Дженни резко вдохнула и запрокинула голову. Взгляд у нее стал диким, бегающим.

– И больше Эмма об этом не упоминала? – быстро спросил я.

Она меня не услышала.

– Я просто пыталась уберечь детей. Больше я ничего не могла поделать – только убирать в доме, защищать детей и продолжать вставать с постели по утрам. Хотя иногда мне казалось, что я даже на это неспособна. Я знала, что Пэту не станет лучше – и ничего уже не станет лучше. Он перестал даже откликаться на вакансии – да и кто бы нанял его в таком состоянии? Мы нуждались в деньгах, но даже если бы мне удалось устроиться на работу, разве я могла оставить детей с ним?

Я попытался издать какой-нибудь успокаивающий звук, но сам не понял, что в результате получилось. Дженни не останавливалась.

– Знаете, на что это похоже? На метель. Ты не видишь даже то, что у тебя прямо перед носом, слышишь только нескончаемый ревущий белый шум, понятия не имеешь, где ты и куда идешь, а снег все валится на тебя со всех сторон, летит, летит и летит. И все, что ты можешь, – это сделать следующий шаг. Не потому что он тебя куда-то приведет, просто иначе ты ляжешь и умрешь. Вот каково это.

Ее голос задрожал. Воспоминания о пережитом кошмаре разбухли в ее памяти и, казалось, готовы были лопнуть, словно черный гнилой фрукт. Чтобы избавить ее или себя – все равно – от мучений, я предложил:

– Давайте двинемся дальше. Это было в августе?

Мой вопрос прозвучал для нее пустым отзвуком в вое вьюги.

– У меня начались приступы головокружения – бывало, поднимаюсь по лестнице, как вдруг голова закружится, так что приходилось садиться на ступеньку, положив голову на колени, и ждать, пока все пройдет. И я стала забывчивой – могла забыть даже то, что только что произошло. Например, я говорю детям: “Надевайте пальто, едем в магазин”, и Эмма на меня странно смотрит и говорит: “Но мы же ездили туда утром”. Я заглядываю в шкафчики – и да, все, что я собиралась купить, уже есть, но я все равно ничего не помню – ни как ставила туда продукты, ни как покупала, ни даже то, что мы вообще куда-то уезжали. Или собираюсь в душ, а когда снимаю топ, то замечаю, что волосы у меня влажные: я только что приняла душ, явно меньше часа назад, но абсолютно этого не помню. Я бы решила, что схожу с ума, но мне было некогда волноваться еще и об этом. Я могла удержать в голове только то, что происходит в данную секунду.

Я вспомнил Брокен-Харбор, мое летнее пристанище, изгибы береговой линии, морских птиц, кружащих над волнами, высокие скаты серебристо-золотого света в сладком воздухе, ил, воронки и грубые стены там, где разбили лагерь люди. Впервые в жизни я видел это место в его истинном обличье – смертельно опасное, созданное и искусно заточенное для умерщвления, словно капкан, затаившийся на чердаке Спейнов. Эта угроза ослепила меня, загудела в костях черепа, как рой шершней. Для защиты нам нужны прямые линии, стены, для защиты мы строим прочные бетонные коробки, указатели, скученные многоэтажки – потому что они нам нужны. Без них, в пространстве, не нанесенном на карту, без опоры и привязи, разум Пэта и Дженни отправился в свободный полет.

– Хуже всего были разговоры с Фи. Мы созванивались каждое утро, если бы я перестала отвечать, она бы поняла, что случилось что-то плохое. Но это было так тяжело. Столько всего надо было не забыть! Перед ее звонком нужно было отправить Джека на улицу или в его комнату, иначе она могла его услышать, а я не собиралась рассказывать ей, что он больше не ходит в садик. Вдобавок нужно было помнить, что я говорила ей раньше. Сначала я делала пометки во время разговора, чтобы сверяться с ними на следующий день, но испугалась, что Пэт или дети найдут их и захотят узнать, в чем дело. И вечно нужно было весело щебетать, даже если Пэт в отключке лежал на диване, потому что до пяти утра таращился на проклятую дыру в стене. Это было ужасно…

Дженни смахнула слезу – рассеянно, словно прихлопнула муху.

– Дошло до того, что я просыпалась от ужаса при мысли, что она скоро позвонит. Кошмар, да? Я стала мечтать вдрызг разругаться с любимой сестрой, чтобы она перестала со мной общаться. И я бы так и поступила, если бы могла сосредоточиться и придумать повод.

– Миссис Спейн, – намеренно резко и громко окликнул я Дженни. – Когда ситуация до этого дошла?

Через мгновение она повернулась ко мне:

– Что?.. Точно не знаю. Мне казалось, что это продолжается целую вечность, многие годы, но… Не знаю. Может, в сентябре?

Я покрепче упер ноги в пол.

– Давайте перейдем к понедельнику.

– К понедельнику… – повторила Дженни. Ее взгляд метнулся к окну, и на одну томительную секунду мне показалось, что я снова ее потерял, но потом она глубоко вздохнула и стерла еще одну слезу. – Да. Ладно.