Книги

Братья Кеннеди. Переступившие порог

22
18
20
22
24
26
28
30
***

Любил он, Джон Ф. Кеннеди, рассудительно поговорить о мире на трибуне и в доверительных беседах. Как-то в 1963 году президент США в ходе тридцатиминутной аудиенции таинственному визитеру, помимо прочего, сказал: «Хочу заверить вас, из того, что мне известно об обстановке в Советском Союзе, я более чем знаю о сделанном вами для дела мира во всем мире не только ради Запада, но и ради вашего народа. Если бы было возможно рассказать каждому о ваших усилиях, ваше имя прозвучало бы на весь мир. Вы прекрасно знаете, что мы не желаем зла русскому народу, мы печемся только о мире на земле». Посему человек, к которому прочувственно обращался президент, получил чин полковника сразу двух армий – американской и английской, поочередно облачился в оба мундира, сфотографировался в них и увез фотографии с собой в Москву, где хранил в тайнике.

Очень скоро мир узнал имя собеседника Дж. Кеннеди – в Москве был расстрелян по приговору суда шпион спецслужб США и Англии Пеньковский. Он передавал им секретные сведения, а во время пребывания в командировке в Англии был представлен американскому президенту в Белом доме. Операция заняла 18 часов – тайный перелет из Лондона в Вашингтон и обратно.

То не было проявлением внимания Дж. Кеннеди исключительно к этому шпиону. Сразу после вступления в должность он поразил руководство ЦРУ просьбой показать ему американского «Джеймса Бонда», умеющего убивать. Любопытство президента удовлетворили с лихвой, он уважительно побеседовал с головорезом, поразившим его «мягкими и уважительными манерами» и массивной золотой цепью на жилете.

Руководители ЦРУ вызывали давно глубочайшее почтение Дж. Кеннеди, особенно глава тайных операций ведомства, кем в начале его президентства был Р. Биссел. Мультимиллионер, дерзкий и нередко безответственный деятель, Биссел бесспорно принадлежал к американской элите. Пожалуй, даже входил в ее узкую правящую группу. Прекрасно знавший Дж. Кеннеди Г. Воффорд заметил:

«ЦРУ по просьбе Кеннеди как-то прислало ему на показ в Белый дом агента типа 007, носящего оружие и пьющего мартини авантюриста. Биссел не носил оружия, однако смело применял куда более изощренные средства уничтожения, находился в центре самых опасных авантюр правительства. Биссел больше походил на литературного героя, воображаемого, а не живого, погрязшего в заговорах куда более важных, чем рожденные фантазией любого Джеймса Бонда.

В свой лучший час глава тайных операций ЦРУ походил на Великого инквизитора, созданного воображением Ивана Карамазова. Он стоял во главе тайного ордена, готового заплатить любую цену, вынести любое бремя, преодолеть любые трудности, использовать любую силу, совершить любое преступление ради обеспечения интересов Соединенных Штатов или спасения человечества от коммунизма. Его разведывательные спутники вертелись вокруг земного шара, фиксируя все, что движется, его агенты работали на всех континентах, поддерживая друзей Америки и выступая против ее врагов. Как Испанский инквизитор он вооружился мечом Цезаря, прибегал к лжи и обману, сеял смерть и разрушения, чтобы достичь целей, которые он считал законными. И он бросал вызов моралистам судить его, ибо сам примкнул к тем, кого Достоевский именовал «умными людьми».

Воффорд который раз продемонстрировал, что гуманитарное образование в США скользит по поверхности. Ф. М. Достоевский вложил в уста Смердякова слова об «умной нации» совершенно в ином смысле, чем написано у Воффорда. Но пусть так, пусть по крайней мере в заокеанской республике узнают и таким путем о Ф. М. Достоевском. Главное оп передал – провел аналогию между руководителем американских тайных операций и деяниями Великого инквизитора.

Когда честолюбивые замыслы ЦРУ пошли ко дну в Заливе Свиней, Дж. Кеннеди без труда сообразил, что на замечательном посту не тот человек. «После этого разгрома, – сообщает Воффорд, – президент решил, что Биссел должен уйти, но провел акцию вежливо и уважительно. Он объяснил Бисселу: «Если бы речь шла о британском правительстве, в отставку шел бы я, а вы, высокий государственный служащий, остались бы. У нас не так. В нашей системе правления уйти должны вы с Алленом (Даллесом), а должен остаться я». На публичной церемонии Кеннеди вручил Бисселу высшую гражданскую награду страны – медаль свободы». И так реорганизовал ЦРУ, что практически зарезервировал за собой прерогативы описанного Великого инквизитора.

