Дождь.

Виктор Викторович съёжившись, прошёл под крышу остановки… Обречённо сунул руки в карманы. Под навесом мелкий дождь не «доставал».

— Товарищ, извините, у вас не найдётся десять рублей, в смысле полтинничка, на пузырёк? — Рядом стоял бомжеватого вида тип в тёмной от дождя куртке с чужого плеча, мятых брюках и тёмных от дождя растоптанных кроссовках, на голове криво нахлобучена тёмная спортивная шапочка «Adidas», на щекастом лице улыбка и маленькие глазки. Волос на голове давно не мыт и не стрижен, на лице щетина. Маргинал. А запах от него… Ффу! Таких знакомых у премьера никогда не было. С такими он никогда не встречался, ни в этой, ни в той жизни. Разве что только по «ящику», иной раз, в мыльных ментовских сериалах. Про жизнь низов. Но в этот момент, возможно, это было спасением для беглого премь… Виктора Викторовича.

— Десять рублей? — У него никогда с собой никаких денег не было, может быть кроме платиновой карточки, но это тогда было, раньше, а теперь, он вспомнил, пришёл в себя. — А, в смысле… — и полез в карман.

Уже через несколько минут премьер, осторожно оглядываясь, позволил себе пройти с тем типом без возраста «в дом», как предложил тот, «Что мы здесь с вами, прости Господи, как бездомные какие будем», сказал он. Домом оказался подвал на заброшенной промзоне. Её пустые окна и перекрытия без стен выше шестого этажа, голыми столбами уходили к облакам, вместе с разбитым забором, украшали собой невзрачный ландшафт микрорайона. Спустившись в подвал, Виктор Викторович отметил, что идут они уже двумя этажами ниже уровня. В полутьме. Свет поступал через недостающие плиты перекрытия, и разобранные перегородки. Шли какими-то техническими коридорами, переступая через горы мусора, груды разбитых бетонных плит, производственного и строительного хлама. В иных местах попадались пыльные разобранные механизмы, «голые» станины со штырями крепёжных болтов в бетоне, короба с обрывками кабелей. Запах в подвале был затхлым, пыльным, с густой примесью человеческих испражнений. Вскоре стало попахивать и дымком, натуральным, костровым. Шли. Странным образом, но Виктор Викторович не боялся.

Правда в одном месте он едва не упал, споткнувшись о какую-то трубу, лежащую поперёк, под ногами, чертыхнулся, хватаясь за пыльные стены. Маргинал даже не обернулся, только произнёс: «Осторожно. Тут крысы иногда попадаются, не раздавите…». Вошли наконец в небольшое пустое бетонное помещение, где было тепло, сухо, в центре горел небольшой костёр, в одном углу лежали грязные матрасы, ворохи одежды, на растянутой из угла в угол верёвке сушились предметы женского и мужского нижнего белья. В дымном чаду от костерка и сигарет, сидела женщина, тоже внешне без возраста, с сигаретой во рту, накрашенными губами, щурясь от дыма, помешивала ложкой в котелке, висящим над огнём.

— Во, познакомься, Марина, это… — воскликнул ей тип, с вопросом поворачиваясь к гостю…

— Да просто, Викторович, — назвал своё отчество премьер.

— Во, это, значит, Викторович, будем знакомы, а это моя нонешняя подруга, Марина. А я, значит, Петро. То есть Пётр Иванович. Бомж. И она тоже. А в той жизни, советской, я — столяр-краснодеревщик. А фамилия у меня как у всей России — Ивановы мы. В смысле я. Кстати, я теперь внештатный член Политсовета самопровозглашённой партии Ивановых «За единство». Вот пройдём в Думу, покажем этим сволочам… разным. Случайно не слышал про нас? Как же? Короче, проходи, друг, будь как дома.

Выпить удалось только по одной. Виктор Викторович даже не пригубил (как такое пить?), размышлял что теперь делать дальше, но возникший в отдалении шум, заставил Петра и Марину с криком «атас, менты», вскочить, втроём пустились в бегство. Облава! Естественно, попались в западню. И не они одни. Таких, в этом здании, вдруг оказалось много, человек шестьдесят. Не разбираясь, полицейские с азартом обработали бомжей дубинками. И слева, и справа… Виктор Викторович попытался было защищаться, но это усугубило. Когда «менты», заломив руки и вывернув карманы открыли его удостоверение, немедленно отпустили. «Извините, ошибочка вышла, товарищ капитан. Бывает. Мы подумали… А вы на работе?» Отпустили и Петра с Мариной. Других поволокли на выход.

Стеная и охая, троица вернулись к порушенному очагу, оборванной верёвке…

— Суки! Ментовня поганая! — Ругался бомж Пётр Иванов.

— Они не должны были так, — массируя больные места, возмущался Виктор Викторович. — Это превышение должностных полномочий. Нарушение прав личности. Полицейские так себя вести не должны. Не имеют права. Такое нужно пресекать. Нужно сообщить Нургалиеву, пусть он…

Бомжи замерли, скептически скривив лица, с интересом слушали: во, даёт.

— Ты прямо как этот, как адвокат по ящику чешешь. Как доцент.

— Ага, юморист, дядя. — Хмыкнула женщина без возраста. — Не юрист, случайно?

Кривясь от боли в спине и руках, Пётр с улыбкой хлопнул гостя по колену.

— Витёк, ты, это, скажи спасибо, что менты в обезьянник не закатали. Прошлый раз мы с Марой сколько там суток парились?

— Трое… трое суток, как с куста. А ты правда капитан? — спросила женщина. — Мент, что ли?

Виктор Викторович не вслушивался, ему нужно было уходить. Срочно! Полицейские видели его удостоверение, по рации примут сообщение, или в участке на листочке прочтут объявление «Внимание! Розыск!», вернутся обратно. Тогда уж точно не поздоровится. Это конец.