Одновременно он выслал небольшой отряд под командованием Эсташа д’Абришикура навстречу неприятелю — то ли на разведку, то ли с целью отвлечь внимание от перемещений графа Уорикского. Однако в завязавшейся стычке д’Абришикур попал в плен, что крайне огорчило принца.

Отвлекающий манёвр провалился, а французские разведчики обнаружили начавшееся движение англичан в сторону Миоссона. Оба маршала сразу же предположили, что это отступление. Между ними тут же вспыхнул яростный спор, в котором они не стеснялись в выражениях: «И сказал маршал де Клермон королю, что было бы сумасшествием атаковать англичан там, где они стоят, и что нужно перекрыть им подвоз провианта; и когда у них закончится пища, они покинут это место. И тогда сказал ему маршал Одреем: “Маршал де Клермон, мы должны напасть на них”. И ответил маршал де Клермон сему Одреему: “Вы никогда не будете столь смелы, чтобы поставить морду своего коня у крупа моего”»⁶⁰.

Затем, демонстрируя свою храбрость, они бросились на неприятеля. Арнуль д’Одреем атаковал баталию графа Уорикского. Оставив обоз на южном берегу Миоссона, англичане и гасконцы развернулись и пересекли реку в обратном направлении. Лучники засыпали стрелами атакующую кавалерию, в то время как солдаты графа Оксфордского атаковали французов с фланга. В рядах атакующих началась паника, кони скидывали и топтали копытами седоков. Маршал д’Одреем был захвачен в плен, многие из его людей погибли. Уильям Дуглас, также оказавшийся тут, был тяжело ранен, его с большим трудом удалось вынести из боя.

Маршал де Клермон со своей частью кавалерии ринулся в нападение на другое крыло английской армии и атаковал баталию правого фланга. Он попытался подойти к врагу с фланга через брешь в изгороди, но этот манёвр был вовремя замечен и нейтрализован графом Солсберийским, который спешно отправил лучников к изгороди и зарослям боярышника. Под их прикрытием стрелки нанесли страшный урон наступающей кавалерии. Тех, кто сумел прорваться через изгородь, встретили латники с топорами и мечами, а также пехота с алебардами и копьями. Результат этой атаки был ещё трагичнее, чем у Арнуля д’Одреема — отряд понёс тяжелейшие потери, сам Жан де Клермон был убит.

Хуже такого начала сражения сложно что-то придумать. Перед маршалами ставилась весьма точная цель, которая являлась ключом ко всему французскому плану сражения. Кавалерия должна была действовать как таран, прорваться через все препятствия, защищавшие английских лучников, рассеять их или хотя бы на время связать боем, чтобы обеспечить безопасный подход пешим воинам. Эту задачу маршалы не выполнили, оставив фланги английской армии, где были сосредоточены отряды стрелков, фактически нетронутыми. Напротив, разбитыми оказались они сами.

Французская армия не знала о гибельном финале рейда де Клермона и д’Одреема, а разработанная советом тактика требовала, чтобы пешие отряды выступили к неприятельским позициям как можно скорее после кавалерийской атаки, чтобы воспользоваться замешательством английских лучников. Поэтому первая баталия — латники под командованием восемнадцатилетнего дофина Шарля — двинулась вперёд широким фронтом, не дождавшись подтверждения того, что первый натиск на фланги врага увенчался успехом. Лучники смогли вызвать некоторое замешательство в их рядах, многие были убиты или ранены, но большей части удалось достичь изгороди, за которой располагались позиции англичан. Поднимаясь по склону холма, латники порядком выдохлись, в то время как их противник оставался относительно свежим, ибо стоял на месте.

Солдаты графа Уорикского успели вернуться от брода Ге-де-л’Ом и заняли своё прежнее место на левом фланге. Они стояли теперь рядом с баталией Эдуарда Вудстокского под защитой канав, изгородей, а также искусственных укреплений, сооружённых англичанами за то время, пока тянулись бесплодные переговоры. Воскресные приготовления принца заставляли наступающие войска продираться через несколько узких брешей в живой изгороди или по тропинкам в зарослях кустарника.

Добравшиеся до боевых порядков англичан и гасконцев французы вступили в ожесточённую рукопашную схватку. Над полем боя гремели, заглушая друг друга, боевые кличи: «Сент-Джордж! Сен-Дени!». Сам Эдуард Вудстокский бился в центре своей баталии, окружённый друзьями и телохранителями. Плечом к плечу с принцем сражались лорд Бергерш, сэр Джон Чандос, сэр Нил Лоринг, сэр Джеймс Одли, сэр Уильям Трасселл и Алан Чейни. Над ними развевался личный штандарт Эдуарда, который держал в руках знаменосец принца Уолтер Вудленд. Этот знак, отмечавший позицию командующего, притягивал к себе вражеских солдат как магнит. Схватка продолжалась около двух часов, пока не стало очевидно, что прорвать английский фронт французам не удастся. Они начали отступать, понеся большие потери. Бой постепенно затухал: англичане не поддались соблазну преследовать отходящего неприятеля, так как понимали, что это не последняя атака, и у врага ещё много сил. Лишь горячий сэр Морис Баркли, влекомый азартом сражения, бросился в погоню и тут же попал в плен.