Английский историограф ЦРУ Дж. Ранели благодушно отозвался в 1986 году о Дж. Кеннеди: «Императив президентства Кеннеди – энергичные, решительные действия… в большей степени объяснялись тем, что он оказался в положении маленького мальчика в кондитерском магазине, не знающего, что делать, когда ему сказали, что он владелец магазина. Раньше отец или богатство и связи семьи давали возможность Кеннеди выпутаться из трудностей». Теперь Дж. Кеннеди, президент, положился на себя, опираясь на дарованные ему расплывчатой американской конституцией права, далеко уйдя за их границы. Д. Халберштам, признанный в США одним из самых авторитетных знатоков президентства Дж. Кеннеди, уместно заметил: «Он был, несмотря на все свои преимущества, все равно очень голоден, хотя располагал всеми дарами богача… Отсутствие голода, возможно, было той трудностью, с которой сталкивались члены семьи Кеннеди позднее, но в начале 60-х голод терзал его» 69. Голод по власти, ее самым темным проявлениям, что олицетворяет ЦРУ.

Директор ЦРУ, назначенный Дж. Кеннеди, Дж. Макоун, миллионер, сколотивший состояние в годы второй мировой войны в судостроительной и авиастроительной промышленности, 16 января 1962 года получил директиву президента, уравнявшую его в правительственной иерархии с государственным секретарем и министром обороны, определив место Макоуна «как главного деятеля правительства, отвечающего за разведку». Дж. Кеннеди очень скоро признал заслуги ЦРУ именно в этой области. «Главный фактор восстановления престижа ЦРУ и активного участия ведомства в политике, – заметил один из его руководителей, Р. Клин, – были заслуги, которые оно оказало во время кубинского кризиса 1962 года».

А оперативную сторону руководства подрывными акциями взял на себя Джон Ф. Кеннеди, действуя в основном через брата. Как заметил Дж. Ранели: «Президент Кеннеди перенес планирование и контроль над тайными операциями в Белый дом, Макоуну оставалось надзирать за сбором информации и анализом… Это изменение (по сравнению с временами А. Даллеса) явилось также результатом растущего признания того, что тайные операции больше не являются чем-то необыкновенным или исключительным, они обычны во внешней политике США и требуют контроля на самом высшем уровне». А получилось из всего этого то, что в рамках операции «Мангуст» – убийства Ф. Кастро – было рассмотрено «тридцать три различных плана сделать «что– то» в отношении Кастро, включая шпионаж, использование вооруженной силы, сгубить с помощью биологических и химических средств посевы сахарного тростника на Кубе».

Операция «Мангуст» была детищем Дж. Кеннеди, а оперативное планирование в ее рамках крепко держал Р. Кеннеди. Разумеется, с годами и десятилетиями участники диких затей постарались подзабыть о том, что они делали в то время. Очень сведущий автор Т. Пауэрс в хвалебной биографии одного из директоров ЦРУ Р. Хелмса с большей долей иронии отозвался о распропагандированных потугах на Капитолийском холме раскопать истину в середине семидесятых: «Можно ли сомневаться в реакции людей Кеннеди и, вероятно, самого сенатского комитета по разведке, если бы какой-нибудь чиновник ЦРУ рискнул без ссылок на документы заявить – кто, по вашему мнению, отдал приказ об убийстве Кастро, рассыльный? Приказ отдали Джон Ф. Кеннеди и его брат Бобби. Если бы впоследствии об этом заявил Хелмс (на мой взгляд, у него были все основания для этого), он бы оказался мишенью не только для самых ядовитых комментариев, но с этого дня был бы навсегда осужден съедать свой ленч в одиночестве».

Да, следы, запутанные уже «людьми Кеннеди», со временем присыпал песок времени. Но если оказалось в конечном счете невозможным навсегда скрыть душевную склонность братьев Кеннеди к организации политических убийств (то, что они не преуспели в описанном случае, вопрос другой), то никакой слой песка забвения не в состоянии сгладить жесткие контуры их грандиозного замысла – мобилизовав все ресурсы США, раздавить Советский Союз под бременем гонки вооружений, тем самым сорвать наши планы экономического и социального строительства, обнародование которых на рубеже пятидесятых и шестидесятых годов повергло в смятение и панику Вашингтон. Два профессора университета штата Миссури Дж. Кларфилд и У. Вицек, вернувшись в середине восьмидесятых к свершениям администрации Дж. Кеннеди, рассудили: «Кеннеди унаследовал 5 тысяч самолетов, способных нести ядерные бомбы, и приблизительно 1100 ракет, либо уже размещенных, либо находившихся в процессе строительства. Несмотря на то, что президент Эйзенхауэр оставил США достаточно обеспеченными стратегическими вооружениями, администрация Кеннеди – Макнамары более чем удвоила количество ракет «Минитмэн» и увеличило число подводных лодок, несших ракеты «Поларис» с 19 до 41. Основной результат этого – драматическая эскалация гонки ядерных вооружений.

