— В чем дело, Никита?

— Девчонка поругалась с матерью, выбежала из подъезда. Если повернешь голову, ты ее увидишь. Крапивина в квартире. Сейчас я подойду.

Выйдя на Сибирскую, я обнаружил потрясающую картину! И даже не поверил глазам, машинально остановился. Вот это да! Варвара покинула машину и ухитрилась перехватить девчонку — то есть проявила похвальную оперативную инициативу! Очевидно, что-то спросила. Что она могла спросить? Как проехать в библиотеку имени Павлика Морозова? Современные дети и слов-то таких не знают…

Они стояли у машины и общались, словно были старыми знакомыми! Варвара работала — будь я проклят! На полную катушку работала! Весь свой дар внушения, мощный энергетический посыл она обрушила на девчонку одновременно с невинным вопросом, и та замешкалась, растерялась, вступила в беседу с незнакомой «тетей».

Я уже знал Варвару, все отражалось на ее лице — напряжение, мобилизация внутренних ресурсов. При этом она ухитрялась улыбаться, щебетать, как соловей. Я уловил адресную телепатему: стой там, жди. Стал мяться на другой стороне дороги, ждать сигнала от Варвары.

Они общались. Марина что-то частила, при этом дернулась пару раз — явно удивленная, что это с ней? Но не могла уйти, что-то держало. Эксперименты на ребенке? Явно за пределами этики. Ладно, ей хуже не будет, мы не злоумышленники.

Варвара подала сигнал, и я неспешно перешел дорогу. Марина смерила меня робким взглядом, вроде не узнала странную фигуру из подъезда. Обычная девчонка, ничего особенного, впрочем, имела все шансы годика через четыре превратиться из гадкого утенка в интересную барышню.

— А, ты уже здесь, Сережа? — проворковала Варвара. — Ты уже заглянул к маме, можем ехать дальше?

— Да, все в порядке, — кивнул я. — У мамы было легкое недомогание, уже прошло. Правда, не хочет со мной разговаривать после ссоры… — добавил я, уловив намек в ее глазах.

— Вот видишь, у моего друга тоже проблемы с матерью, — подхватила Варвара. — Это обычное дело — «конфликт поколений» называется. Я тоже со своей недавно так поссорилась, что телефон разбила… Это Марина, — представила меня Варвара. — Подвезем девочку до Лесоперевалки? У нее там подружка живет. Мы все равно мимо едем.

— Да не вопрос, — пожал я плечами. — Садитесь обе за заднее сиденье.

— Да я могу и на автобусе… — неуверенно забормотала девчонка, но дверь машины уже открылась, и неодолимая сила потащила ее внутрь. Сколько раз я наблюдал за подобной работой Варвары и не уставал восхищаться. Но это палка о двух концах. Себе бы подобного дара я не желал. Потом отлеживаться, набираться сил.

Я прыгнул за руль, покосился на идущую мимо пожилую женщину, которая нахмурилась и стала усердно запоминать номер моей машины. Не педофилы мы! Мы порядочные, частично законопослушные граждане, чего и всем желаем! Я выехал через арку на Вокзальную магистраль, взял курс на перекресток с проспектом Димитрова. Движение субботним вечером было плотным, и разум подсказывал, что лучше не спешить.

Я намеренно помалкивал. Варвара бормотала у меня за спиной, девочка отвечала односложно, как-то сомневаясь. Зверем Варвара не была и полностью подчинять ее контролю не собиралась. Неужели ее мама такая злая? Разве родная мама может быть злой? Ведь девочка хорошая, добрая, покладистая — Варвара это сразу подметила…

— Послушайте, а вы кто? — Девочка продолжала теряться, я видел в зеркале, как она кусает губы. Она была расстроена тем, что происходит дома — для этого и не надо быть экстрасенсом.

— Я скажу тебе правду, Мариша, — доверительно сообщила Варвара, — мы работаем вместе с твоей мамой и не можем понять, что с ней в последнее время происходит. Ее поведение отличается от того, что было раньше. Мы на ее стороне и всерьез обеспокоены. А ведь не за горами переаттестация — слышала про такое слово?

И плавно усилила нажим. Марина заплакала, стала шмыгать носом, размазывала слезы кулачками.

— Мама уже полгода не называет меня Маришкой… — всхлипнула она. — Теперь только строго — Марина. А раньше называла, она раньше совсем другой была…

Девчонку прорвало, уши вяли от такого откровения. Она не помнит, когда это началось — через месяц-два после Нового года. Маму как подменили! По-прежнему ходит на работу, возвращается домой, но стала сухой, холодной, смотрит с неприязнью. Что не так — начинает выговаривать, а если совсем не по ее, то может и наорать. Не сказать, что в доме теперь все под запретом, — ей просто безразличны дом, семья. Иногда наваливается на нее — сидит неподвижно, тени на лице, словно борется со своими противоречиями. Однажды словно вернулась прежняя мама — улыбалась с теплотой, просила простить за безразличие, мол, очень много работы, да еще с папой такая история…

— А что с папой? — вырвалось у меня.