– Я села рядом, пырнула себя ножом в грудь, а потом в живот, но ничего не получилось! Руки были совсем скользкие, меня так трясло – и мне не хватало сил! Я плакала, резала лицо и горло, но все без толку, руки были как желе. Я даже сесть не могла, лежала на полу, но так и не выбралась. Я… О боже. – Дженни содрогнулась всем телом. – Я чувствовала себя в ловушке. Я подумала, что соседи услышали шум и вызвали копов, что приедет “скорая” и… Мне еще никогда не было так страшно. Никогда. Никогда.

Она застыла, уставившись на складки потрепанного одеяла, но видя перед собой что-то совсем иное.

– Я молилась. Знала, что у меня нет такого права, но все равно молилась. Думала, что Господь покарает меня на месте, – но именно об этом я и молилась. Я молилась Деве Марии, думала, что она меня поймет. Прочитала “Аве Мария”, хотя половину слов уже не помню – я так давно не молилась. Повторяла: “Пожалуйста, пожалуйста”.

– И тогда появился Конор, – сказал я.

Дженни подняла голову и растерянно посмотрела на меня – словно забыла о моем присутствии. После секундной паузы она покачала головой:

– Нет. Конор ничего не делал. Я не видела Конора с тех пор… уже годы…

– Миссис Спейн, мы можем доказать, что той ночью он находился в доме. Доказать, что некоторые ваши ранения нанесены не вами. Это значит, что по крайней мере часть вины лежит на Коноре. Сейчас он обвиняется в трех убийствах и одном покушении на убийство. Если хотите ему помочь, расскажите мне откровенно, что произошло.

Говорить хоть сколько-нибудь властно не удавалось. Это было похоже на борьбу под водой – движения замедленные, бесполезные. От изнеможения мы оба уже не помнили, почему сражаемся друг с другом, но продолжали бороться, потому что больше нам ничего не оставалось.

– Можете вспомнить, через сколько времени в доме появился Конор? – спросил я.

Дженни устала сильнее меня и сдалась первой. Секунду спустя она отвела взгляд и ответила:

– Не знаю. Мне казалось, что прошла целая вечность.

Вылезти из спальника, спуститься по лесам, перелезть через стену, пробежать через сад, повернуть ключ в замке – минута, максимум две. Конор наверняка дремал, уютно пригревшись в спальнике, уверенный, что внизу Спейны мирно плывут по жизни на своем сияющем кораблике. Возможно, его разбудил шум борьбы: приглушенные вопли Дженни, крики Пэта, грохот падающей мебели. Что он увидел, когда наклонился к подоконнику, зевая и протирая глаза? Сколько времени понадобилось ему, чтобы сообразить, что происходит, понять, что ему по силам разбить стеклянную стену, которая так долго отделяла его от лучших друзей?

– Наверное, он вошел через черный ход – я почувствовала порыв ветра, когда открылась дверь, – сказала Дженни. – Запахло морем. Он приподнял меня, положил мою голову себе на колени. Он то ли скулил, то ли стонал – точно пес, которого сбила машина. Сначала я его даже не узнала – он был такой тощий и бледный, выглядел ужасно, лицо все перекошено, – он даже не был похож на человека. Я подумала, что Бог послал ангела в ответ на мои молитвы или что из моря вылезло какое-то чудовище. Потом он сказал: “Господи, Дженни, что случилось?” И голос у него был точно такой же, как в детстве.

Она неопределенно показала рукой себе на живот:

– Он тянул здесь… мою пижаму – наверное, пытался посмотреть… Он был весь в крови, но я не могла понять почему, ведь мне совсем не было больно. Я сказала: “Конор, помоги мне, ты должен мне помочь”. Сначала он не понял и ответил: “Все хорошо, все хорошо, я вызову «скорую»” – и уже двинулся к телефону, но я завопила, вцепилась в него и вопила: “Нет!” – пока он не остановился.

И в этот момент сломался и зацепился за толстый свитер Конора ноготь, треснувший, когда Эмма боролась за жизнь, – ноготь, который подцепил клочок розовой шерсти с ее расшитой подушки. Ни Конор, ни Дженни не заметили – да и немудрено. А позже, уже у себя дома, когда Конор сорвал с себя окровавленную одежду и бросил на пол, он также не увидел, как ноготь упал на ковер. Он был ослеплен, обожжен, молился о том, чтобы когда-нибудь перед его глазами перестала стоять та кухня.

– Я сказала: “Ты не понимаешь. Не надо «скорой». Не хочу «скорую»”. Он повторял: “Ты поправишься, тебя мигом подлатают…” Он так крепко меня обнимал – вжал меня лицом в свитер. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем я смогла отодвинуться и заговорить.

Дженни по-прежнему смотрела в пустоту, но ее губы расслабленно, по-детски приоткрылись, и лицо выглядело почти умиротворенным. Для нее худшее было позади – эта часть казалась хеппи-эндом.

– Я больше не боялась. Точно знала, что нужно делать, как если бы это было написано у меня перед глазами. Рисунок, этот ужасный Эммин рисунок лежал на полу, и я сказала: “Забери его. Положи в карман, а дома сожги”. Конор запихнул рисунок в карман – вряд ли он его разглядел, он просто делал, что я ему говорила. Если бы рисунок кто-то нашел, то обо всем догадался бы – вы ведь догадались, – а я не могла этого допустить. Все бы решили, что Пэт сошел с ума. Он этого не заслужил.

– Нет, не заслужил, – отозвался я.