— Да ничего такого. Не бойся. Лидку хорош прессовать. Лады?

— Да не вопрос, — кивает он. — Давай по маленькой.

— Блин, Терентьич, я правда не пью. Ты махни, я ж не против.

— Борща хочешь?

Я смеюсь:

— Да прекрати, он ещё варится у тебя. Значит расклад такой.

Я подробно инструктирую его, как вести себя с Артюшкиным, Лидой и вообще со всей этой историей.

— Дело-то резонансное. Сечёшь? Не знаю, что там за батя и что он будет сулить, но, главное, ты знай, Артюшкин Каху не выпустит, он его зубами драть будет. Сам сдохнет, а его уроет.

— Да понимаю я, — кивает Баранов, наливая водку в две стопки. — Знаю я и его, и историю с племянницей тоже. Все знают.

Он выпивает белую тягучую жидкость из одной и тут же из другой рюмки, закрывает глаза и какое-то время молчит, прислушиваясь к тому, что происходит у него внутри. А там, я думаю, происходят тектонические сдвиги. Синее пламя гнева гаснет и на его месте вспыхивает золотой огонёк радостного возбуждения.

— А ты, Брагин, — говорит он, мотая головой, — не такой уж и га**он.

— Эй-ей! — предостерегающе восклицаю я. — Поаккуратней, товарищ подполковник.

Он грозит мне толстым, как сосиска, пальцем и наливает ещё две стопки.

— Не могу, — поясняет он, — пить в одиночку.

— Ты погоди, не налегай, — предупреждаю я. — Это ещё не всё.

— Да? А чё ещё? Вроде ж всё понятно…

— Ещё есть вопросик.

В этот момент на кухне появляется его жена.

— О, — неприязненно говорит она, глядя на бутылку и рюмки. — Успел уже… Сам алкаш и дружки такие же ходят. Смолоду уже на стакане.

— Тихо! — зло щерится он. — У нас важный разговор. Чего тебе?