Я вздохнула: теперь отсутствие походов обернулось проблемой, и даже легчайшая сумка, собранная Илли, даже ее волшебные сапоги ничем не помогали. Я не могла идти дальше. Хотелось сесть и расплакаться, а еще поспать на нормальной кровати, в каком‑нибудь доме, а не вот так, на всех ветрах и с вездесущими букашками. Как только найду Таньку, сразу ей скажу, что походы… в походы пусть она ходит с кем‑нибудь еще.

Пока я думала, у Джека завязалась оживленная перебранка с Питером. Я вслушалась, чтобы понимать, о чем идет речь и чью сторону в этом треугольнике мне занимать (может быть, свою).

– Джек, я уже поговорил с Маргот. Если тебе интересна карта, возьми и почитай.

– Ну и что, что вы поговорили с Маргот. Вы и поцеловаться с ней успели, – не унимался Джек.

Я почти застонала. Питер тоже рассердился:

– Это был не поцелуй, а жест доброй воли, сообрази сам, Маргот пятнадцать лет, да вы друг другу по возрасту больше подходите. Разумеется, когда ты подрастешь.

– Подрасту, – задрал нос Джек. – Я подрасту, открою портал в мир Маргот и женюсь на ней.

– Это мы уже поняли, – тихо сказала я. – А можно так: в моем присутствии не говорить обо мне в третьем лице?

– Мы пытались дозваться, – прогундосил Джек, продолжая топать ногами по тропинке, ведущей через чистое яркое поле. – Но ты, сударыня Маргот, витаешь в каких‑то своих облаках, и сделать это очень и очень сложно. Поэтому я стал ругаться на господина моего чудильщика Питера сам по себе. Хотя ты могла бы помочь. О, как ты могла бы помочь, рассказать все, что творится у тебя на душе и как гудят у тебя ноги.

Я со вздохом вспомнила, что в эту долгую, страшную, бессонную ночь, пока вокруг нас шатались толстый и тонкий, умудрилась высказать малому все, что не собиралась, включая опасения и страхи.

Питер взглянул на меня, потом грустно протянул:

– Давайте, кляните чудильщика, он привык, послушает.

Фраза освободила меня от морока, я вдруг взглянула на Питера снизу вверх и уточнила:

– А сколько тебе лет, сударь мой?

Уж больно он напоминал усталого мальчишку, а не взрослого мужчину.

Джек расхохотался так, что мне захотелось его стукнуть, желательно, чем‑то тяжелым.

– Мне… мне двадцать девять лет.

– Не может быть! – сказала я, а Джек, продолжая смеяться, замотал головой, будто подтверждая мои слова.

Питер закатил глаза к небу. Цвет радужки был похож, оттенок счастливого, беззаботного небосвода. И только в уголку рта залегла морщинка.

– Это сложно объяснить.