в тот неискупленный, нецивилизованный, аборигенный мир, о котором мы только грезим, поскольку наше сознание его отрицает. Индия олицетворяет другой путь развития – без подавления, без насилия, без рационализма. Здесь рядом, в том же городе, на той же улице, в том же храме, на одной и той же квадратной миле оказываются высокоразвитый и примитивный умы. В умственном складе местного святого угадываешь черты живой первобытности, а в меланхолическом взгляде неграмотного полуобнаженного селянина улавливается бессознательное знание сокровенных истин.

1012 Я говорю все это для того, чтобы объяснить, что имел в виду под отсутствием мышления. Я даже мог бы просто сказать: хвала Небесам, что еще есть люди, которые не научились мыслить, которые способны воспринимать свои мысли так, как если бы те были видениями или живыми существами; что есть люди, которые преобразили или еще преобразят своих богов в зримые образы, обусловленные реальностью инстинктов. Они спасли своих богов и живут теперь вместе с ними. Верно, что перед нами иррациональная жизнь, полная грубости, ужаса, страданий, болезней и смерти – но в то же время ей присущи полнота, удовлетворенность и непостижимая эмоциональная красота. Да, для нас логические процессы в Индии забавны, и поистине удивительно видеть, как осколки западной науки мирно уживаются тут с мнениями, которые мы недальновидно склонны считать суеверными. Индийцы нисколько не возражают против, казалось бы, явных противоречий, признают таковые особенностями своего склада мышления и полагают, что человек не несет за них ответственности. Он их не производит, ведь мысли появляются сами собой. Индиец не выуживает из мироздания бесконечно малые подробности. Он желает узреть и постичь целое. Он еще не ведает, что возможно наглухо запереть живой мир между двумя понятиями. Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, сколько от завоевателя (не говоря уже о воре или разбойнике) заключается в самом слове «понятие» («концепция»)? Оно происходит от латинского concipere – «взять что-то, крепко ухватившись». Именно так мы смотрим на мир. А индийское «мышление» предполагает расширение поля зрения, без грабительских набегов на пока непокоренные царства природы.

1013 Если вы хотите усвоить величайший урок, который может преподать нам Индия, облачитесь в свою мантию морального превосходства, отправляйтесь в Черную пагоду Конарака[636], присядьте в тени могучих руин, до сих пор покрытых удивительнейшей росписью из ругательств, и почитайте старый мюрреевский «Справочник по Индии»[637], где рассказывается, как правильно ужасаться столь плачевному положению дел и что заходить в храмы нужно по вечерам, потому что при свете ламп они выглядят – если такое возможно – «еще более (и сколь чарующе!) зловещими»; а затем тщательно и предельно честно проанализируйте все свои реакции, чувства и мысли. Это займет довольно много времени, но в конце концов, если проделали хорошую работу, вы узнаете кое-что о самом себе и о белом человеке как таковом – узнаете то, чего, по всей видимости, никогда ни от кого не слышали. Поездка в Индию, если вы можете себе ее позволить, в целом чрезвычайно, на мой взгляд, поучительна и с психологической точки зрения крайне полезна, пускай и может доставить немало головной боли.

XXV. Предисловия и выступления[638]

Предисловие (1933)

1014 В связи с уходом в отставку профессора Кречмера, председателя Всеобщего медицинского общества психотерапевтов[639], пост председателя и бразды правления обществом перешли ко мне. Эти изменения совпали с большими политическими потрясениями в Германии. Хотя психотерапия как наука не имеет ничего общего с политикой, судьба распорядилась так, что я принял на себя обязанности редактора «Zentralblatt» в ту пору, когда положение дел в психотерапии характеризуется смешением доктрин и взглядов, чрезвычайно схожим с недавней обстановкой в политике. Односторонние и взаимоисключающие методы наблюдения оказали слишком сильное воздействие не только на специализированное медицинское мнение, но и на психологические воззрения многих образованных неспециалистов. Возникшие в результате противоречия лишь обострились благодаря распространению моих собственных – принципиально иных по содержанию – идей, и в итоге вполне можно говорить об усугублении путаницы. Таким образом, первоочередной задачей «Zentralblatt» становится беспристрастная оценка всякого полезного вклада наряду с отстаиванием общей точки зрения, которая будет учитывать основные факты человеческой психики более полно и точно, нежели было до сих пор. Различия, которые действительно существуют между германской и еврейской психологией и которые давно известны каждому разумному человеку, нельзя более замалчивать, поскольку их подчеркивание идет на пользу науке. В психологии, если сравнивать ее с другими науками, во главу угла ставится «личное отношение» (persoenliche Gleichung), пренебрежение которым обесценивает практические и теоретические выводы. При этом я хочу прямо заявить, что сказанное вовсе не означает принижения семитской психологии,[640] так же как обсуждение своеобразия восточной психологии не означает принижения китайцев.