Отступавшая баталия вернулась к исходным позициям без командира: рыцари, которым было поручено защищать дофина, то ли по приказу короля, то ли по собственной инициативе ускакали с ним в направлении Шовиньи. С одной стороны, удаление наследника трона с поля боя могло показаться мудрой предосторожностью, однако это действие не очень-то соответствовало рыцарским идеалам, да и военной целесообразности — момент был выбран не самый удачный. Исчезновение дофина нанесло сильный удар по боевому духу французов: вторая баталия во главе с герцогом Орлеанским вместо того, чтобы в свою очередь идти в атаку на врага, в панике отступила. Причины такого странного поведения герцога неясны. Официально после битвы было объявлено, что он-де получил приказ об отступлении от короля. Однако поверил этому объяснению только придворный хронист из Сен-Дени. А в более поздних работах приводилась другая, малоуважительная причина: «Затем король спешился, как и все, кто был в его баталии. Но когда остальная французская армия увидела это, то все подумали, что король убит, и побежали. И первым отступил герцог Орлеанский, брат короля, а потом сыновья короля — а именно, его старший сын Шарль, герцог Нормандский, Луи, герцог Анжуйский[74], и Жан, граф де Пуатье, с войсками, оставив королевскую баталию, против которой принц Уэльский обратил всю свою военную мощь, и таким образом неожиданно получил победу»⁶¹.

Впрочем, не только потомки осуждали поведение французских принцев. Современник событий Маттео Виллани, продолжая хронику брата, также не пожалел для них резких слов: «У дофина Вьеннского и герцога Орлеанского было свыше пяти тысяч всадников, в то время как у короля в его баталии было шесть тысяч. Они всё ещё находились в первых двух линиях, эти негодяи и трусы, имея в два раза больше отдохнувших рыцарей и баронов, чем их враги, уставшие после двух схваток и страшившиеся продолжения боя. Ещё можно было выиграть битву, но у них не было мужества противостоять неприятелю. Они позорно бросили короля, который был с ними на поле боя, и других французских баронов. Вместо того, чтобы вернуться и сражаться рядом с королём, даже не преследуемые врагом они бежали с поля боя в Париж, бросив своего отца и братьев в тяжёлой битве. Они заслужили не чести, а суровой кары, если над ними ещё властно правосудие»⁶².

В оправдание этого необъяснимого манёвра приводятся такие аргументы, как нежелание гордых французских рыцарей сражаться пешими, или говорится о сложности поддержания эффективной коммуникации между частями армии. Так или иначе, но король Жан II со своей третьей баталией двинулся на позиции англо-гасконской армии без поддержки сыновей. Некоторое замешательство, возникшее в рядах французов из-за отступления герцога Орлеанского, дало англичанам небольшую передышку и позволило перегруппироваться. Однако они были утомлены схваткой, а наступавшие на них войска были свежими.

При виде приближающегося врага Эдуард Вудстокский приказал капталю де Бюшу взять 60 латников и 100 конных лучников, зайти французам в тыл и развернуть штандарт с крестом святого Георгия в знак того, что он достиг намеченной позиции. В ожидании сигнала англичане сдерживали атакующую королевскую баталию, которой удалось дойти до их фронта без больших потерь. Но как только капталь завершил свой манёвр, обогнув левый фланг неприятеля с северо-востока, взревели трубы, и латники принца во главе с сэром Джеймсом Одли ринулись в атаку, остановив наступление. Одновременно в тыл французам ударил отряд капталя де Бюша.

После долгого и яростного боя французы были отброшены к реке. Если верить более поздней традиции, битва закончилась на Александровом поле между Миоссоном и деревушкой Ле-Борд. Здесь во второй половине дня телохранители короля были окончательно разбиты. Именно тут пал Жоффруа де Шарни, до последнего защищавший короля. Сам Жан II сдался либо Дени де Морбеку, рыцарю из Артуа, либо Бернару де Труа, гасконскому рыцарю. Похоже, что в суматохе битвы де Морбек потерял своего пленника, который был вторично пленён де Труа. Чьи притязания имели под собой больше оснований, принц так и не смог решить, поэтому ежегодным пенсионом были вознаграждены оба рыцаря. Среди пленников оказались также четырнадцатилетний принц Филипп[75] и множество знатных дворян.