Кажущееся бесцельным наращивание сил объясняют, указывая на важность риторики избирательных кампаний для принятия решений. Согласно этой точке зрения, молодого президента привели к власти его утверждения, что политика Эйзенхауэра поставила под угрозу национальную безопасность. Он особо подчеркивал необходимость ликвидировать ракетное отставание. Он не мог дезавуировать эти заявления сразу после выборов». Профессора пространно и со знанием дела показали, что риторика избирательных кампаний в США не имеет решительно никакого отношения к последующей практической политике, а посему «коль скоро политическая риторика не объясняет решение Кеннеди расширить ракетные силы США, тогда, по-видимому, большую роль сыграли экономические соображения… Белый дом увидел в увеличении расходов на ракеты часть своего замысла увеличить федеральный бюджет и тем самым оживить экономику. Это, однако, никак не доказывает, что Кеннеди, приказав провести это расширение, руководствовался экономическими соображениями. Значительно вероятнее, что играли решающую роль сначала стратегические, а затем политические причины: руководители правительства считали экономическое воздействие программы желанным тонусом, важным и нужным побочным эффектом».

Вот и профессора затрудняются, никак не могут схватить и точно определить цели администрации Дж. Кеннеди. В любом случае никак не сообразят, как «вписать» бешеную гонку вооружений в рациональную политику. Это, разумеется, невозможно. Один из заместителей министра обороны США заметил главному советнику по науке аналогичного министерства в Англии. Цукерману об усилиях администрации Дж. Кеннеди в области ядерных вооружений: «Разве вы не понимаете, что мы собираемся сделать? Сначала нам нужно достаточно «минитмэнов» для уничтожения всех городов России. Потом нам потребны ракеты «Поларис», чтобы взорвать все фундаменты в них на глубину до 10 футов. Затем, когда во всей России воцарится молчание и не останется противовоздушной обороны, нам нужны тучи самолетов, которые сбросят достаточно бомб, которые перевернут всю территорию России на глубину до 40 футов с тем, чтобы предотвратить колонизацию страны марсианами. А на радиацию наплевать».

Американец, разумеется, сардонически объяснил английскому лорду цели строительства, ракетно-ядерных сил при Дж. Кеннеди. Заложенная в них идея – «сверхубийства», причем остаточная радиация погубила бы и США, начисто подрывала самую мысль о войне. Тогда в чем резон безумной гонки вооружений, затеянной Дж. Кеннеди? Принудить нашу страну дать симметричный ответ и в этой области, пустив по ветру планы созидательного строительства. Больше того, разорив нас дотла.

Тем решался и щекотливый вопрос о том, какая система способна на самые высокие темпы экономического роста. При ретроспективном взгляде выглядит все это очень неважно уже по моральным соображениям, но, объясняет американский биограф того президентства Г. Пармет, в том, «что не удалось заставить Кеннеди сделать Гелбрейту, совету экономических советников при президенте и другим либеральным экономистам, с блеском преуспел Хрущев. Советское поведение явилось катализатором громадных военных расходов, ежегодного увеличения их, что в конечном итоге поставило рекорды экономического роста в мирное время». Так Дж. Кеннеди и К° решили проблему экономического соревнования двух систем На свой лад и своими методами они тогда сочли себя в выигрыше.

КЕМ ОН БЫЛ КАК ЧЕЛОВЕК?

Джон Ф. Кеннеди к исходу тысячи дней, отведенных ему судьбой на занятие президентского кресла и трибуны, стал популярен в Америке. Появились сильные признаки почитания и всей семьи «замечательных Кеннеди». Ядовитый английский журналист М. Магеридж в либеральствующем лондонском еженедельнике «Нью стейтсмен» с большой долей иронии сравнил американского президента с британским королем. Он писал о возникновении понятия «кеннедизм», которое, «вероятно, станет еще сильнее. Возникает что-то похожее на народную монархию… Читаешь: вся Америка жаждет услышать, что Джеки снова забеременела. Дни рождения и пикники их детей – материал для первых страниц газет. Люди роятся вокруг президента, сжигаемые желанием прикоснуться к нему так, как об этом писал в своих мемуарах герцог Виндзорский… Видимо, такое руководство и нужно в наши дни. Народ хочет восхищаться тем, что презирает, и презирать то, чем восхищается. Когда администрация Кеннеди приобретет наследственный характер, титул наследника, эквивалентный нашему принцу Уэльскому, будет звучать – сенатор от штата Массачусетс».

В августе 1962 года газеты опубликовали срочное сообщение – президент Кеннеди демократически погрузился в море на общем пляже в Санта Моника, штат Калифорния. Несколько дам, не сняв платьев, бросились в море, чтобы приблизиться к кумиру! На следующий день газеты напечатали фотографию президента в плавках, окруженного несметной толпой женщин. Побывавший на месте исторического заплыва фельетонист газеты «Сан-Франциско кроникл» комментировал: «Теперь нам нужно всем вырезать снимок и приклеить на стену. Коль скоро распространилось убеждение, что все мы обязаны слепо верить президенту, давайте глазеть на него. Ибо ничто так не освежает веру в политическое равенство и погрешность нового руководства, как созерцание пупа президента. В конечном счете и у меня есть пупок».