Англичане и гасконцы преследовали бегущих французов до самых ворот Пуатье. Затем по традиции победители обосновались на ночь в лагере побеждённых. В нём было найдено большое количество драгоценностей — так, Эдуард Вудстокский впоследствии приобрёл для себя за восемь фунтов 12 шиллингов шесть пенсов серебряный корабль или неф, предназначенный для украшения стола короля Жана II, а также его корону и знаки отличия рыцаря ордена Звезды. Кроме того, англичанам досталось много провианта, от недостатка которого они страдали последнее время. Принц устроил пир для своих приближённых и пленных французских дворян:

«Когда наступил вечер, принц Уэльский дал обед в своей палатке для короля Франции, его сына монсеньора Филиппа, монсеньора Жака де Бурбона и большого числа графов и баронов Франции, попавших в плен. За столом, стоявшим на возвышении и богато накрытым, сидели король Жан, монсеньор Жак де Бурбон, монсеньор Жан д’Артуа, граф де Танкарвиль, граф д’Этамп, граф де Даммартен, граф де Гравиль и сеньор де Партенэ. Прочие сеньоры, бароны и шевалье разместились за другими столами. Сам принц прислуживал за королевским столом, выказывая большое смирение, и не садился за него, несмотря на все просьбы короля. Он говорил, что недостоин такой чести, что не подобает ему сидеть за одним столом со столь великим принцем и с таким доблестным мужем, каковым тот проявил себя в минувший день»⁶³.

Фруассар, как всегда, ради красного словца весьма вольно обошёлся с истиной. Принц Уэльский был в меру куртуазен, а также искренне почитал отвагу в бою. Однако он вряд ли опустился бы до столь карикатурного уничижения, которое нарисовал хронист. Естественно, по заведённому порядку Эдуард поначалу мог сам поднести первое блюдо пленному королю, но затем ему по статусу положено было сесть за стол рядом с ним и принять участие в пире.

Тем временем на поле боя начался поиск раненых и погибших. В тяжёлом состоянии был найден сэр Джеймс Одди, во время последней атаки сбитый с коня. Его немедленно перенесли в лагерь, а Эдуард Вудстокский, переживая за друга, покинул ужин и своего высокорожденного пленника, и поспешил проведать друга. Он хотел лично убедиться, что о нём позаботятся должным образом. Потери англичан оказались намного меньше, чем у французов, хотя точное количество убитых и раненых в армии принца невозможно назвать даже приблизительно. Достоверно известно лишь то, что погиб сэр Роберт Брэдстон, состоявший в свите принца с 1344 года, и пало около 40 латников.

Список потерь французской стороны также далеко не полон, но выглядит куда внушительнее. Около восьмидесяти знатных рыцарей и дворян и сорок оруженосцев были похоронены в доминиканском монастыре Пуатье. Перечень погибших открывали недавно назначенный коннетаблем Готье VI де Бриенн, герцог Афинский, великий камергер Пьер I, герцог де Бурбон, маршал Жан де Клермон сеньор де Шантийи, а также доблестный Жоффруа де Шарни сеньор де Лире, чьё тело впоследствии было перезахоронено в Париже. Среди убитых опознали местных сеньоров, в том числе Жана, виконта де Рошешуара, Ги VII, сеньора де Ларошфуко, и Рено V, сира де Понса, с сыном.

В плен, помимо короля и его младшего сына, попали маршал Арнуль д’Одреем, Жак де Бурбон, граф де Ла-Марш, Гийом де Мелён, архиепископ Санский, Бернар, граф де Вантадур, Жан д’Артуа, граф д’Э, Гишар д’Англь[76]. Всего на поле боя, по словам хронистов, осталось лежать до 2500 одних только французских латников, а в плен попало от 1974 до 3000 воинов, включая тринадцать графов, пятерых виконтов, двадцать одного баннерета и 1400 рыцарей. Как обычно, надо иметь в виду, что эти числа наверняка сильно преувеличены.

Переоценить значение победы, одержанной Эдуардом Вудстокским, сложно. Власть Парижа над Пуату серьёзно ослабла. Часть местных сеньоров перешла на сторону англичан — например, Гишар д’Англь, который впоследствии превратился в одного из самых верных и деятельных сторонников принца. Боевой дух французов был катастрофически низок, повсюду слышался недовольный ропот против знати, которая по всеобщему убеждению предала своего короля. Анонимный парижский священник, автор «Плача о битве при Пуатье», обвинял сеньоров не только в гордыне и любви к роскоши, но также в сговоре с англичанами и обмане маршалов армии с целью продлить войну, приносившую им ощутимый доход. Все свои надежды по возрождению славы утерянной Франции он возлагал на дофина, носившего также титул герцога Нормандского, которого он предателем не считал: